Герой туманной долины - Пола Гарнет

class="p1">— Какая же глупость! — воскликнул вдруг он, качая головой. — Какая глупость — не знать, куда посмотреть, чтобы снова увидеть того пишущего парня в отражении. Слова всегда были ценнее и лучше меня самого, Делла. То, чем мы живем, всегда лучше нас самих.

Он замолчал, тяжело вздохнув. Захотелось закурить, но при девушке наполнять кухню сигаретным дымом не решился, вместо этого сделал большой глоток остывающего чая, сжимая кружку до белых костяшек, так, чтобы не была заметна дрожь в пальцах.

Кажется, стоило обратиться к врачу — с каждым днем эта дрожь усиливалась, к ночи обращаясь онемением, не позволяя пальцам летать над клавиатурой ноутбука.

— Ты хоть раз говорил об этом? — тихо спросила Делла и шмыгнула носом.

— Нет, — честно ответил Шеннон, потупив взор еще сильнее, разглядывая почерневшие носки домашних тапок, которые когда-то были синими. — Не осмелился.

— Я знаю, почему ты не можешь разобраться, мистер Паркс.

— Откроешь секрет? — спросил он, зная, что девушка не сообщит ему ничего нового.

Но она его удивила. Не сказала «займись делом и забудь», не отмахнулась и не посоветовала больше времени уделить медитациям, записаться на курсы йоги или пойти к психотерапевту, как остальные. Потому что она была Деллой Хармон, и она его чувствовала.

— Ты никому не рассказываешь о своих страхах и проблемах, — проговорила девушка, заставив Шеннона вскинуть голову и заглянуть ей в глаза — серые, почти скорбящие, наверное, об утерянных словах и масках, которые позволяли ей играть в театре. — Молчишь, и мысли варятся в твоей голове словно в котле. Стоит только проговорить их вслух, и они перестанут быть кашей, сами разложатся по полочкам. Тогда и вывод всплывет из подсознания сам, тогда твой вопрос сам на себя ответит.

И Шеннон вспомнил сказанное однажды Катарин ему, совсем юному. Те самые слова, которые стали отправной точкой дела, которым горел до сих пор, но которым заниматься больше не мог.

«Пиши, — сказала она однажды уверенно, протягивая лист бумаги и ручку, глядя на в очередной раз заплаканного племянника, который мотал головой и правду о своих страданиях рассказать не мог. — Не можешь говорить — пиши. Пиши, и сразу станет легче».

«Вы бы с Катарин и вправду подружились, — подумал Шеннон, почти обернулся к серванту и взглянул на ее фото. — Вы бы надавали мне подзатыльников, в процессе несколько раз промахнувшись, а после прочитали бы какую-то особенную нотацию и пошли поливать цветы…»

От этих мыслей стало только хуже, только тяжелее на душе и тоскливее в разы.

— Никто не станет слушать, Делла.

— Я стану. Я люблю тебя слушать, — отозвалась она, улыбаясь уголками губ. Улыбка вышла сиротливой. — А если говорить не готов — пиши.

Шеннон вздрогнул, зажмурился и опустил голову, резко выдохнув. Глаза заслезились сильнее, соленый поток напирал с той стороны.

— Да черт! — ругнулся он шепотом, ладонью проводя по горячему лбу.

Делла ничего не ответила, продолжила говорить.

— Пиши, как пишется, как чувствуется, иди за собственными строчками, и, может, однажды они выведут тебя на нужную тропинку.

«Я уже писал так, как чувствуется, Делла, — отозвался Шеннон мысленно. — Мои чувства затоптали…»

— А вообще, — она цокнула языком и поудобнее уселась на столешнице, — ты прав: мы предали себя и себя же забыли. Ты заигрался словами, я заигралась чужими ролями. Но спать по ночам мне помогает только одна мысль, мистер Паркс, — девушка сделала паузу, задумалась, глянув на потолок, — только одна: дверь за нашими спинами закрылась, но, быть может, нам возвращаться к ней и не нужно?

Шеннон не поднял глаз, сильнее впился пальцами в кружку. Он знал, что она скажет, потому что ее устами говорили его слова — ушедшие и обездоленные.

— Быть может…

«Нам нужно открыть другую дверь…»

— …нам нужно открыть другую дверь?

Он ждал, что сказанное заставит слезы побежать по щекам, превратится в колючую проволоку, которая оплетет горло, но оно лишь дало короткий разряд и растворилось где-то в его груди. Растворилось и наполнило пониманием.

Он не был один в битве, да в той и проигратьто было не стыдно. Она не была одна на поле брани, с которого победителем возвращаться совсем не обязательно.

— Ты сам себе противишься, — сквозь пелену нарисовавшихся в сознании картин донесся до него голос Деллы.

— Не понимаю, где начинается душа, а где заканчивается голова, — признался Шеннон, поморщившись. Он дышал тяжело и шумно.

Девушка соскочила со столешницы, поставила пустую кружку в раковину, а юноша в самый неподходящий момент вдруг обрадовался, что накануне набрался сил помыть посуду.

— Не дели их, — посоветовала Делла, заправляя футболку в брюки и сильнее перетягивая их ремнем на талии. — И душа и голова, они обе — твои. Попробуй сделать так, чтобы они жили в гармонии и не пытались соревноваться, постарайся довериться им обеим. Они не подведут тебя, мистер Паркс.

Он не ответил. Не нашелся, что сказать.

— Я побегу, ладно? — спросила Делла, пряча руки в карманы, не зная, куда их деть. — Там Виски один, нужно его выгулять.

— Да, — кивнул Шеннон задумчиво. Она стояла перед ним — омраченная собственным бессилием, точно таким же, каким наполнен был ее друг напротив.

Слова Челси Оллфорд и отдающий холодом голос заструились тонким ручьем в голове: «за каждой легкой душой прячется своя трагичная история…».

Она просила его не отнимать у Деллы Хармон мечту, а он, глядя на ее яркое желтое свечение и мягкую полуулыбку, не мог поверить, что Челси допускала подобную мысль. Даже если когда-нибудь он эту самую мечту увидит, даже если узнает, каким ужасом она может обернуться, он не посмеет.

Заберите у Деллы Хармон мечту — и она тут же перестанет быть собой. Девушка ждала чего-то, а Шеннон смог только кивнуть и тихо промямлить, что оплатит ее такси.

— Пройдусь пешком до ближайшей остановки, — отмахнулась та, поблагодарив за предложение. — Мне нужно поразмыслить о том, что произошло сегодня. О случае в кафе и нашем с тобой разговоре, — пояснила она.

Она скользнула в ванную, сняла с крючка грязную блузку и, небрежно сложив ее, затолкала в широкую вельветовую сумку, выудив оттуда большие наушники, повесив их на шею. Те самые, в которых Шеннон увидел ее впервые на шумной улице Реверипорта. Те самые, из которых звучала мелодия — ей тогда еще звавшаяся Гердой подпевала.

— Только не переборщи с мыслями, ладно? — попросил он, надеясь, что Делла его не услышит, накидывая на плечи куртку.

— Верное замечание, — улыбнулась она, снимая мохнатые носки и надевая кроссовки. — Ты такой же?

— Еще остались сомнения? — усмехнулся в ответ Шеннон, вновь ощутив жжение в груди, не на обожженной