Нашу память не выжечь! - Евгений Васильевич Моисеев

на груди. Они привели парнишку, который жил в нашем бараке № 2. Ему на вид было не больше тринадцати лет. Как его звали, я точно не помню – то ли Миша, то ли Саша. Староста по-немецки объявил, что этот человек пытался бежать и будет наказан. А дело было так: поздно вечером, когда стемнело, он незаметно прошмыгнул между бараком № 2 и женским лагерем, подошел к проволочному ограждению, которое было под электрическим током. По роликам на столбе поднялся вверх и спрыгнул на землю. Он не знал, что убежать отсюда невозможно: вокруг лагеря болото и охрана. Его схватили, а на утро следующего дня привели на аппель-плац. Затем ему приказали показать, как он это сделал. После чего его увели, и мы его больше не видели. Долго еще обсуждали заключенные смелый и отчаянный поступок мальчугана. Мы понимали, что тяга к жизни и свободе преодолевала всякий страх.

В ту пору я и мои друзья, с кем вместе бежали из лагеря Капен, были ненамного старше этих ребят (пятнадцать и чуть больше), и тем не менее, глядя на эти маленькие, истощенные тельца, мы считали себя достаточно взрослыми по сравнению с ними. Детей доставляли в лагерь в основном за побеги с принудительных работ, взрослые узники любили их и старались, насколько это возможно, поддерживать. А они, в свою очередь, доверчиво льнули к ним, прислушивались к каждому слову. В полосатых костюмах, с красными винкелями и буквой R посередине, с лагерными номерами, они работали наравне со всеми.

Наших русских ребят любили узники разных национальностей, но особенно к ним были расположены поляки и датчане. Некоторые их ребят – Толя из Чернигова, Коля из Орла, Борис из Курска, Алеша из Москвы – очень привязались к советскому летчику, моему другу по концлагерю Юрию Цуркану. Эти четверо друзей бежали из рабочего лагеря. Забрались на платформу, груженную бобами, и укрылись под брезентом. Ночью, когда эшелон стоял на какой-то станции, ребята уснули. Под утро часовой услышал пронзительный крик. Это кричал один из маленьких беглецов, которому приснился кошмарный сон. Мальчиков сняли с вагонов, доставили в гестапо. Долго допрашивали и пытали несчастных детей, добивались от них признания в том, что они хотели взорвать эшелон, а после всех четверых отправили в лагерь смерти Штуттгоф.

В лагере я был знаком со многими малолетними узниками, которые так же, как и я с ребятами, совершили побеги, не желая работать на врага. Это Миша, Саша и Ваня с Украины, смелые и не по годам рассудительные. Они на себе испытали ужасы и зверства фашистов, потеряли родных и близких. Вот, например, Саша. В лагере его называли «Божко» (это была его фамилия). На глазах у него нацисты изнасиловали и убили мать, а его угнали на принудительные работы в Германию. Он сбежал от хозяина, у которого работал. Его поймали, избили в гестапо и отправили в Штуттгоф. В соседнем бараке жили датчане. С одним из них, Мартином Нильсеном, я успел познакомиться. Датчане хорошо относились к русским заключенным, и особенно к детям. Выбрав удобный момент, в одно из воскресений, когда мы после обеда могли не выходить на работу, я познакомил Божко с Мартином Нильсеном. А потом Божко познакомил его со своими друзьями, Иваном и Михаилом.

Все вместе они работали в оружейной команде. По линии Красного Креста датчане иногда получали посылки, и, хотя часть их разворовывалась эсэсовцами и капо, что-то доставалось и узникам. Мартин любил наших ребят и оказывал им посильную помощь, подкармливая их. Ребята очень привязались к нему, но летом 1944 года был получен приказ детей отчислить из оружейной команды. Несмотря на запрет и угрозу тяжкого наказания за нарушение этого запрета, Иван и Божко поддерживали связь с датчанами. Ребята очень голодали и быстро худели. Божко тяжело заболел и ослеп. Вскоре сто двадцать мальчишек вывезли из Штуттгофа. Куда и зачем – никто не знал.

Трагичной была судьба детей в лагере. Война лишила их детства. Изуродовала, искалечила изнурительным и непосильным трудом наравне со взрослыми, голодом и болезнями, пережитыми страхами и переживаниями. В хаосе и убожестве лагерной жизни дети быстро взрослели, и, несмотря на все ужасы злодеяний, творимых озверевшими фашистами, они все еще оставались детьми. Не желая мириться с участью пленников, дети всеми силами пытались вырваться из ада. Порой, рискуя своей жизнью, они совершали поступки, достойные восхищения, и своим мужеством и силой воли приводили в изумление даже гитлеровцев.

Об одном незабываемом случае, о котором многие знали в лагере Штуттгоф, подробно написал в книге «Последний круг ада» мой друг Юрий Цуркан.

«Тринадцатилетний москвич Алеша удивлял даже видавших виды узников своей худобой. Казалось, что мальчик просвечивается насквозь. Белая до синевы кожа, огромные глаза, прозрачные руки… Он работал наряду со взрослыми, был очень сдержан, молчалив, никогда ни о чем не просил, и только по все более заострившимся чертам лица можно было угадать, как подтачивал его убийственный лагерный режим.

Однажды… Но раньше я расскажу о Черном Пирате, собаке, которая сыграла страшную и необычную роль в Алешиной судьбе.

Я уже упоминал о собаках – верных помощниках фашистов по охране и уничтожению людей. В стороне от лагеря и охранных подразделений стоял «хундхауз» – специально построенная псарня. Среди собак различных пород выделялся необычайный по величине и свирепости пес. Встреча с Черным Пиратом, как мы называли пса, разорвавшего десятки людей, не сулила ничего хорошего.

Случилось так, что однажды Алеша работал в команде, которая рыла канаву возле псарни. Воспользовавшись отсутствием капо, заключенные подошли к клетке, чтобы поближе рассмотреть своих заклятых врагов. Особенно интересовал всех Черный Пират.

С изумлением глядя на большущего пса, Алеша вдруг заметил в углу клетки миску с водой и несколько галет. Они ослепили его, эти галеты, которые спокойно и просто лежали возле миски. Как будто бы не было ничего удивительного в том, что такую изысканную пищу давали здесь именно собаке.

Взрослые уже отошли от клетки, а Алеша подошел еще ближе и ухватился руками за прутья…

Черный Пират, услыхав шорох, рывком поднял большое лоснящееся тело, насторожился. Его свирепая пасть чуть приоткрылась и обнажила могучие клыки, а налитые кровью глаза обратились к Алеше. Пес не зарычал, не ринулся к прутьям, а продолжал следить за маленьким человеком, который почти слился с клеткой. И вдруг… завилял хвостом, как бы приглашая мальчика войти.

Алеша просунул сквозь прутья вначале одну ногу, потом свою прозрачную тонкую руку, а вслед за нею все свое худое, почти невесомое тело.

Пират повел ушами, а мальчик погладил его лоснящуюся черную голову. Но ему нужны были галеты! Алеша опустился