Жестокие духи - Кэт Чо

Чуну почувствовал, как его тянет к ней, но мать положила руку ему на плечо.

– Пойдем, Чуну, на этой улице есть еще продавцы.

Он вытянул шею, чтобы еще раз взглянуть на девушку, но та исчезла.

И нашла его позже.

Когда он ждал, пока его мать и сестры закончат рассматривать обувь, к нему подошла девушка.

– Вы из тех, кто чаще наблюдает, чем принимает участие. – Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

– А вы из тех, кто, кажется, не может и шагу сделать, не привлекая слишком много внимания.

Она тихонько хихикнула и посмотрела на небо, любуясь воздушным змеем в вышине.

– Я завидую этому воздушному змею. Как прекрасно и свободно, должно быть, чувствует он себя, в полном одиночестве паря в небе.

– Но его удерживает веревка. Можно ли на самом деле считать это свободой? – ответил Чуну.

Она кивнула в знак согласия и спросила:

– Чего вы хотели бы достичь в жизни?

Он удивился вопросу, но из вежливости не мог не ответить:

– Мне бы хотелось быть свободным от давления общества. Чтобы я мог быть тем, кем хочу, не оглядываясь на желания семьи и других людей. У меня простое лицо, и моя семья хочет, чтобы я стал ученым, однако меня больше интересует искусство.

– Вы хорошо рисуете?

– Великолепно. Если хотите, я мог бы что-нибудь для вас нарисовать.

– Не могли бы вы нарисовать меня? – спросила она.

Чуну потерял дар речи, поэтому просто кивнул.

И вот они начали проводить время вместе. Он тайком выбирался из дома, чтобы встретиться с ней в ближайшем лесу. Она сказала, что так будет проще – подальше от городской суеты. В лесу хватит и места, и уединения, чтобы закончить картину.

Семья Чуну никогда не замечала его отсутствия, только если ему не нужно было помочь с работой по дому. Так что ему ничего не стоило проводить много часов вдали от глаз родных.

И пока он писал картину, они влюбились друг в друга.

Он возлюбил ее под небом с молодой луной, освещенным только звездами. В ту ночь он предложил ей выйти за него замуж. Когда она согласилась, он привел ее домой, чтобы познакомить с семьей, но те только посмеялись над ним. Они сказали, что такая красивая леди ни за что не захочет выйти за него – невзрачного, нервного, посредственного. Он всегда витал в облаках, а мог бы работать и получить пост, которым его семья гордилась бы.

Кроме того, сыну дворянина, пусть даже и второму, не годилось заниматься искусством.

Чуну поклялся оставить свою семью, как только женится. Ему больше не было нужды терпеть их презрение, ведь у него была Синхе. Он снял маленькую комнатку и ждал дня, когда сможет сочетаться браком со своей невестой.

Но этому не суждено было случиться. Он умер, так и не дождавшись свадьбы.

21

Сомин третий раз подряд открыла шкаф на кухне Чуну, ничего оттуда не вынимая. Раз за разом она открывала его лишь для того, чтобы забыть, что делает, и снова закрыть. Через пять минут она вспоминала, что ей было нужно, снова открывала шкаф и сразу же все забывала.

Обычно она не была такой рассеянной. Забывчивостью отличалась скорее ее мама. Но у Сомин было о чем подумать. Ее снедало не только беспокойство о Джихуне – и о Чуну, хоть и меньше (по крайней мере, так она себе говорила), – но и еще что-то, разъедающее ее и без того натянутые нервы.

Когда Чуну обвинил ее в том, что она жертвует своим комфортом ради Джихуна, в его словах была доля правды – и ее это ужасно бесило. Сомин провела большую часть дня, пытаясь убедить себя, что все это чепуха, но проклятый токкэби был прав.

Ей было невыносимо вспоминать те времена, когда и она, и Джихун потеряли отцов. Можно было бы подумать, что их сблизила общая травма. Но на самом деле она-то и не могла их сблизить. По воле судьбы или, возможно, по трагической прихоти богов похороны отца Сомин пришлись на тот же день, когда арестовали отца Джихуна. Поэтому в день, когда она больше всего нуждалась в лучшем друге, его рядом с ней не было.

У них обоих больше не было отцов, но по разным причинам. Пусть Сомин еще была маленькой, она уже понимала, насколько жестоко обращались с Джихуном родители. И хотя Джихун никогда не говорил этого вслух, она знала, что под крышей отца ему жилось ужасно. Жизнь с хальмони была для него настоящим чудом – наконец-то Джихун почувствовал настоящую любовь. Сомин никогда не приходилось задаваться вопросом, любят ли ее. И из-за этого она чувствовала себя обязанной защищать Джихуна.

Позже Джихун всегда говорил, что почти не помнит отца. И Сомин говорила то же самое, но она врала. Она начала врать, когда еще была слишком мала, чтобы понимать последствия. Она думала, что если расскажет о том, как сильно скучает по отцу, как сильно любит его, то Джихуну станет грустно. Тогда она впервые отложила в сторону свою собственную боль ради Джихуна. И с тех пор никак не могла остановиться.

Поэтому она оплакивала отца в одиночестве, вспоминала его лишь наедине с собой. Ее отец был добрым, любящим и хорошим. Его забрал рак. Все произошло быстро, по крайней мере по словам ее матери. Сомин задавалась вопросом, утешалась ли ее мать этой мыслью. Мыслью, что он умер быстро. Сомин казалось несправедливым, что его забрали у нее так скоро.

В последний их разговор он кое-что пообещал Сомин. Он сказал, что отвезет ее в Lotte World [27], когда выйдет из больницы. Теперь Сомин знала, что он был слишком слаб, чтобы когда-либо покинуть больницу. Интересно, знал ли он? Врал ли он ей или самому себе? Он умер на следующий день.

Сомин снова закрыла холодильник, не найдя внутри ничего, что привлекло бы ее внимание. Она повернулась и чуть не вскрикнула. В дверях кухни стояла темная фигура, высокая и худая, с седыми волосами и бледной кожей.

– Папа? – прошептала она и только вспомнила предупреждение Чуну. Что ее отец был призраком и было бы неразумно общаться с ним. Но теперь уже слишком поздно. – Почему ты здесь? Ты хочешь меня о чем-то предупредить?

– Сомин?

Она резко обернулась и увидела позади Миён.

– Я думала, ты хочешь вздремнуть.

– Я не могла уснуть, – сказала Миён, протирая глаза, как капризный ребенок. – С кем ты разговаривала?

Сомин бросила взгляд в сторону коридора. Он был пуст.

– Просто сама с собой.

– Что ж, звучало так, будто ты злишься на себя, – ответила Миён, доставая кружку.

Сомин подумала, не рассказать ли Миён об отце, но передумала. У нее и так сейчас хватало причин для беспокойства.

– Я гадаю, не была