Том 6. Наука и просветительство - Михаил Леонович Гаспаров

– В МГУ кафедра называется «классическая филология» – именно филология, – а у нас, например, «античная культура». Существует ли «классическая филология» или следует говорить о более или менее общей науке об античности? Считается, что в нее должен включаться весь комплекс наук об античности.

– А это уже тяжелая проблема – нащупывание золотой середины между крайностями, которых все равно не вместить. И нащупывание золотой середины – это, к сожалению, не наука, а искусство. Так что все зависит от того, кто командует кафедрой и нащупывает направление, причем это не только нас касается. Я только что был на большой конференции при кафедре славистики в американском университете, кафедра хорошая, руководитель – замечательный ученый, очень занят: борется, чтобы кафедра оставалась кафедрой славянской филологии и не становилась кафедрой славянской культуры. Какие перекосы при той или другой формулировке возникать могут, вы по собственному опыту представлять можете.

– Скажите, среди всех тем, которые Вы изучали, какая Ваша любимая тема или автор?

– Гораций.

– Оды или всё?

– Да, честно говоря, оды, хотя писал я про «Поэтику»260.

– А из греческой литературы?

– А там я более робкий и, что важнее, просто недостаточно знаю и чувствую язык, чтобы по-разному ощущать авторов. Так как я с помощью французских гимназических изданий перевел Пиндара, то некоторую привязанность к нему сохранил, но, боюсь, я не имею на нее права. Сейчас отрывок из Пиндара я буду, как ребус, разгадывать.

– А по какому принципу Вы выбирали для переводов тексты? По личной предрасположенности?

– Наверное, по личному, но также и по конъюнктурному принципу: кто-то остался в русской культуре непереведенный, вот я переведу его – даже если получится не очень хорошо, все равно даяние благо, ругать авось не будут.

– К нам на кафедру приехала девушка из Англии, она рассказывает, что там учат по такой системе: они год учат грамматику, а потом дома читают тексты, комментарии и литературу и пишут сочинения, которые и обсуждают в классе. У нас же первый год учат грамматику, а потом мы вслух читаем тексты. Что Вы думаете об этих двух системах?

– Знаете, это, наверное, зависит от того, как в первый год грамматику пройти. Если так, как нас учили, то никакого хорошего сочинения я не напишу, и разбирать его сообща – это сведется к тому, что руководитель будет мне и другим сообщать, как это нужно было сделать на самом деле. Сейчас, насколько я знаю, на первом курсе лучше идет работа, возможно, хорошо чем-то английским воспользоваться, но как изумительно их там учат, это я знаю. У меня была книжка совершенно на другую тему – «Очерк европейского стихосложения», ее в Англии переводили мои коллеги-стиховеды, так что все было в порядке261. Но после – хотя и считается, что в России «редакторский рай», а там даже понятия такого нет, – она попала к издательскому научному редактору, и мне пересылали десятками страниц его замечания: что по староанглийскому стиху, кажется, гипотеза устарела, что последняя книга «Гаргантюа…» не подлинной считается, а апокрифической, а семитское стихосложение в таком-то пункте недостаточно близко проходит. В общем, редактирование было такое, что я не переставал недоумевать перед его энциклопедичностью и в предисловии к английскому изданию ему благодарность написал отдельную и выразил сожаление, что он эту книгу только редактировал, а не написал – была бы лучше. Но на половине моих восторженных недоумений я увидел на библиотечной полке книжку этого редактора про Авла Геллия262, тут у меня все недоумения отпали: что такое в Англии античник, об этом у меня представление было. А когда электронная почта стала обычным делом, выяснилось, что его электронный адрес aulusgellius…

– А если говорить о других школах – итальянцах, немцах, американцах, – Вы что-нибудь знаете об их классическом образовании?

– О классическом – нет, я уже стал командироваться за границу, когда во мне от классика мало что осталось.

– А Вы были в Греции, в Италии? Какое впечатление это на Вас произвело?

– При советской власти за границу я не ездил и даже, когда звали, отказывался, чтобы от хлопот уклониться. В 1990 году странное интеллигентское общество «Мир культуры», в котором я состоял наряду с гораздо более уважаемыми лицами, устроило для своих членов круиз вокруг Европы с единственным обязательством на борту парохода для своих же прочитать пару интересных лекций. Получив уведомление об этом, я немедленно сказал ему «нет», но жена посмотрела на меня такими глазами, что пришлось поехать, хотя бы до половины, потому что в то же самое время предстояла командировка в другое место. В этой поездке я оказался на несколько часов в Афинах и на несколько часов в Риме с таким разным впечатлением, что самому от себя неприятно стало. В Афинах это было поразительно, потому что я столько до этого карт и планов перечерчивал, что, оказавшись на Акрополе, я с закрытыми глазами знал, что справа, что слева, и единственное, что меня волновало: правда ли, что если с Акрополя смотреть в сторону моря, то на горизонте видна даже Эгина. Старая гравюра – большая-пребольшая, с таким вот видом с Акрополя – висела на стене в редакции «Вестника древней истории». Скучая на каждом заседании, я на нее смотрел и думал: и вправду видно или так, с образовательной целью?

– Видно?

– Преувеличено. По-видимому, видно, но моим глазам не всегда: один раз разглядел, другой раз не разглядел. Так что Акрополь был как родной, а когда оказались в Риме, то из‐за разных безалаберностей этого визита там даже не несколько часов, хорошо если полчаса удалось постоять над форумом. Я был в ужасе: в этой кирпичной каше абсолютно ничего не мог узнать из того, что на планах чертил и так далее. Все-таки главной моей специальностью всегда был Рим, а не Греция, так что очень неприятно было. Когда во второй раз я в Риме оказался по совершенно не античным делам, по русской филологии, и мне сказали: «Ну, вы, наверное, хотите посмотреть форум?» – покривив душой, ответил: «Там ведь от классической эпохи почти ничего не сохранилось, а то, что там, для меня уже модерн».

– А Колизей?

– Он такой могучий, что кажется новостройкой. Очень хорошей новостройкой, вызывающей искреннее уважение, но, глядя на него, никакого Марциала я не вспоминал.

– О чем была Ваша первая курсовая?

– На первом курсе курсовые мы почему-то по русскому языку писали. Наверное, это было разумно, потому