Мой худший друг - Мария Николаевна Высоцкая

– Ну что ты такой надутый? – смеется, крепко обхватывая его шею.

Дан только ухмыляется.

Смотрю на них и невольно сама улыбаюсь. Токман уверяет, что они просто друзья. По Данису я бы так не сказала. Он же на нее такими глазами смотрит, умереть можно. Она правда не замечает или делает вид?

Залипаю на этой милой картинке, а потом, как по щелчку пальцев, чувствую громкий удар сердца.

Он такой тяжелый, еле на ногах удерживаюсь.

Шаги. Запах туалетной воды. Он забивается в легкие, хотя нет, он сидит там со вчерашнего вечера. Сколько бы ни хотела, никак не могу вытравить. Да и не уверена, что получится. По крайней мере, пока кажется, даже если съем банку кофе, все равно не перебьет.

Тим проходит мимо. Без слов. Даже не смотрит. Я оказываюсь у него за спиной шагах в пяти, и меня накрывает волной то ли смущения, то ли злости. Его выходка в классе осталась на подкорке. Сжимаю-разжимаю пальцы, которые он трогал, и злюсь. На саму себя злюсь. Щеки воспламеняются.

Нет, на него злюсь. Он снова выставил меня дурой. Этот поцелуй на катке. Ненавижу!

Королев ржет. Именно его хрюканье вырывает из мыслей. Мальчики встают так, что теперь я вижу Тима вполоборота.

Он улыбается. Левая рука в кармане, в правой телефон. Взгляд мечется между экраном и болтающим Андреем.

Они снова смеются. В этот раз громче.

Азарин содрогается от гортанных вибраций и взъерошивает волосы ладонью. Такой обычный жест. Чуть ленивый. Но я почему-то наблюдаю за происходящим со стороны как какая-то маньячка.

Взрывает. Чувствую укол собственной неопределенности. Злюсь, что Тим не подошел?

Азарин будто читает мысли. Поворачивается. Скользит по мне взглядом и, кивнув Королеву, идет прямо на меня.

Пальцы на ногах поджимаются так, что кроссовки кажутся совсем маленькими.

Нужно просто дышать. Вдох-выдох.

Тим закидывает руку мне на плечо, будто так и должно быть.

Чувствую чужие взгляды, но по сторонам стараюсь не смотреть. Себе дороже. Что-нибудь в голову западет, и буду ходить думать, кто и как на меня посмотрел. Воображать ужасы, которых, вероятней всего, нет.

Нужно сказать. Прямо сейчас.

Всего лишь «извини». Это совсем не сложно. Разлепляю губы и мгновенно подпрыгиваю от звука учительского свистка.

Физрук выплывает из-за наших спин легкой, медленной походкой.

– Строимся! – орет так, что уши закладывает.

Азарин подталкивает меня вперед. Мы расходимся на середине зала. Он идет в начало шеренги, я плетусь почти в конец. По росту я стою третьей с хвоста. Катька – через пару человек до меня.

– Разминаемся. Мальчики – десять кругов. Девочки – семь.

Снова свисток. Морщусь и почти сразу нагоняю Катю.

Токман бежит не закрывая рта. Болтает. Наверное, поэтому мы плетемся самыми последними. Лизка нас уже второй раз обгоняет.

– Все, я больше не могу, сейчас легкие выплюну, и в боку колет, – негодует Катя.

– Токман, чего ты встала? Еще три круга! – орет физрук.

– Артур Павлович, я все. Я умираю. Вот сейчас уже умру. Вы готовы взять на себя такую ответственность?

В ответ он только машет на нее рукой. Мол, фиг с тобой, делай что хочешь.

Улыбаюсь и не проявляю инициативы бежать дальше. Иду за Катькой на маты. С этого месяца начался блок гимнастики. Упражнения на брусьях и перекладине импонируют мне куда больше игры в волейбол.

Распластавшись на мяте в поперечном шпагате, после небольшого разогрева мышц делаю глубокий вдох. С растяжкой у меня всегда было отлично. Тут спасибо маме. Она никогда не настаивала на балете, но дома сама со мной занималась, пока мне было это интересно. Позже я просто ходила в танцевалку.

– Блин, – мечтательно вздыхает Катька, – тоже так хочу.

– Могу научить, – улыбаюсь, упираясь локтями в мат, принимая почти лежачее положение.

– Я сразу поломаюсь. Спорт вот вообще не мое.

– Разве это спорт? Я, когда мелкая была, часто ходила с мамой в театр на репетиции. Пару раз забегала в раздевалки. Там девчонки лет по восемнадцать. У них ногти на ногах отслаиваются. Такая жуть. До сих пор эту картинку помню.

Катька морщится, а я ей поддакиваю.

– Так вот, они все это месиво в пуанты заворачивают и идут дальше тренить. Кто-то связки рвет, ломается.

– Бр-р-р, ты только сказала, а у меня ощущение, что это мне ногти сняли и все кости раздробили, – Катюха снова морщится, а потом толкает меня в плечо.

– Чего?

– Тим на тебя пялится. Хотя не только Тим, – бросает грозный взгляд в скопившихся недалеко от нас парней из параллельного. – В этом вся ты, Громова, сначала: «Я не хочу привлекать к себе внимания», а потом шпагаты наяривает в обтягивающих штанах.

– Катя, блин, – смеюсь вместе с ней, а саму так и тянет повернуться в сторону Азарина.

Соблазн велик, но я держусь. Внутренне улыбаюсь только. Кажется, это болезнь. Я становлюсь неуравновешенной маньячкой.

– А че? Так и есть. Вон у них тут через одного челюсти поотпадали. Короче, все, с завтрашнего дня учишь и меня вот так же сидеть.

– Ага. Кайсаров заценит, – выпаливаю на позитиве.

– Так, давай мы без него обойдемся, – бубнит Токман.

– Это почему?

– Ты мне сейчас мстишь, да? – прищуривается. – За то, что я тебе про Тима болтаю, решила Даниса…

– Ничего я не решила. Вылетело просто. Он так на тебя смотрит. Как на богиню.

Катюха закатывает глаза.

– Нормально он на меня смотрит. Нормально. Мы просто дружим.

– Так, вы долго тут будете валяться? – физрук возникает будто из-под земли.

– Идем уже. Идем, – уверяем его в один голос и снова смеемся.

После уроков и факультативов по подготовке к экзаменам наступает свободное время. Кто-то тратит его на бесцельное шныряние по жилому корпусу, кто-то – на подготовку домашки.

Катюха убегает к Кайсарову делать английский, я раскладываю учебники на столе и