Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев

важности прибавить. Напрасно старались уверить Императора, будто можно будет сыскать для каждого университета феникса, который всего этого не захочет; у кого должность есть, тот желает иметь влияние, и первые опыты проделанные уже доказывают это слишком явно. О! Когда бы сей великодушный Император благоволил еще раз в своем Дерптском университете побывать – вид сего учреждения, невольное чувство, которое испытал бы Он в окружении сокровищ науки, там благодаря Его милостям собранных, и признательных профессоров, в нем родителя и опору видящих, сердце бы Ему само подсказало, как должно этим учреждением управлять.

Каково происхождение всех этих избыточных форм, число которых с каждым днем умножается? Имя ему недоверие. Правительство, часто обманываемое собственными служащими, никому не доверяет и полагает, что помешает – или надеется помешать – вероломству, нагромождая формальности как препоны для злокозненности и злоумышлений. Три неудобства стали следствием этого убеждения. Первое состоит в том, что каждая новая формальность, воздвигаемая как преграда перед мошенником, в то же самое время становится новым стеснением (смею даже сказать новой жестокостью) для человека честного. Ибо государство не должно воображать, что те, кто проекты законов сочиняет, кто придумывает эти формальности, превосходят в ловкости тысячи мошенников, которые днем и ночью только и думают о том, как эти препоны преодолеть; это тайная война, в которой большинство всегда в победе уверено. Второе неудобство в том заключается, что начальник департамента, оскорбленный столькими формальностями, ослепленный огромным множеством деталей, в которые он вынужден углубляться, в конце концов (как гласит немецкая пословица) за деревьями уже не видит леса. Вот тогда-то и наступает раздолье для нижестоящих мошенников! Третье неудобство есть развращенность, до которой доводит государственных чиновников тягостное ощущение, что им не доверяют. Надо обладать добродетелью поистине нерушимой, чтобы сохранять честность, когда знаешь, что государство всех без исключения обманщиками считает; и человек, который исполнял бы свой долг, когда бы видел, что ему хоть сколько-нибудь доверяют, становится плутом, потому что правительство его к таковым причисляет; хочет он быть достойным того, как с ним обходятся. Доверие облагораживает человека и укрепляет в нем добродетель; недоверие иссушает его сердце, парализует его душу всю без остатка (Священное Писание говорит: форма убивает, дух животворит[638]). В результате, коль скоро правительство на нравственную ответственность не полагается, ответственность гражданская для злодея становится химерой, а для человека добродетельного – кошмаром. Примера общего и разительного достанет, чтобы эти истины явить в самом ярком свете. Император создал для ревизии счетов особый департамент под началом государственного контролера[639], потому что Сенат, которому была эта ревизия вверена, не имел достаточно сил и со счетами тридцатилетней давности, в его недрах пылившимися, справиться не мог. Император почувствовал, что несправедливо, бесчеловечно, даже смешно спустя 30 лет спрашивать с человека, который, по всей вероятности, уже умер, а даже если жив, неспособен предоставить сведения, с него требуемые, а следственно, и себя оправдать. Идея была совершенно справедливая, но исполнение в химеру ее превратило, потому что взялись за те дела, на которых Сенат остановился, и начали работу со старых счетов; их до сих пор и изучают. Чтобы сделался этот департамент по-настоящему полезным, надо начать с того, что все прошлые счета <до года, когда департамент ревизии был создан> объявить верными и упразднить в их отношении всякие расследования, а ревизию начать с текущего года, за верное приняв сальдо года предыдущего. В этом случае сможет Государственный контроль с текущими делами справляться, проводить ревизию счетов каждого года в течение года следующего и ответ требовать вовремя, то есть, можно сказать, вора ловить с поличным, а честного человека оправдывать. Университет Дерптский не однажды высказывал пожелание, чтобы счета его исследовали и с него подозрения сняли, но тщетно. Особливо те из его членов, которые ректорами были, видят с тревогой, что лежит на их семействах ответственность совершенно непосильная, какие бы замечания Государственный контроль ни счел нужным сделать как по содержанию, так и по форме. Та же беда грозит всем честным служащим государственным, тогда как плуты при должностях, которым долгая отсрочка позволила обогащаться безнаказанно, оставляют семьям денежные средства для доказательства собственной невинности.

Может ли правительство никому не доверять? Безусловно нет. Монарх не может сам все делать – когда бы он этого захотел, не сделал бы ровно ничего; вдобавок, не доверяя собственным служащим, утрачивает он благородную радость от царствования, которую ощутить может, лишь если во все тонкости управления входит и убеждается таким образом, что составляет счастье своих подданных. Позволить ему людям доверять – значит возвратить ему его собственное счастье и счастье его народа. Но, возразят мне, нужно по крайней мере ограничить поелику возможно число доверенных лиц, дабы иметь уверенность, что вас не обманывают. – Быть может; но в таком случае не нужно на плечи этих доверенных лиц взваливать работу, многократно их силы превосходящую, ведь они эту непосильную работу переложат на плечи других, и вот так рождается Бюрократия – и правит всем и вся! Разве не проще, естественнее и надежнее доверием почтить коллегии, которые в государственной машине по-настоящему трудятся и действуют в согласии с истинным порядком тех вещей, какие ежедневно перед своими глазами имеют? Такое обхождение нимало не исключает, впрочем, надзора со стороны вышестоящих, который осуществлять будет тем легче, что число бумаг и служащих меньше станет, а управление – проще. Университет Дерптский со своим попечителем и училищами составляет целое, где все части в общем благе заинтересованы. Члены его имеют средства к существованию и незаконной выгоды не ищут; вдобавок любовь к наукам ставит их выше подлых мыслей об обмане, если же можно привести пример противного, а именно производство в степени двух недостойных особ[640], то случай этот произошел во времена, когда жалованья не хватало на содержание семейств, к тому же виновные профессора были в прошлом юрисконсульты, уже развращенные этой деловой сферой, преступление же свое совершили во время каникул, когда остановить их мог бы только ректор, но он этим мошенничеством и руководил. Взяты меры к тому, чтобы подобное повториться не могло. Говоря короче, существует в Дерпте корпоративный дух и благодаря ему здесь желают добра, защищают честь Университета, надзирают за каждым индивидом, а тех, кто, невзирая на голоса трудолюбия и религии, о своем долге забывает, принуждают к нему, взывая к чувству чести. Но сей корпоративный дух существовать не может ни под властью оскорбительного педантизма, ни под началом деспотического директора; сменится он страхом; члены Университета в конце концов все действия свои ограничат стремлением <посредством соблюдения форм>