Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Государь! не смотрите с презрением на человека, который признается, что страдает от мысли, что Вас потерял <хотя так Вас любил>; на отца семейства, который у своих родных средства отнимает исключительно дабы узнать, хотите ли Вы, чтобы был он еще к Вам привязан, как прежде.
Жребий брошен. Вашему Величеству угодно, чтобы я в Нем видел отныне только Государя Российского. У Вашего Величества наверняка на это есть свои причины, справедливыми кажущиеся. Не взываю к будущему, которое меня оправдает; не взываю к прошлому, которое меня уже теперь оправдывает. Но взываю к великодушию Вашего Величества по поводу способа, каким угодно было Ему произвести разрыв, сочтенный Им необходимым. Я Ваше Величество просил его произвести с той честностью, какая нас съединила. Ваше Величество мне в этом отказали и тем самым объявили меня сего недостойным. Это мою горесть удваивает, и если имеет подданный право сказать Государю, что он неправ, скажу я, что Ваше Величество в сем отношении неправы. В чем мое преступление? Последние тринадцать лет, Государь, жил я только для Вас[633]; дела мои, обязанности, даже ученые труды – все Вам посвящал. Хотел быть и казаться достойным доверия, каким Ваше Величество меня почтили вопреки обыкновенному ходу вещей. Я Вас любил, Вы это знаете, с силой, какая порой Вас удивляла. Никогда не следовал я столь распространенной максиме, гласящей, что лучше нравиться министру, чем Государю. – Да что я говорю? Никогда не хотел я Вам нравиться, хотел только Вас любить и Вам служить. Более того, Государь, Вы мое чувство не оставляли без ответа, и если мое чувство было, пожалуй, куда сильнее Вашего, знал я, чем это различие объясняется: богатейшая Ваша душа посвящена миллионам Ваших подданных, которым хотели Вы быть отцом, – и я тому рукоплескал. Но именно это чувство Вашего Величества противоречит тому способу, каким угодно было Ему со мною порвать.
Я Вашему Величеству уже сказал: не стану делать секрета из того, что глупцы называют падением (невозможно упасть тому, кто вовсе и не поднимался – в том смысле, как они себе это представляют). Обреку себя оскорблениям и гонениям, какие они на меня вовсю обрушат, исходя из своих правил (Вашему Величеству известно, почему), и которые уже начались. <Укроюсь плащом собственной совести и чувства порядочности, которое меня заставляет презреть возможность притворяться, будто я по-прежнему сохраняю доверие, каким больше не обладаю.> Обреку себя всему этому, убежденный, что Ваше Величество не могут меня даже при желании от гонений избавить, хотя бы Ему этого и захотелось, а искомое воздаяние найду в голосе собственной совести и нежной дружбе почтенных людей, которые мне верны останутся.
Государь! Если когда-нибудь случай вторично сведет Ваше Величество с существом чувствительным, которое, привлеченное благородством Вашей души, пожелает полностью предаться Вам, заклинаю Вас именем Божества, которое Вы почитаете, как и я, оттолкните его немедля. Да будет Вам довольно одной жертвы чувства!
Таковы последние звуки голоса, который одиннадцать лет отзывался в душе Вашего Величества. Быть может, должен был я их иначе произнесть и печаль мою скрыть. Но хочу остаться верным самому себе; притворяться никогда не научусь.
Честь имею оставаться с глубочайшей покорностью
Вашего Императорского Величества
смиреннейший, послушнейший и всепокорнейший слуга
Паррот.
203. Г. Ф. Паррот – Александру I
Дерпт, 27 марта 1821 г.
Государь!
Старейший из профессоров дерптских дерзает смиренно приблизиться к престолу Вашего Императорского Величества с запиской в руках. Законы империи это всякому подданному позволяют, а чрезвычайные обстоятельства требуют мер экстраординарных.
Полагаю своим священным долгом привлечь в настоящий момент внимание Вашего Императорского Величества к червю, точащему изнутри Дерптский университет, коего являетесь Вы августейшим и дражайшим основателем. Если, однако же, сия записка будет иметь несчастье не понравиться Вашему Императорскому Величеству, если любовь моя к добру, если усердие мое меня ввели в заблуждение, благоволите, Государь, поверить, что виноват в том один лишь автор; Университет о моем поступке не знает, хотя успеху моему будет рукоплескать.
Граф Ливен этой записки не читал. Но я дерзаю просить Ваше Императорское Величество благоволить о ней сообщить ему и только ему одному, по причинам, которые понять нетрудно.
Молю Небо со всем пылом, на какой я способен, чтобы позволило оно Вам возвратиться целым и невредимым в Отечество[634], где обрели бы Вы как можно больше источников удовлетворения и счастья. Это желание искреннее и глубоко прочувствованное того, кто себя именует со всей правдивостью, чистотой и самой абсолютной преданностью,
Государь,
Вашего Императорского Величества
всепокорнейший и послушнейший слуга и подданный
Паррот.
Приложение
[Записка об управлении Университетом и училищами Дерптского округа]
Дерптский университет с самого своего рождения и постоянно во все последующие годы осыпан был бесценными милостями августейшего его основателя. Злополучные времена оказали на этот институт влияние пагубное, но Император недавно эти ошибки исправил с добротой и щедростью, Ему одному присущими[635]. Наконец он даровал Университету графа Ливена, попечителя в самом благородном смысле этого слова, человека чистого, который в самом деле тот, кем кажется, ревностный друг наук и добродетели, гонитель безнравственности и беспорядков. Теми же прерогативами гордятся и училища Дерптского округа.
А между тем два этих важных института страдают от червя, который тайно точит их изнутри, поглощает самые благородные их силы, хотя внешне сохраняют они видимость здоровья и мощи.
Сей скрытый червь, сия внутренняя немощь – это педантичное следование формам, доведенное до немыслимых крайностей, которое умножает до бесконечности количество дел и нечувствительно превращает ученое сообщество в канцелярию.
Дерптский университет есть учреждение, которое в миниатюре содержит в себе почти все области управления, какие есть в большом государстве: расправу и суд по гражданским делам над всеми своими членами, надзор за благочинием студентов, заведование финансами, внутреннее управление, сношения с прочими правительственными учреждениями, цензуру книг и, наконец, руководство училищами, которое само в себе почти все эти области управления содержит. Наконец, первая обязанность профессоров в том состоит, чтобы вести свои занятия, готовиться к ним, изучать новейшую литературу каждый по своей научной части, а вдобавок умножать славу Университета и собственными сочинениями расширять пределы науки.
Во всех других департаментах каждая из этих отраслей управления подлежит в каждой губернии особой коллегии, которая исключительно своим предметом ведает. Здесь же профессора обязаны всеми этими делами