Шах и мат - Эли Хейзелвуд

class="p1">– Почему вы отдалились?

– Это уже второй вопрос. И если выиграешь снова, никаких вопросов на эту тему больше не принимается.

Нолан хмурится:

– Это почему?

– Потому что я так сказала, – огрызаюсь я.

На мгновение он замолкает, но затем, верно уловив угрозу в моем голосе, кивает.

После этого еще несколько партий заканчиваются ничьей. Точнее, их двадцать три. Никто из нас не хочет, чтобы ему задавали неудобные вопросы. И когда я одерживаю победу в двадцать четвертой игре, Нолан в своем стиле ударяет рукой по столу. Если честно, его реакция даже поднимает мне настроение.

Я уже профукала один вопрос, поэтому на этот раз мне хочется спросить о чем-то личном. Может, о его отношениях с Кохом? Или узнать историю о сестрах Бодлер? О его дедушке? Есть кое-что, что давно меня волнует, но если задам этот вопрос, то переступлю черту. С другой стороны, Нолан спросил меня об отце, и я не против отомстить. Может, даже хочу это сделать.

– У меня дома, когда Сабрина спросила, с кем ты спишь, ты сказал… Я толком не поняла, что ты сказал и… – Я замолкаю.

– В чем вопрос? С кем я сплю?

Коротко киваю. Щеки горят. Я уже успела пожалеть, что решилась об этом заговорить.

– Ни с кем.

Эм?

– В смысле?

– Я ни с кем не сплю. Или, по крайней мере, ни с кем не спал.

Мне нужно какое-то время, чтобы переварить услышанное. Чтобы реально осознать: Нолан Сойер, Убийца королей, беспечно признает, что ему двадцать и он еще девственник. Не то чтобы в этом было что-то неправильное. Но все же.

Нет. Я неправильно поняла. А как же сестры Бодлер?

– Ты никогда ни с кем не спал, – повторяю я.

– Не-а, – уверенным тоном заявляет он. И выглядит абсолютно спокойно, как будто не собирается никому ничего доказывать, кроме себя. По крайней мере, здесь, сейчас, со мной.

– О, – чувствую, что мне надо наступать постепенно. – Так ты… Я хочу сказать, тебя все устраивает или ты хотел бы… – Краска еще сильнее приливает к щекам.

Нолан нависает надо мной:

– Имеешь в виду, хотел бы с кем-нибудь заняться сексом?

Я киваю. Иисус, у меня есть язык. Я могу говорить.

– Раньше нет, – Нолан даже не раздумывает. – Но в последнее время захотел.

– Что… Что изменилось?

Он внимательно смотрит на меня.

– Мне говорили, что дополнительные вопросы не принимаются, – уголок его губ вновь выгибается в улыбке. – К тому же я слышал, что у тебя опыта хватит на нас двоих.

Издаю стон:

– Не скажу, что… Тебе не стоит верить всему, что говорит Дарси.

– Это ведь неплохо. – Нолан рисует новое поле.

Я все еще взволнована, поэтому он легко выигрывает.

– Что ты собираешься делать после того, как закончится твоя стипендия?

– Что ты знаешь о моей стипендии?

– Никаких вопросов на вопросы.

Я закатываю глаза:

– Буду искать место автомеханика. К чему ты клонишь?

– Как насчет шахмат? Просто бросишь играть?

– Ага, – я выхватываю карандаш из его руки. – В шахматах у меня нет будущего.

Нолан фыркает:

– Ты не можешь просто…

– Я ответила на твой вопрос. Следующий раунд.

Он смотрит на меня с упорством и раздражением, а затем почти мгновенно побеждает. Как он это делает? Он пьет, а я нет, но именно я оступилась.

– Валяй, – я в очередной раз закатываю глаза. – Но никаких дополнительных вопросов.

Нолан наклоняется в мою сторону, взгляд его темных глаз серьезен, на коже пляшут звезды.

– Ты в курсе, насколько невероятная?

Перестаю дышать. На время. А потом заставляю себя засмеяться.

– Реально? Ты тратишь свой вопрос на подобные глупости?

– Я совершенно серьезен. Ты вообще понимаешь, насколько ты необыкновенная, Мэллори?

– О чем ты вообще?..

– Я никогда не видел ничего подобного твоей игре. Никогда.

– Я… Ты в десять раз лучше меня. Я победила тебя один раз, когда играла белыми, а ты, скорее всего, ожидал легкой победы.

– Ты не ответила на мой вопрос, – Нолан наклоняется ближе. От него пахнет мылом и пивом и еще чем-то приятным и темным. – Ты знаешь, насколько чертовски хороша?

Я выдерживаю его взгляд.

– Да, знаю, – признавать это почти больно. Я поклялась не развивать этот свой безграничный талант и намерена сдержать обещание. – Тебя задевает, что я настолько хороша?

– Нет, – и он не лжет. Он вообще когда-нибудь врет? – Наверное, должно. Но.

Это его «но» неопределенно повисает в воздухе.

– Почему?

Нолан цокает языком:

– Ты не заслужила права спросить.

Новое поле. Новая игра. Очередная победа Нолана. Моя очередь бить по столу. Теперь уже пустая бутылка звенит, ударяясь о дешевый пластик, и у меня в горле копится раздражение. Да пошло оно все.

– Ты жульничаешь? – ехидно интересуюсь я. Внутри меня все горит.

– Нет. Но наблюдать за тем, как ты проигрываешь, когда теряешь самообладание, – сплошное наслаждение. Я бы посоветовал тебе поработать над этим.

– Я не теряю самообладание. И то, как я играю в крестики-нолики, едва ли…

– Вопрос, – перебивает меня Нолан, в голосе сквозит сталь. – Почему ты притворяешься, что не хочешь всего этого?

– Всего этого?

Он жестом охватывает пространство вокруг себя:

– Шахматы. Почему притворяешься, что не хочешь играть в шахматы?

– Ты меня не знаешь, – ощетиниваюсь я. – Шахматы мне не очень-то нравятся.

Нолан качает головой, и слабая улыбка превращается в ухмылку: он снова выигрывает, воспользовавшись моей заминкой. Мои руки дрожат, и мне все надоело.

– Ты тоже это чувствуешь, правда, Мэллори? – он давит на меня своим низким голосом. – Когда играешь, чувствуешь то же, что и я.

Я сжимаю зубы:

– Без понятия, о чем ты. Шахматы – глупая игра с доской и…

– Это глупая игра, но твоя глупая игра. Я вижу, как ты смотришь на фигуры. Они весь твой мир, не так ли? Та вселенная, которую ты выбираешь сама для себя, где тебя никому не остановить. Здесь ты королева. Король. Конь. Кто угодно. Если хорошо изучишь правила, то все будет под твоим контролем. Сможешь спасти фигуры, которые тебе важны. В реальной жизни ведь совсем не так, да?

Как он смеет делать вид, что знает меня? Что он…

Ненавижу его.

Не помню, когда в последний раз была в такой ярости. Чувствую, как в желудке закипает кислота. Я вырываю рекламку у Нолана из рук и рисую новое поле, едва не порвав листок. Спустя семь попыток наконец-то одерживаю победу.

– Какого черта тебе от меня надо? – огрызаюсь я и подаюсь вперед, стреляя молниями из глаз.

Нолан выгибает бровь.

– Я не понимаю, – практически кричу, – почему ты здесь, когда на следующей неделе турнир? Почему думаешь, что все про меня знаешь? Почему тебя вообще волнует, что я думаю о шахматах?.. – заканчиваю злым, животным звуком.

Если Нолана мои слова и задевают, то он этого не показывает:

– Я думал, ты догадываешься.

– Ошибаешься. Просто скажи, чего ты хочешь и…

Нас прерывает громкий звук.

Я поворачиваюсь к двери. Тану вместе с ребятами возвращаются со стопкой коробок с пиццей и что-то кричат про пеперони и анчоусы со скидкой. До меня доходит, насколько я близко к Нолану, и я успеваю отпрянуть. Но он продолжает упрямо смотреть на меня с едва различимой улыбкой на губах.

– Я так понимаю, игра окончена, – говорит он и встает, чтобы помочь Тану. – Доброй ночи, Мэллори. И удачи.

Глава 15

Дарси в восторге от худи с морской свинкой («Ты пока просто отмазалась – Голиаф не захочет спариваться с нарисованной свинюшкой»), и даже Сабрину удалось впечатлить роликами с кленовыми листьями, из-за которых я едва не опоздала на самолет и которые едва уместились в сумку.

Но ее любовь ко мне непостоянна. «Ты лучшая!» – говорит она мне в среду после того, как я отвожу ее к Маккензи. Но в четверг, обнаружив ее в слезах посреди гостиной из-за какого-то поста Маккензи в соцсетях, я слышу: «Почему ты всегда лезешь в мою жизнь? Почему никогда не можешь заняться своими делами?»

– Если мое тело найдут в канаве, – говорю я маме, – скажи полиции, что она ни при чем. Скорее всего, вина будет на ней, но я не хочу, чтобы она всю жизнь провела в тюрьме.