Время предательства - Луиза Пенни

Гамаш посмотрел на своих друзей: они ели бекон с яйцами и намазывали домашний джем на домашний хлеб.

Они тоже имели все, что могли пожелать. Кроме свободы.

– Жером… – начал он неуверенно.

– Oui, mon ami?

– У меня к вам медицинский вопрос. – Мысль о пятерняшках напомнила ему вчерашний разговор с Мирной.

Жером опустил вилку:

– Я вас слушаю.

– Это насчет близнецов, – сказал Гамаш. – У них обычно общий плодный пузырь?

– В матке? У однояйцевых близнецов – да. У разнояйцевых – нет. У них у каждого свое собственное яйцо и собственный пузырь.

Его одолевало любопытство, но он не спросил, чем вызван вопрос Гамаша.

– А с чего вдруг такой вопрос? – не выдержала Тереза. – Счастливое объявление о вас и Рейн-Мари?

Гамаш рассмеялся:

– Как бы ни было замечательно обзавестись близнецами в наши годы, я отвечаю «нет». Меня, вообще-то, интересует многоплодная беременность.

– Многоплодная? Насколько многоплодная? – спросил Жером.

– Пятеро.

– Пятеро? Вероятно, имело место экстракорпоральное оплодотворение, – сказал Жером. – Или применялись средства от бесплодия. Близнецы из нескольких яиц почти наверняка не идентичны.

– Нет-нет, эти однояйцевые. Вернее, были однояйцевые. А вот об экстракорпоральном оплодотворении тогда и слыхом не слыхивали.

Тереза уставилась на него:

– Вы говорите о пятерняшках Уэлле?

Гамаш кивнул:

– Их, как всем известно, было пятеро. Однояйцевых. В чреве они разделились на двойняшек и находились в двух плодных пузырях. А пятая была отдельно.

– Ах, Арман, вы такой дотошный следователь, – сказал Жером. – Вы доходите до самой матки.

– Плоды никогда не попадают под подозрение, – ответил Гамаш. – В этом их большое преимущество.

– Хотя и недостатков тоже хватает. – Жером помолчал, собираясь с мыслями. – Пятерняшки Уэлле. Мы изучали их в медицинской школе. Настоящая сенсация тех времен. Сенсация не только в многоплодной и однояйцевой беременности, но и в том, что все они выжили. Удивительный человек доктор Бернар. Я как-то раз слушал его лекцию, он тогда уже достиг весьма почтенного возраста. Однако оставался проницательным и все еще гордился девочками.

Гамаш хотел возразить ему, но решил воздержаться. Незачем вываливать идола в грязи. Пока.

– Так в чем ваш вопрос, Арман?

– Я о той из пятерняшек, что была в чреве отдельно. После их появления на свет это могло иметь какое-то значение?

– Какое, к примеру?

Гамаш задумался. И в самом деле, о чем он?

– Ну, внешне она не отличалась от других сестер, но в каких-либо иных аспектах она могла быть на них не похожа?

– Ваш вопрос за пределами моей компетенции, – сказал Жером, но все же ответил: – Я думаю, так или иначе это на нее повлияло. Не обязательно в худшую сторону. Она могла стать более гибкой и независимой. Остальные, вероятно, имели естественную приязнь к той сестре, с которой находились в одном пузыре. Такая физическая, физиологическая близость на протяжении восьми месяцев не могла не сказаться, должна была связать их узами, более крепкими, чем личностные. Но та девочка, что развивалась в одиночестве? Она, вероятно, в меньшей степени зависела от остальных. Чувствовала себя более самостоятельной.

Он вернулся к намазыванию джема на тост.

– Или нет, – пробормотал Гамаш, думая о том, какой могла быть жизнь вечного чужака в замкнутом маленьком сообществе.

Может, ей не хватало той связи, что соединяла других? Может, она чувствовала себя одинокой, видя, как они близки?

Мирна говорила об одиночестве Констанс. Возможно, этим и объяснялось ее одиночество, начавшееся еще до того, как она сделала первый вздох?

Проданная родителями, отторгаемая сестрами. Как это может сказаться на личности? Не превратит ли ее в нечто гротескное? В приятную, улыбчивую, внешне похожую на остальных сестер, но пустую внутри?

Гамашу пришлось напомнить себе, что Констанс стала жертвой, а не подозреваемой. Но он никак не мог забыть полицейского протокола, зафиксировавшего смерть первой сестры. Виржини упала с лестницы. А может быть, ее толкнули.

Сестры заключили заговор молчания. Мирна предположила, что такова была реакция на невыносимую публичность, под знаком которой прошло их детство, но старший инспектор Гамаш вдруг подумал, не объяснялось ли их молчание другой причиной. Чем-то внутренним, а не внешним.

И все же у него создалось впечатление, что семидесятисемилетняя Констанс возвращалась в Три Сосны, к Мирне, чтобы привезти не просто единственную фотографию выросших девочек, но еще и историю о том, что произошло в их доме на самом деле.

Однако Констанс убили, прежде чем она успела рассказать что-либо.

– Она, конечно, винила себя в этом, – сказал Жером.

– Вы о чем?

– Ну, она ведь убила свою сестру.

Гамаш раскрыл рот от удивления. Как Жером догадался о его подозрениях?

– Почему она оказалась одна в плодном пузыре? Их почти наверняка было шестеро – по двое на пузырь, но одиночный близнец убил и абсорбировал второго, – пояснил Жером. – Такое происходит постоянно.

– К чему ваши вопросы, Арман? – спросила Тереза.

– Официального объявления еще не сделано, но последнюю из пятерняшек, Констанс Уэлле, убили два дня назад. Она собиралась приехать сюда, в Три Сосны.

– Сюда? – спросил Жером. – Зачем?

Гамаш рассказал им. Рассказывая, он видел, что для его друзей это нечто большее, чем еще одно убийство. Они восприняли случившуюся трагедию так, словно были для убитой не посторонними.

– Трудно поверить, что ни одной не осталось, – сказала Тереза и, немного подумав, добавила: – Но они никогда не казались полностью реальными. Они напоминали мне статуи. По виду люди, а на самом деле – нет.

– Мирна Ландерс сказала, это все равно что обнаружить, что твой друг – единорог. Или греческая богиня. Гера, сошедшая на землю.

– Интересное наблюдение, – заметила Тереза. – Но как это дело попало к вам, Арман? Констанс Уэлле жила в Монреале. Почему ее убийство не расследует Монреальская полиция?

– Да, это их юрисдикция, но, когда Марк Бро понял, что тут есть связь, он передал дело мне.

– Повезло вам, – сказал Жером.

– Повезло всем нам, – возразил Гамаш. – Если бы не это, мы не оказались бы здесь.

– А отсюда возникает другая тема, – сказал Жером. – Теперь, когда мы здесь, как мы отсюда будем выходить в мир?

– Вы о моем плане? – спросил Гамаш.

Они кивнули.

Старший инспектор помолчал, собираясь с мыслями.

Жером знал, что пришло время рассказать и о его находке. Имя. Он увидел его за мгновение до того, как понял, что попался. За мгновение перед тем, как бросился наутек. Побежал назад по виртуальному коридору. Хлопая дверями, стирая следы. Унося ноги.

Он увидел имя только мельком. И может быть, прочитал неправильно. В панике он вполне мог ошибиться.

– Наша единственная надежда – выяснить, что делает Франкёр, и остановить его. Для этого нам необходим Интернет, – сказал Гамаш. – И не по телефонной сети. Нам нужен высокоскоростной.

– Да, мы это знаем, – раздраженно сказала Тереза. – Но как? Здесь нет никакого высокоскоростного Интернета.

– Мы оборудуем собственную трансляционную вышку.

Тереза Брюнель откинулась на спинку стула и уставилась на Гамаша:

– Вы не ушибли голову, Арман? Мы не можем построить собственную вышку.

– Почему? – спросил он.

– Я уже не говорю о том, что на строительство вышки уйдет не один месяц и потребуются специальные знания. Но даже если бы мы смогли ее воздвигнуть, вы ведь не думаете, что никто не заметит наше строительство?

– Да, оно было бы замечено, но я же не сказал «построим», я сказал «оборудуем».

Гамаш поднялся и подошел к кухонному окну. Он указал вдаль – в пространство за деревенским лугом, за тремя громадными соснами, за усыпанными снегом домами. На вершину холма.

– На что вы смотрите? – спросил Жером. – На холм за деревней? Да, на нем можно поставить вышку. Но для этого опять же потребуются специальные знания.

– И время, – подхватила Тереза.

– Однако вышка там уже стоит, – сказал Гамаш, и они снова повернули голову в ту сторону.

Наконец Тереза изумленно посмотрела на него.

– Вы имеете в виду деревья, – сказала она.

– C’est ça, – ответил Гамаш. – Деревья – естественные вышки. Верно, Жером?

Гамаш повернулся к толстяку, вклинившемуся между креслом и окном. Жером стоял спиной к ним и глядел вдаль.

– Может, и получится, – неуверенно сказал он. – Но нам нужно, чтобы кто-нибудь установил на дереве тарелку.

Они вернулись за стол.

– Здесь должны быть люди, которые работают с деревьями… как их называют? – Городской ум Терезы споткнулся на этом слове. – Лесорубы или как-то так. Можно попросить одного из них залезть на дерево и установить там тарелку. А на такой высоте мы могли бы найти передающую вышку в прямой видимости. И через вышку соединились бы со спутником.