СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

— Так же и люди, — задумчиво проронил Достоевский.

Вспышка – и они очутились на «Гагарине».

— Вот ключевой вопрос. ТАК ЖЕ, Федор Михайлович?

— Постойте…я понимаю. Нет, нет, не так же! Как же мы, как волки что ли? Homo homini lupus est?[11] Тьфу!

— В этой галактике есть и другие, мы их называем «отверженные» расы, которые были бы рады ответу «Да».

— Нет!

— Но ведь это эволюция? А многие ли понимают то, что эволюция на Земле была инициирована лишь с одной целью – просеять и оценить все варианты, все ошибки и получить совершенный Образ для жизни на вашей бесценной планете? Что у эволюции была одна главная цель, эта цель – человечество, и что она давно уже достигнута? Могут ли ваши перфекторы осознать то, что соперничество, вражда, стяжательство, обман и эгоцентризм – это остатки той же самой животной эволюции, которую вы только что видели, что это атавизмы тернистого пути творения, с которыми вы тысячелетиями не можете расстаться? Это те хвосты и та шерсть, к которым человечество привыкло настолько, что считает это и по сей день нормой, а некоторые и сегодня продолжают говорить о человеке не более как о животном. Но настал день, когда вы вышли из колыбели своей звезды, потому вы должны осознать и ответить здесь и сейчас, суждено ли людям оставить их «хвосты и шерсть» в прошлом, или же вам суждено навсегда остаться на дозвездном уровне, — мягкий спокойный голос Уриила звучал в тишине «Гагарина» громоподобно.

Достоевский ошеломленно глядел на раскрывшиеся во всю длину зала «крылья» Уриила и лишь покачивал головой, осмысливая эти слова.

Он медленно остановил свой блуждающий взгляд на центре переливающейся плазмы и твердо заявил:

— Я верю. Верю в новых людей. Я не могу говорить за всех, но я видел души многих детей, и они защищены от этих «атавизмов».

Уриил молчал, и Достоевский снова ощутил пробегающую по телу рябь. Он терпеливо ждал.

— Вы говорите правду, что на самом деле знаете многих из этих новых людей, — спустя пару минут, которые тянулись для Достоевского много дольше, произнес Уриил.

— И что будет дальше?

— Дальше…Хорошо, я полагаю, мы пробно включим расу людей в кандидаты Межгалактической Лиги Разумных Жизнеформ, при этом координирующим государством от Земли может стать только Союз Свободных Социалистических Республик.

Достоевский почувствовал, что, наконец, все решилось, и диалог, о котором говорил Сергей Михалыч, все же найден. Ему впервые за многие годы захотелось курить.

Уриил продолжал:

— Кандидатский голос в Совете Лиги мы решили предложить вам.

Достоевский озадаченно посмотрел на плазменный сгусток и, поколебавшись, спросил:

— Простите, но как же мои уроки, как же дети?

Москва, 14 февраля 2012 г.

Sибирский, 2012

Елагин Константин

238: Магнитолёт «Никатор»

Терминал «Б» столичного аэровокзала встретил его шумным столпотворением, смехом и бодрыми песнями под гитару. Зал ожидания был полон молодыми парнями и девушками, одетыми в новенькую форму бойцов студенческих строительных отрядов. В разных концах зала пели про ребят с семидесятой широты, про почту, летящую с пересадками с материка до самой крайней гавани Союза, про камушки, бросаемые с крутого бережка далекого пролива Лаперуза, про наш адрес Советский Союз, про тайгу под крылом самолета, про поездку за туманом, за туманом и за запахом тайги, про карты, заправленные в планшеты, про следы, оставленные на пыльных тропинках далёких планет и про яблони, которые обязательно будут расти на Марсе. Строчки про марсианские яблони уже потеряли свою актуальность и могли с чистой совестью быть списаны с повестки дня – яблони на Марсе уже росли, и росли в местном, марсианском грунте, правда, кривенькие, жалкие и чахленькие, но упорно цепляющиеся за каменистую почву корнями и упрямо тянущие тонкие изломанные ветки с блёклыми листиками к бледному марсианскому солнцу, служа наглядным образцом превосходства сил живой природы над бездушной материей космоса. Конечно, они отличались от эталонных красавиц, высаженных в оранжереях и плодоносящих не меньше трёх раз за марсианский год, здоровых, раскидистых деревьев, радующих глаз сочной зеленью листвы и сладко-кислым вкусом плодов, однако они, эти хилые искривлённые кустики были подлинными бойцами, авангардом будущего сплошного и глубокого преобразования марсианской пустыни в цветущий город-сад. Остальное было внеземным колоритом, романтикой и юношеским максимализмом, проходящим быстро и незаметно после столкновения с первыми настоящими, а не придуманными трудностями и опасностями.

К выходу на лётное поле подъезжали комфортабельные автобусы, диктор объявлял посадку и очередная партия студентов, сорвавшись с места, жизнерадостно устремлялась в широко распахнутые двери. Мелькали нашивки, разноцветные эмблемы, значки, названия учебных заведений и по этим названиям можно было без труда изучать географию страны от Калининграда до Владивостока и от Кушки до Салехарда. Толпа заполняла прохладные салоны и уезжала к застывшим в жарком июльском мареве громадам сверхзвуковых стратосферных лайнеров. Белоснежные «Туполевы-274», приняв на борт пассажиров, не спеша выкатывали на взлётные полосы, разгонялись и торжественно поднимались в небо, вытягивая навстречу воздушным потокам скошенные вниз острые клювы носов.

Опарин устроился в кресле у окна. Дорожная сумка стояла рядом, в ней был комплект чистого белья, полотенце, бритва, набор гигиенических принадлежностей (мыло, зубная паста, щётка, дезодорант) и планшетный компьютер. Одет он был скромно. Светлая безрукавка, тёмные брюки и грубоватые форменные ботинки с прикрученными к подошве магнитными набойками. Лицо его покрывал коричневый загар, сходящий на нет на уровне шеи. Мимо Опарина проходили студенты, не обращая на него никакого внимания, и только те, у кого на рукавах были нашиты знаки Академии Космогации, приближаясь к нему, невольно замедляли шаг. Они знали, что подобный загар нельзя приобрести нигде, кроме как за пределами земной атмосферы. Это знание делало их единомышленниками, сопричастными общей профессиональной среде. Опарин здоровался с ними едва заметным кивком головы. Курсанты шли дальше, и некоторые из них оглядывались, будто старались запомнить сидящего у окна астронавта.

На цифровом табло сменился график вылетов. Номера улетевших бортов гасли и в погасших ячейках загорались новые буквенно-цифровые обозначения. После короткой музыкальной заставки диктор проникновенно сообщил о начале посадки на рейс номер семь тысяч триста сорок три по маршруту аэропорт «Зеленодольский» – космодром «Северный». Курсанты, собравшись в небольшую колонну, организованно направились к выходу. Опарин отвлёкся, провожая их взглядом, и пропустил тот момент, когда к нему подошёл человек.

— Извините, товарищ. Вы Опарин, Савелий Викентьевич?

— Да, — сказал Опарин, вставая и одергивая брюки. — Я Опарин.

— Очень приятно. Лузгачёв. Олег. Референт директора Комитета и по-совместительству водитель. Машина подана, Савелий Викентьевич. Мне приказано доставить вас в кратчайший срок и без всяких происшествий, — Лузгачёв улыбнулся. — Директор ждёт.

— Я готов, — по-военному кратко ответил Опарин. — Идёмте.

— Вещи, — сказал Лузгачёв, — я могу взять.

— Ничего, — сказал Опарин. — кроме сумки. Не беспокойтесь, она не тяжелая.

— Всё своё ношу с собой, — одобрительно констатировал Лузгачёв. — И если быт не тянет нас ко дну многопудовой гирей, поспешим.

— Да, — согласился Опарин, взвешивая рукой сумку – быт не тянет. Никоим образом.

— Тогда за мной, — сказал Лузгачёв, подводя итог короткому знакомству. — Прокачу с ветерком. И сразу же успокоил: – Без излишнего лихачества.

Нужное им здание располагалось в глубине тенистого парка. На фасаде была прикреплена лаконичная вывеска «Академия Наук СССР. МКПИТР», что означало «Межотраслевой Комитет Перспективных Исследований и Технических Разработок». Лузгачёв предупредительно открыл массивную дубовую дверь. Опарин вошёл в просторный вестибюль. Вестибюль был пуст, не считая дежурного охранника, сидящего за ТИБом (терминалом интегральной безопасности), позволяющего собирать и обрабатывать данные с камер видеонаблюдения, электронных замков, пожарных и газовых датчиков, датчиков давления и движения, управлять в ручном режиме разветвленной системой пожаротушения, блокировкой и разблокировкой аварийных проходов, лифтов и эскалаторов.

Дежурный, в звании старшего лейтенанта, вежливо спросил у Опарина паспорт.

— Паспорт? — Опарин сконфуженно посмотрел на Лузгачёва. — Паспорта у меня нет.

— Товарищ старший лейтенант, — сказал референт, — товарищ Опарин – астронавт-испытатель международного класса и колонист, постоянно проживающий на Марсе, в интернациональном марсианском поселении «Циолковский-Два», ввиду чего не имеет паспорта гражданина СССР. ВРЕМЕННО. Вместо внутреннего общегражданского документа личности у товарища Опарина универсальное идентификационное удостоверение, выданное Марсианским Колониальным Представительством ООН.