Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

на стене картой морского театра, командующий рассказывал новому военкору задачу, которую должны были решить все силы авиации и флота. Невыгодное положение Полярного было обойдено, но как-то так, что Незлобин лишь по скользящим намекам мог о нем догадаться. Но месяца через два флотские зенитчики подбили Ю-88, а морские охотники выловили из воды немецкого летчика, у которого отобрали топографическую карту. Ничего особенного не было в этой карте, и тем не менее она убедительно доказывала, что немцы плохо представляли себе, с кем они схватились. На карте была обозначена железнодорожная ветка, соединявшая Полярное с городом Кола. Короче говоря, немцы не могли вообразить, что главная морская база обходится без транспортной связи со страной. Они не видели эту ветку, но пунктирно нарисовали ее, потому что ее неизбежность поддерживали логика и стратегическая необходимость. Эта пунктирная ветка вернула Незлобина к мысли, что перед его глазами происходит не столкновение нашего оружия и нашего мужества с оружием и мужеством противника, но дуэль умов, и фантастическое, острое, неожиданное русское воображение победит, как бы это ни было трудно. В Полярном говорили, что командующий, ознакомившись с этой картой, засмеялся и процитировал Козьму Пруткова: «Если на клетке слона прочтешь надпись: „Буйвол“, не верь глазам своим».

Незлобин кончил статью, начал другую и вдруг с нежностью вспомнил, как, прощаясь, Таля сильно, крепко обняла его и поцеловала. «Увидимся ли мы еще когда-нибудь?» – подумал он и вообразил, что Таля ждет его в Москве, хотя в Москве его ждала вовсе не Таля, а редакция и, очевидно, больница.

Он дочитал письмо Нины Викторовны и удивился, узнав, что она не только договорилась с врачом из Боткинской больницы, чтобы его положили в самую лучшую, седьмую палату, но сняла для него комнату, потому что в переполненной гостинице «Москва» он на этот раз получит «фигвам» – так, по-своему перекроив слово «вигвам», Нина Викторовна выразительно обрисовала будущее жилищное положение Вадима Андреевича. Правда, о хозяйке его комнаты она писала неуверенно, почему-то называя ее «скотинской мадонной», но обещала к приезду Незлобина сделать ее скромной блеющей овечкой.

Незлобин ночью кончил писать последнюю статью, и, казалось, она ему особенно удалась.

В четвертом часу ночи он вышел на улицу. Пароход из Мурманска, даже если он подойдет без привычного опоздания, пришвартовывался обычно в полдень. Спать не хотелось. Разбег работы еще продолжался, хотя он уже давно шагал по опустевшему городку, думая о том, что эти пять статей не были бы написаны, если бы… И воображение мигом вернуло ему Талю, которая так же, как он, хотела проститься с Полярным – и не только с Полярным.

Она была мысленно рядом с ним, она водила его рукой, когда он работал, а теперь она шла рядом с ним по Первой линии, приближаясь к лестнице, переброшенной через сопку. Патруль остановил его, спросил пароль, и он наудачу ответил «штык», – вспомнив, что, когда драматург Шток был задержан ночью, моряки отпустили его, приняв за пароль его фамилию. Но пароль был не «штык», а какой-то другой, и ничего не оставалось, как признаться, что он не знает пароля, потому что весь день просидел за работой.

– Сегодня в Москву, – объяснил он, – считаные часы остались, чтобы проститься с Полярным.

Они отпустили его. Его знали: он часто выступал на кораблях.

В Старом Полярном слежавшийся снег, долго белевший в вечной тени гранитных ущелий, наконец простился со своим затянувшимся существованием, а до приезда Тали было еще далеко. Черника и голубика, которым не было никакого дела до того, что идет Вторая мировая война, зацвели подле топких болот, за ними показалась рыжеватая морошка. Карликовая березка уже давно раскрыла свои маленькие липкие почки, серо-зеленый ягель становился все более пушистым и мягким. Бледно-красный солнечный диск над поверхностью моря уже как будто окунулся в воду и теперь обещал ясный, безоблачный день.

Незлобин добрался до кладбища и немного посидел на обломке скалы недалеко от могилы. Бедная, бедная, не выдержавшая потери не любившего ее человека красивая Анна Германовна. Нет, ложный шаг! Нет, оступилась! Нет, недаром она просила прощения за то, что не справилась с собой. Надо жить! Нельзя терять мужества, какой бы безнадежностью, одиночеством, пустотой ни грозила жизнь.

На этот раз Нина Викторовна, возвращаясь из кабинета главного редактора, не возвестила: «Безрузвельтатно!» На этот раз сам редактор распахнул дверь, пригласил Незлобина и спросил:

– Как здоровье?

Читая страницу одним взглядом, он быстро просмотрел статьи, сложил их и, вызвав Нину Викторовну, приказал ей отвести Незлобина в любую свободную комнату и дать ему стакан крепкого чая с сахаром, а не с сахарином.

– Аппетит приходит во время беды, – объяснила Нина Викторовна. – Через два часа надо сдавать в номер передовую, а в редакции никого, кроме «Двуликого пьянуса» (так она называла одного из сотрудников). А он и в трезвом виде может написать только «ма-ма». Согласие не спрашивается. Приказ есть приказ.

Оставшись в одиночестве, Незлобин тоскливо отхлебнул чай и вздохнул. Передовую он писал впервые. Ему хотелось обойтись без затертых слов, но оказалось, что это невозможно. Незатертые слова торчали, как прутья из сломанной бельевой корзины. Матерясь, он махнул рукой и написал статью без помарок, одним глотком выпил чай, съел сахар и, не найдя Нины Викторовны на месте, постучался к главному редактору.

– Войдите.

Он вошел и остолбенел: весело размахивая маленькими ручками, поправляя шинель, падавшую с плеч, с сияющим, похорошевшим лицом редактор бегал из угла в угол по кабинету.

– Послушайте, что с вами случилось? – хрипло спросил он. – Раньше вы так не писали!

– Пойдет?

– Пойдет – не то слово! Это… это исключительно! Я знаю людей, которые лопнут от зависти, читая ваш подвал. – Он спохватился, стараясь придать своему непривычно веселому лицу строгое выражение. – Молодой человек, – сказал он, хотя был двумя-тремя годами старше Незлобина, – поздравляю вас. Вы научились. Я еще не знаю что и как, но мне ясно одно: вы научились. Стратегическая не пойдет.