Шах и мат - Эли Хейзелвуд

Последний день соревнований – идеальное сочетание мозговыносительных шахмат, высокого риска и командной работы. Мы уже знаем, что точно не получим первое место, но если правильно разыграем оставшиеся карты, то сумеем попасть в тройку.

Так и происходит. Я принимаю ответственное решение забыть о том, что случилось вчера, и фокусируюсь на игре. Мой оппонент пытается провернуть гамбит Муцио. На миг ему удается меня запутать, но затем я вспоминаю, как мы разбирали его с Дефне, и понимаю, что делать. Не скажу, что мы надрали России задницу, но хотя бы чуточку отшлепали. На церемонии награждения мы втискиваемся на низшую ступень подиума, звуки гимна сливаются со щелчками затворов объективов. Тану притягивает меня к себе, Эмиль кричит: «Вот они мы!» – и Нолан смотрит на нас полудовольным, полуукоризненным взглядом. Я ощущаю себя частью чего-то целого. Это чувство я давно не испытывала.

Глупый шахматный турнир. Клялась, что не поддамся эмоциям, а теперь довольна как слон. В толпе Элени Гатаки из Би-би-си показывает мне большие пальцы вверх, и я озадаченно машу ей в ответ. Похоже, в шахматном мире у меня появляются знакомые.

– Идем, Мэл, журналисты хотят взять интервью, – зовет Тану после церемонии.

– О… На самом деле, я не хочу давать интервью.

– Почему? Это Си-эн-эн! Вдруг Андерсон Купер станет моим лучшим другом?

– Думаю, для этого у него уже есть Энди Коэн[36]…

– Ты обязана пойти! – настаивает она. – Мы выиграли благодаря тебе. О, Эмиль, прекрати кривить лицо: ты знаешь, что это правда.

– Вы прекрасно справитесь и без меня.

– Но…

– Она не хочет идти, – говорит Нолан спокойным, не терпящим возражений тоном.

Я посылаю ему взгляд, полный благодарности, но Нолан как будто не понимает, за что здесь можно благодарить. Внутри растет раздражение: черт знает, о чем он сейчас думает. Вдруг кто-то легко касается моего плеча.

– Мисс Гринлиф. – Это мужчина в сером пиджаке с длинной, как у садового гнома, бородой и акцентом, который я не могу распознать. – Примите мои искренние поздравления.

– О… спасибо. – Я отчаянно ищу вежливый способ спросить его, кто он такой, но ничего не приходит в голову. – Мы старались всей командой.

Мужчина кивает:

– Пока что вы самый впечатляющий игрок этой самой команды.

– Вы еще Нолана не видели.

Он смеется, хотя взгляд остается серьезным.

– Его игра уже перестала удивлять. Он достиг такого мастерства, что, по словам некоторых людей, испортил шахматы как игру.

Я хмурюсь, вспоминая о людях, которые узнавали Нолана в общественных местах и говорили, что заинтересовались шахматами только благодаря ему.

– Не могу согласиться. – Я что, защищаю Нолана Сойера? Кажется, скоро лягушки с неба посыплются. – Он сделал шахматы популярными.

– Это так. Но он всегда выигрывает. У него годами не было достойного соперника, а люди редко увлекаются спортом, где исход предрешен. Уж я-то знаю. Я организатор Турнира претендентов.

– О.

Звучит знакомо, но не помню, где про него слышала, так что мне все равно. Этот мужчина с ястребиным взглядом говорит о Нолане такие вещи, которые мне неприятны.

– Прошу прощения, – я делаю неопределенный жест рукой себе за спину. – Мне нужно догнать своих товарищей по команде.

– Я много о вас слышал, мисс Гринлиф. Сначала был уверен, что слухи преувеличены, но… – Он оценивает меня долгим взглядом, от которого хочется поскорее скрыться. – Бегите уже. Ваши друзья, должно быть, вас заждались. Кем бы они ни были.

Буэ.

Я ухожу прочь, делая вид, что занята чем-то в телефоне. Во входящих нахожу одно сообщение от Дефне («Ты просто умничка») и миллион – от Дарси. Судя по всему, они обе последние четыре часа только и делали, что обновляли сайт chessworld.com.

ДАРСИПОПА. БРОНЗА!!!!!!!

ДАРСИПОПА. Вы с Ноланом заработали больше всех очков на Олимпиаде. Вы, ребята, должны пожениться и завести дочь. Она будет офигенно играть в шахматы.

ДАРСИПОПА. Или будет полной бездарностью. С трудом волочащаяся по жизни, вечно во всем разочарованная. Доведет тебя до седых волос. Заберет ключи от машины и отправит в дом престарелых, как только ты ослабишь свою защиту. Так что забудь, что я написала выше.

ДАРСИПОПА. Ты же вернешься домой завтра вечером? Я скучаю. Сабрина если заговаривает со мной, то только чтобы сказать «фу».

МЭЛЛОРИ. тчн. и когда она говорит фу она на самом деле имеет в виду я люблю тебя. или типа того

МЭЛЛОРИ. какой сувенир тебе привезти из канады?

ДАРСИПОПА. Подружку для Голиафа.

Я вздыхаю. А затем крепкое объятие Тану выдавливает из меня последний воздух. Я в облаке аромата лаванды.

– Последний вечер в Торонто! Понимаешь, что это значит?

– Я думала прогуляться по центру…

– О нет. Ни за что. – Тану отстраняется и зажимает мое лицо в ладонях. В ее зрачках от возбуждения мигают огоньки. – Сегодня, Мэллори, мы будем играть в скиттлс!

Скиттлс похож на шахматы.

На самом деле, это и есть шахматы – только без часов и протокола, зато с полупустыми банками пива и музыкой «Солт-эн-Пэпа», которая старше нас. Мы сидим под звездами светильника-проектора, который притащила какая-то девчонка из Бельгии в качестве подарка на «новохостелье».

На этой интернациональной вечеринке вместо крутящихся бутылок – шахматные доски. Встреча проходит, как я понимаю, благодаря организаторским талантам Тану и Эмиля, а также репутации Нолана. Уже не первый час люди приходят и уходят, приносят свои шахматы, чтобы сыграть в блиц[37], рапид[38], шахматы Фишера[39].

Шахматы на раздевание.

– Пить можно с девятнадцати, Мэл, – говорит мне Тану, когда я второй раз отказываюсь от какого-то фруктового напитка. Она потеряла слона и свои носки десять минут назад. – Это законно! Как взятие на проходе[40]. Или превращение пешки![41] Или короткая ро…[42] Черт, прошу прощения! – Содержимое ее стакана выливается на итальянца, которого Нолан вчера обыграл, и она спешно переключается на милого японца, чтобы нарисовать ему усы, забыв и обо мне, и о том, что мне еще восемнадцать.

Я снова концентрируюсь на партии в рапид против шри-ланкийской девушки, с которой сблизилась, заметив у нее значок с «Дрэгон эйдж». Она невероятно милая, с ней легко общаться, и несколько месяцев назад я бы попыталась с ней затусить.

Я дала аннибалову клятву, что не буду играть ради удовольствия. Да, именно этим я и занимаюсь. Нет, не хочу об этом говорить.

– …Та партия, где Нолан стащил черного коня с доски Капорани на Турнире равных возможностей и все партии отложили на двадцать минут, потому что не могли его найти?

– Это было после Гибралтара, когда Капорани подменил мою воду на дистиллированный уксус.

– За это мы отомстили бомбочкой из глиттера. Он сверкал несколько месяцев.

Народ смеется. Эмиль и Нолан в окружении друзей и фанатов сидят на диване, размышляя над развернувшейся перед ними партией. Одна девушка с почти такими же светлыми, как у меня, волосами свернулась в клубок у Нолана под боком. Сложно сказать, что он думает по этому поводу, потому что полностью сосредоточен на игре. Похоже, он провел рукой по волосам, потому что они слегка взъерошенные и безумно привлекательные.

Это я тоже пока обсуждать не готова.

– Должно быть, круто играть против такого соперника, – говорит шри-ланкийка, следуя за моим взглядом.

Я тут же перестаю смотреть.

– Он иногда ведет себя как мудак, – отвечаю я, хотя ко мне это вряд ли относится.

Шри-ланкийка издает тихий, хриплый смешок.

– Все гении такие. Я слышала, что у него ай-кью сто девяносто. Может, и выше, но тесты плохо такое измеряют.

– Мясной рулет он уминает не как человек с ай-кью сто девяносто, – злопамятно бормочу я.

– Прошу прощения?

– Ничего. Эм, шах и мат, кстати. – Я встаю, вытираю ладони о легинсы и решительно отказываюсь от любых попыток продолжить общение. – Было приятно познакомиться. Мне завтра рано вставать, так что…

– Куда ты собралась,