Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

– Мы объедем все городки в Швейцарии, Баварии и Австрии. – Франсуа тычет и тычет в карту, на лбу выступили капли пота. – И вернемся домой с множеством адресов новых заказчиков, о которых мы сейчас и мечтать не можем.

Я восхищаюсь его страстью, хотя она граничит с манией.

Филипп вытирает крошки с черно-белой бороды.

– Хоть торговые пути и открыты, это еще не значит, что французов встретят в других странах с распростертыми объятьями. Мы десять лет убивали и грабили наших соседей, и у них долгая память. К тому же в Германии есть собственное вино. Зачем они станут покупать наше?

– Наши склады лопаются от непроданного вина. – Франсуа снова принимается ходить. – Мы утонем в нем, если не предпримем каких-то шагов.

У Филиппа дрожит рука, расплескивая кофе.

– Я нужен здесь твоей матери. Сейчас я не готов куда-то ехать.

Я вытираю кофе салфеткой.

– Тогда я поеду один, – говорит Франсуа дрожащим от напряжения голосом. – Барб-Николь согласна со мной, правда?

Пойманная между преданностью и здравым смыслом, я выбираю последний.

– Пожалуй, надо немного подождать, пока после войны все уладится.

– Трусы, вы оба трусы, – орет Франсуа и ударяет кулаком по столу. – Наполеон наконец принес нам мир. Нам надо срочно воспользоваться им, пока другие страны не объявили нам войну. – Он стремительно идет по комнате, дотрагивается до стены, поворачивается и идет к противоположной стене. И так много раз. – Нам нужны покупатели. Нам нужны деньги, чтобы не закрыться.

– Он прав, Филипп, – говорю я. – Нам нужны продажи, если мы рассчитываем остаться в деле.

Филипп качает головой, вскидывает руки и уходит.

Франсуа хватает в углу комнаты скрипку и бьет смычком по струнам. Звучит цыганская мелодия, взволнованная и извилистая, вызывая в памяти силуэты пляшущих у костра людей. Мелодия обрывается так же внезапно, как и началась. Франсуа роняет руки, скрипка и смычок болтаются в его пальцах. Лоб блестит от пота. Он расправляет плечи. Решимость на его лице трогает мое сердце.

– Я уеду на месяц, – говорит он. – Побываю у мэров каждого города и в лучших ресторанах. Для образцов мне нужно наше лучшее вино. – Он ставит скрипку в угол. – А ты с Ментиной поживи у родителей в Отеле Понсарден, пока меня не будет.

Лучше воткну себе иголку в глаз, чем буду постоянно слушать критику маман, что я неправильно воспитываю ребенка.

– Я должен это сделать, Барб-Николь, – говорит он, сжимая кулак.

– Тогда делай! – Я разжимаю его кулак и легонько скребу ногтями его потную ладонь. – По-моему, ты очень храбрый и не поддаешься своим страхам.

Как жалко, что я не могу поехать вместе с ним.

* * *

Торговая поездка Франсуа тянется дольше, чем он планировал, и я мучаюсь два месяца в Отеле Понсарден, участвуя в «искрометных» развлечениях маман. Это надоевшие мне еще в детстве «сбор папоротника», «пикник на кладбище» и любимое занятие Клементины – изготовление украшений из волос. Но окончательно меня доконали чаепития, которые она устраивает по средам в своем салоне, недавно отделанном обоями с экзотическими зелеными попугаями. На них дюжина местных знатных дам пытается переплюнуть друг друга парижскими духами и непристойными сплетнями; какофония звуков и запахов настолько выбивает меня из колеи, что я стараюсь дышать через лавандовый мешочек.

– Ленточный червь? Ты слышишь, Барб-Николь? – говорит маман, направив на меня крошечный палец. – Доктор вставляет червя тебе в глотку, и ты можешь есть что угодно и все же худеешь.

Лавандовый мешочек падает из моей руки, на мои носовые пазухи обрушиваются дискордантные духи, пульсируют, щиплют слизистую, заставляя глаза слезиться.

– Что-то случилось, милая? – Она накрывает мою руку своей, с ногтями цвета гангрены. – Ты меня слышишь, Барб-Николь?

Я вскакиваю с места, затыкаю пальцами уши и выхожу из салона. Нет более глухого, чем тот, кто не хочет слышать.

Я прошу Лизетту собрать наши пожитки, и мы втроем уезжаем в наш деревенский дом в Бузи, где я могу до возвращения Франсуа есть сколько угодно шоколадных круассанов и постигать науку виноделия.

Но в Бузи наша семья кажется слишком маленькой без Франсуа, его музыки, его спонтанных историй и заразительного энтузиазма. Он должен быть тут, рядом с дочкой. А как же наша любовь? Как я скучаю по его любящим взглядам, шуткам, которые понятны только нам с ним, его шершавым пяткам, задевающим меня во сне.

К нам часто заглядывает Фурно в своем берете цвета бургундского. Он говорит, что проверяет вино, но я подозреваю, что он проверяет нас. Я стала его ценить; он посвятил всю жизнь одной цели – виноделию, со всеми тонкостями и подводными камнями. У меня вызывают уважение его знания и терпение. Он так не похож этим на папу, чьи интересы меняются в зависимости от его окружения.

В это утро он собирается в бондарную, чтобы заказать винные бочки для «Клико и Сын». Он доволен, когда я беру свою шаль и еду с ним, оставив Ментину на попечении любящей Лизетты.

– Густав, ты не перестараешься с обжигом? – говорит Фурно бондарю. – Я не хочу портить вкус винограда.

Густав записывает заказ в гроссбух; большие уши торчат из-под фригийского колпака.

– А что будет, если перестараться с обжигом? – спрашиваю я у него.

Глаза Густава впиваются в Фурно – разрешит ли тот ответить? Меня это раздражает.

– Обжиг меняет определенным образом вкус и запах вина, – отвечает он потом.

– Другие винодельни заказывают бочки с другим обжигом, не таким, как у нас?

– Некоторым нравится средний обжиг, другим сильный, – говорит он. – В зависимости от того, какой хотят добавить вкус вину и сколько кислорода они хотят ввести в бочку.

– Как кислород влияет на вино? – Любопытство бежит впереди меня; я вспоминаю, как Франсуа дразнит меня за мои постоянные вопросы.

– Некоторые виноделы считают, что он делает вино более гладким и менее терпким.

– Никогда не думала, что качество вина так зависит от бочки. Мне бы хотелось понюхать разный обжиг.

Бондарь закрывает уши.

– В бондарной шумно и опасно – не место для дамы.

– Вот и хорошо, – отвечаю я. – В местах, которые подходят для дам, я впадаю в бешенство.

– Я возьму ее с собой, Густав. – Фурно протягивает мне руку, но я иду впереди него.

Почему мужчины считают, что нас нужно вести как овец? Распахнув высокие деревянные двери, я вхожу в жаркое, влажное помещение, посыпанное опилками. Мой нос ловит запах раскаленного железа, когда мужчины придают форму обручам. В котлах с кипящей водой распариваются дубовые клепки, пахнущие как лес после дождя.

Фурно наклоняется ближе ко мне, чтобы я расслышала его сквозь грохот.

– Именно простота