Эшенден, или Британский агент - Уильям Моэм

Эшенден встал, не торопясь направился к отелю, небольшой второразрядной немецкой гостинице, безукоризненно чистой и опрятной. Из окон его номера открывался красивый вид, обставлена комната была лакированной сосновой мебелью; в холодный, дождливый день такая мебель выглядит на редкость убого, однако сейчас, когда было тепло и солнечно, она «смотрелась». Сев за столик в холле, Эшенден заказал себе бутылку пива и разговорился с хозяйкой гостиницы. Та поинтересовалась, зачем он приехал сюда в мертвый сезон, и Эшенден, с удовольствием удовлетворяя ее любопытство, сообщил, что совсем недавно переболел тифом и приехал в Люцерн восстановить силы. Еще он рассказал, что работает в Цензурном ведомстве и хотел бы освежить в памяти немецкий язык, который здорово подзабыл, а поэтому был бы очень признателен, если бы хозяйка порекомендовала ему какого-нибудь учителя немецкого. Хозяйка была белокурой полнотелой швейцаркой, добродушной и болтливой, и Эшенден мог не сомневаться, что в соответствующем месте она слово в слово повторит все, что он ей рассказывал. Теперь наступила его очередь задавать вопросы, и он выяснил (хозяйка по этому поводу очень сокрушалась), что гостиница, которая в это время года бывала так переполнена, что приходилось селить туристов в соседних домах, сейчас из-за войны практически пустует. Несколько человек здесь только столуются, en pension,[28] а постоянно живут лишь две семьи: пожилая ирландская пара из Веве, проводящая в Люцерне летние месяцы, и англичанин с женой. Жена англичанина — немка по национальности, поэтому они вынуждены жить в нейтральной стране. В отношении английской пары Эшенден старался проявлять как можно меньше любопытства — по описанию он сразу же догадался, что муж немки и есть Грантли Кейпор, однако хозяйка по собственной инициативе сообщила, что англичане целыми днями пропадают в горах. Герр Кейпор — ботаник, пояснила она, и интересуется швейцарской флорой. Хорошо отозвалась она и о его жене, сказав, что это очень славная женщина и что она ей очень сочувствует. «Ну ничего, война ведь когда-нибудь кончится», — вздохнула хозяйка и с этими словами вразвалочку удалилась, а Эшенден поднялся к себе в номер. Обед начинался в семь вечера, и Эшенден, желая прийти в столовую пораньше, чтобы успеть как следует рассмотреть всех тех, кто питается в гостинице, спустился, как только услышал звон колокольчика. Судя по обстановке (чистенькая, без излишеств комнатка, стулья, как и у него в номере, лакированной сосны, по стенам гравюры с изображением швейцарских озер, на каждом столике по букету цветов), обед ожидался прескверный, и Эшенден, чтоб хоть как-то оживить унылую трапезу, с удовольствием заказал бы бутылку лучшего рейнского, какую только можно было отыскать в этой дыре, однако, по здравом размышлении, счел, что подобная расточительность привлечет к себе внимание (на двух-трех столах стояли початые бутылки белого вина — свидетельство того, что за обедом здесь пили весьма умеренно), и ограничился бутылкой крепкого немецкого пива. В это время в столовую вошли, один за другим, двое мужчин, по виду швейцарцы, должно быть холостяки, работающие в Люцерне. Сев каждый за свой столик, они развернули салфетки, которые сами же после завтрака аккуратно свернули, после чего вытащили из карманов газеты и, прислонив их к графинам с водой, стали читать и одновременно, довольно громко чавкая, есть суп. Следом за ними в сопровождении маленькой седовласой дамы в черном появился высокий сутулый старик с копной густых седых волос и длинными седыми усами. Это, вернее всего, был ирландский полковник с женой, о котором рассказывала хозяйка. Они сели за столик, и полковник налил в бокалы немного вина — сначала жене, потом себе. Пригубив вино, они стали молча ждать, пока их обслужит миловидная сноровистая подавальщица.

Наконец появились те, кого Эшенден поджидал с особым нетерпением. Когда они вошли, он углубился в чтение немецкой книги и, с трудом преодолев любопытство, лишь на мгновение вскинул глаза. Его наметанному глазу предстал мужчина лет сорока пяти, среднего роста, довольно полный, с короткими темными с проседью волосами и с красным чисто выбритым лицом. На нем был серый костюм и рубашка с открытым воротом. Позади шла его жена-немка. Эшенден успел заметить только, что она скромно одета, а лицо ее сильно напудрено. Грантли Кейпор сел и зычным голосом стал рассказывать официантке, что они совершили длиннейшую прогулку. Они взобрались на какую-то гору, название которой Эшендену абсолютно ничего не говорило, зато у подавальщицы вызвало возгласы удивления и бурного энтузиазма. Затем Кейпор на беглом немецком языке, хотя и с сильным английским акцентом, сказал, что они так опаздывали, что даже не поднялись в номер помыться с дороги, а только сполоснули руки перед входом. Голос у него был громкий, держался он раскованно и вальяжно.

— Скорей несите обед! — кричал он. — Мы умираем от голода. И пива не забудьте! Три бутылки. Lieber Gott,[29] как хочется пить!

Кейпор производил впечатление человека необычайно энергичного. Он внес оживление в унылую размеренность трапезы; с его приходом на лицах обедающих неожиданно появилось какое-то настороженное выражение. Он заговорил с женой по-английски, да так громко, что все слышали каждое сказанное им слово, пока вдруг она не прервала мужа, заметив ему что-то вполголоса. Кейпор осекся, и Эшенден догадался, что англичанин смотрит в его сторону. Миссис Кейпор первая обратила внимание на появление нового человека и незамедлительно сообщила об этом мужу. Эшенден перевернул страницу книги, которую якобы читал, однако чувствовал, что Кейпор по-прежнему пристально на него смотрит. В следующий раз он обратился к жене таким тихим голосом, что Эшенден не расслышал даже, на каком он говорит языке, а когда подавальщица принесла им суп, он, на этот раз вполголоса, задал ей какой-то вопрос. Было очевидно, что Кейпор интересуется, кто такой Эшенден. Из ответа официантки до Эшендена донеслось только: länder.[30]

Двое мужчин, приступивших к обеду первыми, кончили есть и пошли к выходу, дружно орудуя зубочистками. Затем из-за стола встали старик полковник с женой, и он, отступив на шаг, пропустил ее вперед. В течение всего обеда они не обратились друг к другу ни разу. Она медленно направилась к двери, однако полковник остановился перекинуться словом с одним из швейцарцев, на вид адвокатом; подойдя к выходу, старая ирландка, ссутулившись, с отсутствующим выражением лица, стала терпеливо ждать, пока муж, закончив беседу, подойдет и откроет ей дверь. Эшенден понял вдруг, что полковник ни разу в жизни не позволил ей самой открыть дверь. Она просто не знала, как это делается. Через минуту старик ирландец, с трудом передвигая ноги, подошел к двери и открыл ее; супруга вышла, и он последовал за ней. Этот незначительный эпизод приоткрыл Эшендену всю их историю, по этому эпизоду он стал восстанавливать события их совместной жизни, черты характера, особенности поведения, однако вскоре сам себя остановил — сейчас он не мог позволить себе роскошь заниматься сочинительством.

Закончив обедать, Эшенден вышел в холл и, увидев привязанного к ножке стола бультерьера, машинально опустил руку и потрепал мягкие уши собаки. Хозяйка гостиницы стояла на нижней ступеньке лестницы.

— Симпатичный, — сказал Эшенден. — Чей он?

— Герра Кейпора. Собаку зовут Фриц. Герр Кейпор уверяет, что родословная у нее длиннее, чем у английского короля.

Фриц потерся об ногу Эшендена и ткнулся носом ему в ладонь. Эшенден поднялся к себе в номер за шляпой, а спустившись, увидел, что Кейпор стоит у входа в гостиницу и о чем-то беседует с хозяйкой. По тому, как оба они при его появлении смутились и замолчали, Эшенден заключил, что Кейпор интересуется им. Проходя между ними, он краем глаза увидел, что Кейпор провожает его подозрительным взглядом. Теперь на открытом красном лице весельчака застыло испуганное и в то же время хитрое выражение.

Гуляя по городу, Эшенден вскоре обнаружил бар с открытой верандой, где можно было выпить кофе с рюмкой хорошего коньяка — награда за воздержанность, проявленную во время обеда. Он был рад, что наконец-то встретился лицом к лицу с Грантли Кейпором, о котором столько слышал. Через пару дней они познакомятся — знакомство с человеком, у которого есть собака, — дело, как известно, несложное. Впрочем, Эшенден не спешил: при его планах он не мог торопить события.

Эшенден еще раз перебрал в голове известные ему факты. Грантли Кейпору было сорок два года, родился он, если верить паспорту, в Бирмингеме. Его супруга, на которой он был женат одиннадцать лет, по происхождению была немка. Все это, впрочем, было общеизвестно, о подробностях же его биографии знали лишь немногие. Согласно секретным данным, Кейпор начинал клерком в бирмингемской юридической конторе, однако в дальнейшем переключился на журналистику, одно время сотрудничал с каирской газетой, выходящей на английском языке, затем — с английской газетой в Шанхае; в этом городе при попытке приобрести деньги незаконным путем он был задержан, судим и посажен ненадолго в тюрьму. Выйдя на свободу, Кейпор в течение двух лет пропадал неизвестно где, а затем объявился в Марселе, в конторе по перевозке грузов. Оттуда, по-прежнему занимаясь делами этой фирмы, он отправился в Гамбург, где и женился, а из Гамбурга — в Лондон. В Лондоне он открыл собственное дело по экспортным торговым операциям, но спустя некоторое время разорился, был объявлен банкротом и вернулся в журналистику. Перед началом войны он вновь поступил в фирму по перевозке грузов и в августе 1914 года тихо жил со своей женой-немкой в Саутгемптоне, однако в начале следующего года довел до сведения руководства фирмы, что из-за национальности жены положение его сделалось совершенно непереносимым, и глава фирмы, не имея ничего против него лично и пойдя ему навстречу, удовлетворил его просьбу и перевел в Геную, где Кейпор прожил до тех пор, пока Италия не вступила в войну, после чего подал заявление об уходе и, имея на руках все необходимые документы, пересек границу и переехал в Швейцарию.