Право на творчество. Судьбы художниц Российской империи - Надежда Дёмкина

Елена Гуро «Пейзаж». Коллекция И. С. Зильберштейна, этюд. 1905

Холст, масло. Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина

Вот как вспоминает Матюшин встречу в мастерской, когда он впервые обратил внимание на Елену: «В тот день работающих было мало, и я вдруг увидел маленькое существо самой скромной внешности. Лицо ее было незабываемо, Елена Гуро рисовала „гения“ (с гипса). Я еще никогда не видел такого полного соединения творящего с наблюдаемым. В ее лице был вихрь напряжения, оно сияло чистотой отданности искусству»[68]. Но больше всего, кажется, она училась у самой природы.

В конце 1904 года Гуро и Матюшин начали жить вместе, чуть позже поженились. В их квартире стали собираться те, чьи имена теперь первыми выскакивают в поиске по запросу «русский авангард»: Казимир Малевич, Велимир Хлебников, Павел Филонов, Алексей Кручёных, Владимир Маяковский, Давид Бурлюк… Здесь заработало издательство «Журавль», которое выпустило первую книжку футуристов — скандальный «Садок судей». Деньги на издание дала Елена Гуро. Книг самой художницы при жизни вышло только две и одна — уже после ее смерти. Они прошли незамеченными широкой публикой; тираж «Шарманки», большей частью нераспроданный, автор потом разослала по больницам и приютам. Во втором сборнике — «Осенний сонн» — были напечатаны ноты скрипичной сюиты Матюшина к одноименной пьесе Гуро, то есть к словесному и изобразительному измерению добавилось еще и музыкальное видение. Сегодня литературоведы все пристальнее изучают творчество Гуро, отмечают ее новаторство, а также влияние, например, на молодого Маяковского, который использовал ее городские мотивы и настроение в своей ранней лирике. В начале же века лишь тонкие ценители — Блок, Хлебников, Ремизов, Каменский — отметили нового поэта.

«Мы решили поздравить Елену Гуро с вышедшей большой книгой „Шарманка“, где ее исключительное дарование было густо, ветвисто и стройно, как сосновая роща. И сосновым теплом веяло от всей книги. Легко дышалось, читая книгу Елены Гуро, и хотелось любить каждую каплю жизни. И мы бесконечно умели любить жизнь, мир и этот деревянный домик на Песочной, где обитала Елена Гуро в гнезде своих слов»[69], — написал потом поэт Василий Каменский в воспоминаниях.

С Блоком Гуро общалась и как художница, когда ее пригласили проиллюстрировать его стихотворение в журнале. Кручёных тоже хотел видеть ее иллюстратором своих стихов — они вели переписку, но издание не состоялось из-за смерти Елены.

Гуро сильно переживала, что публика не понимает ее поэзию. В 1910 году, получив отказ из очередного журнала, она больше не пыталась широко распространять свои произведения и решила печататься только совместно с единомышленниками. Так, ее тексты и иллюстрации вошли в оба сборника «Садок судей». Кстати, среди авторов была и сестра Гуро Екатерина Низен, тоже поэтесса и писательница.

«Ее излучавшаяся на все окружающее умиротворенная прозрачность человека, уже сведшего счеты с жизнью, было безмолвным вызовом мне, усматривавшему личную обиду в существовании запредельного мира»[70], — говорил Бенедикт Лившиц, впервые встретившийся с ней накануне издания «Садка судей». Карманного формата книжица, напечатанная на оборотной стороне обоев с нарушением всех правил орфографии и книгоиздания, тогда произвела взрыв, а сегодня хранится в музеях и является библиографической редкостью. Давид Бурлюк писал, что и обои были неслучайны: «Всю жизнь вашу пройдем огнем и мечом литературы: под обоями у вас клопы да тараканы водились, пусть живут теперь на них молодые, юные, бодрые стихи наши»[71].

Книга «Небесные верблюжата», выпущенная Матюшиным и сестрой Гуро Екатериной в 1914 году, после ухода художницы, скомпонована из стихов, рисунков и прозаических отрывков. В текстах Гуро развивает сюжет о своем нерожденном сыне Вильгельме фон Нотенберге. Из импрессионистических зарисовок встает перед нами его фигура — образ одинокого и непонятого поэта, всеми гонимого, умирающего и воскресшего в новом обличье. Сама Елена видит себя матерью всего живого, которой жалко всех, кто страдает. А вокруг этой трагедии, как всегда у Гуро, трепещет и живет природа: пушатся цветы иван-чая, сияет лес в солнечном свете, развеваются на ветру кудри берез. Образы, которые она создает в своих текстах и в своей живописи, объемны, они выстраиваются не из одного конкретного текста или изображения, а из всего корпуса текстов, стихотворений, рисунков — а также из мерцающего дрожания между строками, за пределами рам, из того, что не сказано, потому что сказать это прямо невозможно. Вильгельм — тоже она сама, только в мужской ипостаси: одинокая, ненужная, непонятая. Но это не важно, потому что есть нечто куда большее, чем людское признание.

После смерти Гуро вышла и ее совместная с Хлебниковым и Кручёных книга «Трое» — обложку нарисовал Малевич. В сборник вошло два десятка стихотворений Гуро, среди них ставшее сейчас культовым стихотворение «Финляндия». В предисловии Матюшин написал: «Вся она, как личность, как художник, как писатель, со своими особыми потусторонними путями и в жизни и в искусстве — необычайное, почти непонятное в условиях современности, явление. Вся она, может быть, знак. Знак, что приблизилось время»[72].

Это-ли? Нет-ли?

Хвои шуят, — шуят

Это-ли? — Озеро-ли?[73]

В «Финляндии» Гуро звукописью передает картину любимой северной природы: лес, озеро, ветер, белая ночь, в танце кружатся то ли девушки, то ли сосны с девичьими именами, они перекликаются, и эхо голосов разносится далеко вокруг…

Картины Гуро тоже выставлялись мало — при жизни состоялись всего три выставки. Хотя в 1909–1910 годах она вместе с Матюшиным была в числе основателей объединения «Союз молодежи», ее картины, судя по воспоминаниям мужа, показали, видимо, только в 1912-м. На следующей, Пятой выставке осенью 1913 года были уже посмертно выставлены почти вся живопись и графика художницы. К сожалению, неизвестны ни список, ни даже точное количество ее работ, участвовавших в том показе. В 1919 году Матюшин устроил персональную выставку Гуро в Доме литераторов на Карповке.

Елена Гуро. «Скандинавская царевна». 1910

Холст, масло. Государственный Русский музей

Одна комнатка в доме на Песочной — мемориальная экспозиция художницы и поэтессы, где можно увидеть ее работы и личные вещи. В Петербурге это единственный музей, где есть отдельная экспозиция, посвященная женщине, занимавшейся искусством.

«Многие предметы не так ничтожны, но прекрасны и одушевлены жизнью, в них скрытой. Отсюда — вовсе не случайно обращаюсь все время к неодушевленным предметам… В каждой вещи есть ее душа, или вложенная в нее ее творцом, автором, или полученная ею из наслоений на нее окружающей жизни. Что-то на