Ненависть дождя - Анна и Татьяна Аксинины

Дом Гавриловны показался Марине совсем новым и красивым, как игрушечка. Он был обшит дранкой, покрытой лаком, которая сверкала на солнце оранжевым янтарем. Стоял он на самом высоком месте Белого Яра немного на отшибе и глядел на деревню как бы свысока. Поднявшись на высокое крыльцо с фигурными столбиками Марина оглядела панораму. Влево – открывался изумительный вид на реку, на ее низкий левый берег и далеко-далеко, до самого горизонта. Прямо – полого спускалась живописная деревенская улица. Вправо – стояла темно-зеленая мохнатая стена соснового бора, которая широкой дугой охватывала деревню. Тем временем, Пашка постучался в дверь.

На крыльцо вышла хозяйка, высокая худая женщина лет пятидесяти, с гладко причесанными наполовину седыми наполовину черными волосами. Пашка юркнул за спину Марины, которой пришлось самой вступать в переговоры. Она поздоровалась с самой обаятельной улыбкой. Гавриловна недовольно взглянула на нее пронзительными маленькими глазками сквозь очки в темной пластмассовой оправе:

– Здравствуйте! Я, между прочим, – в отпуске. Ну, что у вас?

Из-за Марины высунулся Пашка и жалобно завел:

– Здрассте, Зоя Гавриловна! У нас нога болит – ужас, я сегодня в речке напоролся на что-то, мама помазала на работе зеленкой, а тетя Тома с утра в город уехала, а она все равно болит, а в магазине – очередь, а она конфеты покупала…

– Тихо, не трещи, все ясно! Тебя, кажется, Пашей зовут? Иди в дом, сейчас посмотрим, – лицо фельдшера смягчилось. – И вы проходите, спасибо, что помогли, – добавила она, не сводя глаз с ноги ковыляющего в дом мальчика.

Зоя Гавриловна предложила Марине посидеть в прихожей, а Пашку провела на кухню и прикрыла дверь. Марина ждала, слушая приглушенные звуки: бряканье умывальника, мычание и вопли пациента и уговоры фельдшера, постукивание металлических инструментов. Небольшая прихожая чистотой и пустотой до странности напоминала приемную врача: напротив двери кухни три стула в ряд, да на стене почти свободная вешалка. Собственно, она, наверное, таковой и являлась, если все деревенские от мала до велика бегали сюда за медицинской помощью. Кроме входной и кухонной, здесь были еще две двери, крашенные белой краской. Одна была закрыта, а вторая приоткрыта, за ней было ярко освещенная солнцем комната. Со своего места Марина видела только стоявший у стены шкафчик, накрытый белой салфеткой с вышивкой «ришелье», да стоящую на нем черно-белую фотографию в рамке. Марина даже разглядела, что на ней запечатлены женщина и мальчик. Женщина сидела, а мальчик стоял рядом, положив руку ее на плечо. Кажется, она такую же где-то видела, ну да, в такой же картинной позе сняты папа и бабушка Аня, только он там уже студент, а не школьник.

Наконец Зоя Гавриловна открыла дверь кухни, выпустив волну лекарственного запаха. За ее спиной на кухонном столе, накрытом рыжей медицинской клеенкой, блестели какие-то инструменты. Рядом на стуле сидел слегка побледневший, но спокойный Пашка, устроив чисто перебинтованную ногу на табуретке перед собой. Фельдшер довольно улыбалась, и ее лицо чудесным образом похорошело:

– Хорошо, что Вы привели его, рана гораздо глубже, чем казалась. Осколок стекла застрял между пальцев. Я все почистила, но ему нельзя идти босиком. Передайте матери, пусть за ним на машине приедут.

– Ладно, передам. Поправляйся, Пашка! – Марина махнула рукой на прощанье. Пашка махнул в ответ.

Гавриловна вышла проводить Марину. Идя от крыльца до калитки по тропинке, вымощенной обломками кирпичей, и невольно любуясь красивым видом, Марина спросила:

– Вас так уважают в деревне, Вы, наверное, давно здесь работаете?

– Да, в прошлом году 30 лет было. А Вы к кому-то отдыхать приехали?

– Нет, я ищу знакомых своей тети. Вы, наверное, знали ее – Татьяна Николаевна Потапова, учительницей работала здесь двадцать лет назад. Вы не могли бы рассказать мне о ней? – Марина перевела взгляд – и поразилась.

Лицо Зои Гавриловны внезапно окаменело. Как-то очень неохотно она выдавила из себя:

– Да, была такая, но проработала немного, года два-три. Ничего не могу рассказать

– Совсем ничего? – продолжала Марина, пытаясь понять причину столь резкой реакцией на свой безобидный вопрос.

– Мы с Татьяной Николаевной подругами не были, – она заговорила быстрее, спеша закончить неприятный разговор, причем лицо ее исказила странная гримаса, а глаза смотрели куда-то вбок. – Она молодая была, а у меня муж болел. Как уехала она двадцать лет назад, так и не вернулась. Потом говорили, погибла, а как, почему – не знаю. И никто здесь не знает: как лесхоза не стало, так деревня захирела, а старожилы, одни поумирали, другие в город перебрались, а дома распродали дачникам. Так что, езжайте обратно, а меня больной ждет.

С последним словом она – как точку поставила – решительно захлопнула калитку, повернулась и, мигом отшагав небольшое расстояние, скрылась в доме.

6

Марине не пришлось возвращаться в магазин, на полпути она встретила сменившуюся Пашкину маму и сообщила ей все, что надо. Торопливо поблагодарив, озабоченная женщина свернула куда-то в переулок, а Марина подошла к развалинам старой школы. Груды мусора, лопухи, крапива, да небольшая полянка на месте школьного двора. Она постояла, раздумывая. «Гавриловна врет, она что-то скрывает про тетю Таню. Ну не убила же она их всех, начиная с дяди Саши?! Она – хороший фельдшер, отзывчивый человек, ей здесь доверяют. Но все равно она врет! В любом случае, в такой большой деревне кто-то должен еще остаться из прежних жителей. Не сто же лет прошло! Значит, я их должна найти, даже если придется заходить в каждый дом. Отсюда и начну». Марина оглядела примыкающие к пустырю усадьбы. Дом слева явно недавно обзавелся вторым этажом с балкончиком, зато дом справа стоял, «по старому, как мать поставила», к тому же в огороде кто-то копошился.

Старушка полола сорняки и упорно не откликалась. Тогда Марина нахально зашла в калитку и, подойдя вплотную, гаркнула:

– Здрассте, бабушка! Можно с вами поговорить?

– Ну, здравствуй, коли не шутишь! – старушка, не вставая, чуть повернула голову, искоса взглянула на Марину и добавила:

– Молока нет, дом не продаю. Вот и весь разговор!

«Ну и крутые бабки в Белом Яре!» – невольно скаламбурила Марина, но отступать не собиралась. Приняв самый вежливо-невозмутимый вид, она продолжала вести беседу:

– Скажите, пожалуйста, а двадцать лет назад вы тут жили?

– Да уж, не дачница, и двадцать, и сорок, а тебе-то что?

– Тогда вы, может быть, старую школу помните и учителей? Кстати, меня зовут Марина. А Вас как зовут, а то неудобно разговаривать?

Старушка неохотно оторвалась от своего занятия и, кряхтя, разогнула спину. Руки ее были в земле, а на темном морщинистом лице выступил пот. Она вытерла его концом платка, когда-то синего, а сейчас полинявшего и грязного. Коричневое платье давно просилось на огородное пугало, а на