Шах и мат - Эли Хейзелвуд

Ему бы не помешала парочка прыщей или какая-нибудь бородавка, чтобы лицо перестало выглядеть таким идеальным.

– Привет, – протягиваю я.

В последний раз мы виделись больше двух месяцев назад. Два месяца бесконечных шахмат. Я спорила с сестрами, возила маму к врачу, а затем вновь возвращалась к шахматам. Оз смотрел на меня с ненавистью, я перестала проверять «Тиндер» и вновь шахматы, шахматы, шахматы. Я победила в Открытом чемпионате Нашвилла и еще в одном онлайн-турнире. Пока без единого поражения, хотя мой рейтинг всего лишь чуть меньше двух тысяч. В моей голове без остановки работает маленький механизм, который только и делает, что переставляет фигуры, анализирует пешечную структуру и шахматную теорию.

– Ты что… куда-то летишь? – спрашиваю я хрипло, когда пауза затягивается. Надеюсь, я не заболею прямо перед Олимпиадой.

Уголок его губы дергается.

– Аэропорты обычно именно для этого и предназначены.

Я ощетиниваюсь, пытаясь вспомнить, как правильно дышать.

– Ты вполне мог только что прилететь. Или приехал кого-то встретить. Или ты как Том Хэнкс в том фильме, где он жил в терминале, потому что у него были проблемы с документами. – Я прочищаю горло. – Так куда летишь?

Нолан наклоняет голову:

– Ты серьезно?

В смысле серьезно?

– Ты летишь на турнир в Россию?

– Ты до сих пор не поняла?

– Что я должна была…

– Гринлиф, – возникший из ниоткуда Эмиль Карим обнимает меня так, словно я его давно потерянная сестра.

Рядом с ним девушка, похожая на супермодель, которая прилетела на Неделю моды. Подождите, кажется, я ее знаю. Она была в Филадельфии – девушка Нолана, та, которую он обнимал. Не могу ничего сказать про те объятия, но меня она тоже обнимает так, будто нашла сестру спустя годы поисков.

– Мэллори, я так счастлива, что ты с нами в команде! Не могу поверить, что смогу поговорить с кем-то о чем-то, кроме фэнтези-футбола. Постой, ты, случайно, не фанатка фэнтези-футбола?

От нее потрясающе пахнет. Похоже на лаванду.

– Я… не знаю, что это такое.

– Фух.

– Гринлиф, это Тану Гоэль. Она тоже не знает, что такое фэнтези-футбол, – говорит Эмиль. – И конечно, ты знакома с Ноланом. Ты размазала его по стенке этим летом.

Краем глаза смотрю на Нолана. Кажется, его этот факт совсем не задевает – даже наоборот. Меня это, признаться, подбешивает. Я хочу быть такой же занозой в его заднице, какая он – в моей. Хочу, чтобы ему тоже снились мои дурацкие глаза.

– Вы, ребята, знакомы? – спрашиваю я, переводя взгляд с Нолана на Эмиля.

– К сожалению, – произносят они одновременно и обмениваются долгими, понимающими взглядами.

Только тогда до меня доходит.

Нолан в команде.

Нолан летит в Торонто.

С нами.

Чтобы сыграть в шахматы.

На Олимпиаде.

Эмиль ничего мне не сказал, потому что я не спрашивала. Мы общались, чтобы решить вопрос с перелетом и гостиницей, но я предполагала, что, кем бы ни оказался оставшийся член команды, я все равно о нем не слышала.

Ведь Дефне сказала мне, что все супергроссмейстеры обычно пропускают Олимпиаду и сразу едут на Турнир Пастернака.

Я настоящая идиотка.

Нервная идиотка, которая не может совладать со своим волнением во время досмотра и посадки. Меня не то чтобы легко смутить, но с этими тремя я чувствую себя лишней. Они милы со мной (за исключением Нолана, который ведет себя как обычно) и пытаются вовлечь в разговор (кроме Нолана, который, как обычно, почти не разговаривает). Видно, что за годы знакомства они изучили друг друга до мелочей. Некоторые шуточки понятны только им и скрыты за толстым слоем еще менее понятных отсылок. Их энергетика, приправленная здоровой дозой взаимных шутливых подколов, прекрасно сочетается друг с другом.

– Серьезно, она это покупает? – спрашивает Эмиль, когда Тану берет в руки пачку сливочных карамелек «Верзерс ориджинал». – Тебе сколько лет?

– Оставь ее в покое, – бормочет Нолан, оплачивая своей черной кредиткой те самые карамельки и еще M&M’s с арахисовой начинкой. – Их кладут в желейный салат[34].

Проходит не больше пяти минут, а Нолана уже дважды узнают как «того самого шахматиста из тиктока». С ним просят сделать селфи, дать автограф. Две красивые женщины торопливо пишут свои телефоны на салфетках из «Сбарро», будто он Джастин Бибер. Тану и Эмиль притворяются, что не знают его и просто стоят в очереди.

– Сэр, я ваша самая большая фанатка. Балдею, когда вы делаете рокировку на четвертом ходе. Вы распишетесь на моем нижнем белье?

Нолан ведет себя на удивление спокойно и не раздумывая выбрасывает салфетки из «Сбарро» в ближайшую урну.

В ожидании начала посадки Эмиль достает телефон и принимается играть в «Кэнди краш».

– Ты шутишь? – спрашивает Тану. Она спиной прислонилась к груди Нолана, его рука лежит у нее на талии. Я стараюсь не смотреть в их сторону и не слушать, что они обсуждают приглушенными голосами. Это выглядит слишком интимно, а я пытаюсь убедить себя, что мне абсолютно все равно, о чем они там говорят. – Мы играем в самую интеллектуальную игру в мире, а ты на досуге развлекаешься «Кэнди краш»? Нолан, скажи ему.

Нолан только пожимает плечами:

– Не очень честно пинать того, кто и так упал.

– Вообще-то для «Кэнди краш» нужно немало мозгов, – настаивает Эмиль. – Здесь требуется выстраивать стратегию.

Тану стонет:

– О боже. Прости, Мэллори, мы не могли бы поменяться с тобой местами? Мне нужно объяснить Эмилю, как он неправ. Прямо сейчас.

Именно так я оказываюсь на сиденье рядом с Ноланом, пока напротив нас Тану и Эмиль громко спорят о цветах конфеток из игры. Я изучаю его профиль, ощущая внезапное беспокойство. Потом вспоминаю, как он заявился ко мне домой, ввел мамин мясной рулет себе в вены и спросил Сабрину: «Джагхед – это имя или фамилия?»

– Расскажи, что между вами происходит.

Нолан поворачивается в мою сторону с озадаченным выражением на лице.

– Вы трое в каких-то полиаморных отношениях или как?

– Ты только что спросила, сплю ли я с двумя своими товарищами по команде? – Он выгибает одну бровь. – Я подам жалобу в ФИДЕ.

– Что? Нет, не нужно жаловаться.

– Тебя это не касается, Мэл.

– Ты явился ко мне домой и сожрал кучу моих сэндвичей из мороженого.

– Точно. – Нолан щелкает языком. – Непростительно. Лучше пожалуйся на меня.

Я закатываю глаза:

– Забей. Так кто с кем встречается?

– Никто ни с кем не встречается. По крайней мере, не сейчас.

Краем глаза поглядываю в сторону Тану и Эмиля. Она отобрала у него телефон и смотрит в экран с сердитым видом, язык зажат между зубами, когда она пытается пройти уровень с рыбками. Эмиль смотрит на нее неожиданно грустными глазами.

– Эти двое?

Нолан беззвучно кивает:

– Они разошлись по разным универам. Тану сейчас пропустит неделю, но она в Стэнфорде. Эмиль – в Нью-Йоркском.

– Ясно. И давно ты их знаешь?

– Целую вечность. Мы тренировались вместе с… – Он прерывается. – Пока они не решили, что профессиональный спорт не для них.

– Давно это было?

– Три года назад Эмиль, Тану еще раньше.

Возможно, они для него как Истон для меня. И поскольку она пишет мне все меньше и меньше, к тому же о все более банальных вещах, вопрос сам слетает с губ:

– Тебе не кажется странным? Что они пошли учиться, а ты нет?

Нолан на мгновение задумывается:

– Иногда. Иногда мне кажется, что у них будет жизнь, которую я никогда не смогу понять. А иногда я рад, что мне не надо читать «Большие надежды» или готовиться к экзамену по тригонометрии.

Я улыбаюсь:

– Практически уверена, что тригонометрию проходят в старшей школе.

– Да?

– Ага. У тебя ее не было?

Нолан открывает пачку M&M’s и предлагает мне взять немного.

– Я учился на дому.

– Из-за шахмат?

– По разным причинам. Понятия не имею, что такое косинус. – Нолан закидывает желтую конфету себе в рот. Когда он глотает, его кадык резко дергается. Я не могу оторвать взгляд, потому что… Потому что слетела с катушек?

– Ты не умрешь без этого знания. Так что, Эмиль и Тану решили не пробовать отношения на расстоянии, но все еще нравятся друг другу?

– Да, и отказываются с этим что-либо делать.

– Готова поспорить, оба страдают.

– Иногда они звонят мне поздно ночью. Один спрашивает, почему Тану только что