Время предательства - Луиза Пенни

– Дом арендую я и мои друзья, как вам прекрасно известно.

Рут подхватила Розу и несколько шагов прошла молча.

– Ты уже знаешь, кто убил Констанс? – спросила она.

– Пока еще нет, но кое-какие мысли уже есть.

Рядом с ними продолжалась игра в хоккей, мальчишки и девчонки гонялись за шайбой, кто-то катился вперед, кто-то давал задний ход. Словно от того, что случится с маленьким резиновым диском, зависела жизнь.

Эта мысль могла показаться банальной, но Гамаш знал, что тут, на игровой площадке, учатся многому. Доверию и командной работе. Когда сделать пас, когда наступать, когда обороняться. И всегда помнить о цели, невзирая на хаос и крики вокруг.

– Почему вы взяли книгу доктора Бернара? – спросил он.

– Какую книгу?

– Сколько у вас книг доктора Бернара? – хмыкнул Гамаш. – Ту, что про пятерняшек Уэлле. Ту, что вы взяли в магазине Мирны.

– Какой еще магазин? – спросила Рут, оглядываясь. – Там же написано «библиотека».

– Там написано «librairie», что по-французски означает «вы лжете».

Рут фыркнула от смеха.

– Вы прекрасно знаете, что на французском это слово означает «книжный магазин», – сказал Гамаш.

– Чертов французский, все путает. Почему нельзя говорить ясно?

Гамаш посмотрел на нее с изумлением:

– Очень хороший вопрос, мадам.

Он говорил без раздражения. Он многому научился у Рут. И не в последнюю очередь терпению.

– Да, я взяла эту книгу. Я уже сказала, что Констанс мне поведала, кто она такая, и мне захотелось почитать про нее. Патологическое любопытство.

Гамаш знал, что у Рут есть много чего патологического, но вот любопытством она не страдает, потому что любопытство подразумевает интерес к другим людям.

– И вы решили, что из книги доктора Бернара сможете узнать что-то?

– Ну, от нее-то мне уже ничего не узнать, верно? Так что я сделала максимум возможного. Скучная книженция. Разговор в основном об авторе. Ненавижу людей, которые считают себя центром мироздания.

Он оставил ее последнее предложение без комментариев.

– Но о родителях кое-каких гадостей ему пришлось наговорить, – продолжила Рут. – Все, конечно, в самых вежливых тонах на тот случай, если они прочтут, и я подозреваю, что они прочли. Или им кто-то прочел.

– Почему вы так говорите? – спросил Гамаш.

– Судя по тому, что он пишет, они были невежественные и глупые, как ослы. И жадные.

– На чем это основано?

– Они практически продали детей правительству, а когда деньги кончились – обиделись. Решили, что им причитается больше.

Старший инспектор Гамаш и сам обнаружил кое-какие сведения на этот счет. Родители получили большие деньги (точнее, большие для Исидора Уэлле по тем временам) под видом выкупа их фермы за сумму, в сто раз превышавшую ее реальную стоимость.

Нищий фермер купил выигрышный лотерейный билет в виде своих фантастических дочерей. И ему оставалось только продать их государству.

Еще Гамаш читал письма. Много листков, исписанных старательным почерком. Их писали на протяжении многих лет. Родители требовали возвращения дочерей, утверждали, что их обманули. Угрожали обратиться к общественности и рассказать, как правительство похитило у них детей. Исидор даже взывал к памяти брата Андре, который, и будучи мертвым, оставался символом Квебека.

Читая письма, Гамаш поражался тому, что Исидор Уэлле на самом деле хотел не возвращения девочек, а еще больше денег.

Читал он и ответные письма супругам Уэлле из недавно образованного правительственного Совета по защите детства. Хотя и написанные чрезвычайно вежливым языком, они содержали ответные угрозы.

Если Уэлле откроют рты, то правительство сделает то же самое.

А правительство могло много чего сказать. Оно тоже вспоминало брата Андре. Святой, казалось, играл в обеих командах. По крайней мере, команды на это надеялись.

В конце концов письма от Уэлле сошли на нет, но тон последних становился все более душераздирающим, более требовательным. Умоляющим. В письмах говорилось, что Уэлле имеют права и потребности.

А потом поток писем иссяк.

– Констанс не говорила вам о своих родителях? – спросил Гамаш.

Они делали уже второй круг по деревенскому лугу. Гамаш посмотрел на Анри, который держался у его ног, но не сводил глаз с Розы. На его морде появилось удивительно глупое выражение.

«Возможно ли такое? – спросил себя Гамаш. – Нет. Конечно невозможно».

Он еще раз украдкой посмотрел на Анри, который по-прежнему ронял слюну, поглядывая на Розу. Непонятно было, хочет ли пес сожрать Розу, или он влюбился в нее.

Гамаш решил не выяснять намерений Анри. Уж слишком многое тут зависело от того, как сложатся звезды.

– Неужели ты и в самом деле настолько глуп? – возмутилась Рут. – Я вчера сказала, что знаю, кто такая Констанс, но мы с ней об этом не говорили. Ты что, вообще не слушаешь?

– Ваши блистательные речи? Да кто же их может не слушать? И я тоже слушал внимательно, просто я подумал, а вдруг Констанс что-то рассказывала вам, но, увы, не рассказывала.

Рут скосила на него свои голубые глаза, слегка помутневшие, но острые. Словно нож в холодном мелком ручье.

Они остановились перед домом Эмили Лонгпре.

– Я помню, как приходил сюда к мадам Лонгпре, – сказал Гамаш. – Она была удивительной женщиной.

– Да, – ответила Рут.

Он ждал еще какого-нибудь язвительного добавления, однако такового не последовало.

– Приятно видеть, что там снова горит свет и из трубы идет дымок, – сказала Рут. – Дом слишком долго пустовал. Его построили для людей. – Она посмотрела на него. – Он хочет общества. Даже такого банального, как твое.

– Merci, – слегка поклонился Гамаш. – Вы позволите мне заглянуть к вам попозже и взять книгу?

– Какую книгу?

Гамаш с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза.

– Книгу доктора Бернара о пятерняшках Уэлле.

– Она тебе еще нужна? Тогда лучше заплати за нее библиотекарше, если уж она решила переименовать свою библиотеку в магазин. Это не противозаконно?

– À bientôt, тренер, – сказал Гамаш и проводил взглядом Розу и Рут, которые захромали к соседней двери.

Анри опозорился, заскулив, как щенок.

Гамаш потянул за поводок, и пес неохотно последовал за ним.

– Я-то думал, что ты влюблен в подлокотник нашего дивана, – сказал старший инспектор, когда они входили в теплый дом. – Непостоянное животное.

Тереза сидела в гостиной перед камином, читая старую газету.

– Пятилетней давности, – сказала она и сложила газету. – Но если бы я не посмотрела на дату, то решила бы, что она сегодняшняя.

– Plus ça change…[38] – начал Гамаш.

– Сколько ни меняй – все одно и то же будет, – закончила Тереза, потом задумалась. – Вы тоже так считаете?

– Нет, – сказал он.

– Вы оптимист, месье. – Она подалась к нему и шепотом призналась: – Я тоже не верю.

– Кофе? – спросил Гамаш и отправился в кухню, где налил кофе им обоим.

Тереза тоже пришла в кухню и прислонилась к мраморной столешнице.

– Чувствую себя не в своей тарелке без моего телефона, электронной почты и ноутбука, – призналась она, обхватив себя руками.

Ее голос звучал как у наркомана в завязке.

– И я тоже, – сказал Гамаш, подавая ей кружку с кофе.

– Когда вы приезжаете сюда вести следствие, как вы соединяетесь с внешним миром?

– Единственное, что мы можем, – подключиться к телефонной сети и повысить ее проходимость.

– Это такое старье, – сказала Тереза. – Но все же лучше, чем ничего. Я знаю, что в отдаленных районах вы пользуетесь также коммуникационными узлами и мобильными спутниковыми тарелками. Они здесь работают?

Он покачал головой:

– Не очень надежно. Долина расположена слишком низко.

– Или горы вокруг слишком высоки, – с улыбкой сказала Тереза. – Я предпочитаю такой взгляд.

Гамаш открыл холодильник и достал из него бекон и яйца. Тереза вынула хлеб из хлебницы и начала его нарезать, а старший инспектор тем временем выложил бекон на чугунную сковородку.

Бекон шипел и щелкал, когда Гамаш протыкал его и перемещал кусочки по сковородке.

– Доброе утро, – сказал Жером, входя в кухню. – Я учуял запах бекона.

– Почти готово, – порадовал его Гамаш от плиты.

Он принялся разбивать яйца и выливать в сковородку, а Жером тем временем накрывал на стол.

Несколько минут спустя они сидели перед тарелками с беконом, яичницей-глазуньей и тостами.

В окне над раковиной Гамаш видел сад Эмили и лес за ним, покрытый таким ярким снегом, что он казался скорее голубым и розовым, чем белым. Трудно было найти место более идеальное, чтобы спрятаться. Не существовало более безопасной конспиративной квартиры.

Старший инспектор знал, что они в безопасности, но и отрезаны от мира.

«Как пятерняшки, – подумал он, глотнув крепкого горячего кофе. – Пусть остальной мир пребывал в бездне Великой депрессии, их вытащили оттуда и поместили в безопасное место. Им дали все, что они могли пожелать. Кроме свободы».