Лицо другого человека. Из дневников и переписки - Г. Цурикова

Ницше – один из тех людей, у которых надо учиться святому презрению к окружающим взглядам и мнениям. Впрочем, Кант тут во всяком случае симпатичнее Ницше, – расшибал молча и в тиши взгляды этих «окружающих», не бранясь, не позируя, и так, что те имеют возможность, не раздражаясь, оставаться при своих насиженных взглядах.

26 сентября

Неужели я не рассчитал свои силы и «влюблюсь» в Настю прежде, чем отучу ее от себя? Это мне кажется тем больше вероятным, чем больше вижу признаков, что ее начинают отстранять от меня…

Всякий идеал равноценен с прочими, имеет право на существование, – раз появившись, выяснившись в сознании человечества. Ницше в свой последний период вылепил, поставил на очередь идеал независимости человека; этот идеал несомненно чувствуется уже давно в истории жизни человечества. И он – противовес других идеалов.

27 сентября

Я хочу быть служителем нашего, переживаемого, великого и прекрасного времени; хочу быть его носителем.

29 сентября

Мой опыт, моя жизнь сзади меня. Более мне не надо, достаточно его с меня. Теперь и до конца – время его передумывания, философии. Передумывание, философия прошлого опыта жизни – вот главное определение моей деятельности: моего поступления на естественный факультет – прежде всего. Забывая это, погружаясь в новое переживание, я отступаю от своей задачи, оставляю свое дело, покидаю «путь истины».

Относительно ближних, друзей моих прежде всего, – мое дело сочувствие, любовь и развитие воли – всегда им помочь. Но мои отношения к ним отнюдь не должны включать в себя хотя бы тень личного экстенсивного искания или побуждения.

Вот вкратце вся моя этика, все мое определение.

Мне хочется врезаться в самую глубину этих мест, где люди считают себя думающими теперь no преимуществу. Сам я имею над чем подумать. Прошлый опыт жизни, когда я его живо вспоминаю, приводит меня в содрогание силой вопросов, которые им во мне возбуждены. В этом-то пережитом, в громадной силе этого пережитого, в чем, конечно, первое место занимает для меня тетя, ее конец, – кроется то, что достаточно сильно, чтобы всегда сохранить мой дух на страже, всегда возобновить, поддержать во мне свободный дух философа, не преклоняющийся пред средой, где он живет.

Два пути, две сокровищницы мысли известны мне и современному мне человечеству, в которых оно может черпать ответ на вопросы жизни: первый, завещанный мне воспоминанием и лучшим временем юности, – путь христианской и святоотеческой философии; второй – в науке, который есть метод по преимуществу. Почему, откуда это роковое разделение путей, имеющих одну цель впереди себя? Не составляют ли эти два пути по существу одно? – вот вопрос, всю полезную важность которого я пойму, вероятно, лишь когда буду ближе к его решению, но которым занимаюсь прежде всего.

Для головы современного «свободного мыслителя» в духе Мережковских и т. п. очевидно – содержание итальянского Ренессанса легче вынести; и этою легкостью объясняется, что о нашей обиходной литературе мы теперь могли бы подумать, что, пожалуй, Ренессанс исчерпался этим безмысленным эстетизмом, о котором поют эти несносные писатели и подтягивают им еще более несносные светские дамы. В текущей литературе нет ничего о германском ренессансе, т. е. об истинном возрождении культуры человечества, и это потому, что его великое содержание, охватывающее все стороны душевной жизни, – не под силу умственно и нравственно убогим людям.

1 октября

Метод богословской науки, какой я предлагаю (историко-психологический), рассматривает религию, как нечто, имеющее случайно (историко-психологические) основания. Но это не может служить ему упреком после того, как наукою понято, что самое различение «случайного» и «необходимого» имеет лишь историко-психологическое значение.

Искание и радость беспечального опыта – вот черта, особенно характерная для научного духа. И в ней-то коренная разница духа, лежащего в основе науки, с духом пессимистической философии, философии подавляющего опыта.

Всенощная. Впер. 2 октября

Не уверяйте, не говорите, что я что-нибудь значу для вас; а то я в самом деле, пожалуй, подумаю, что я что-нибудь, и это доставит мне мучение. Что Я, чтобы людям думать обо мне действительно? Что Я, чтобы мне считать себя действительно значущим для людей? Вот основание, дающее мне великое успокоение в обстоятельствах жизни.

3 октября, утро

Относительно Половцевых меня теперь интересует лишь одно: чем кончится наше знакомство? Дай Бог, – чтобы мы разошлись на следующем перекрестке с добрыми чувствами в душе.

6 октября

Кстати, скажу, что моя коллизия, связанная для моей душевной жизни с именем Насти Половпевой, есть очень аналогичная коллизия «аскетического идеала» с более непосредственными максимами, причем не ясно, как осветить ее с точки зрения собственно христианской морали.

6 октября

Когда я обращаюсь к себе, чтобы отдать себе отчет, что такое происходит со мною, когда при мне говорят о разных молодых людях, близких к Насте, когда, быть может с целью, хвалят при мне разные качества этих молодых людей, – то я не вижу в себе ничего более, кроме совершенно бессознательного и ревнивого стремления к Насте, сопряженного с каким-то особым чувством в груди, с особым «общим чувством». Это тем более выясняется мне из того, что в часы спокойного размышления и с точки зрения более возвышенных стремлений я понимаю, что для меня лучше, если Настя найдет и полюбит другого человека, – ибо сближение с Настей пахнет для меня концом моей духовно и материально свободной научной карьеры.

11 октября

Что такое «жизненная опытность»? Дурища, много видавшая и ничего не понявшая…

Как можно знать Бога из опыта, когда это не ощущение, а идея, или сумма представлений? Вопрос, иронически поставленный Чичериным Вл. С. Соловьеву в рецензии на «Оправдание добра». Совершенно верно, Бог есть суммированная обширнейшая группа представлений. Но мы знаем из опыта, что эта группа имеет громадную силу в нашем душевном обиходе. Ведь из того, что химический элемент вдруг выражается после того, как мы прошли через ряд безразличных в химическом смысле сочетаний веществ, не значит еще, что мы знаем его из опыта. Что он в нашем сознании есть лишь группа представлений, это ничему ведь не мешает. Точно таким же сочетанием является группа представлений «Бог».

У Карамзина рассыпано много хороших философских мыслей (разговор с Кантом, со студентом о бессмертии по дороге в Лейпциг, о театре), притом не в трудном для тогдашнего русского общества систематическом изложении, а в форме легких заметок, легко усваивающихся и оставляющих впечатление, наряду с интересными путевыми описаниями. Если для большинства Карамзин являлся в «Переписке» таким пропагандистом, внушителем идей, то для образованного меньшинства, знакомого тогда уже и увлекающегося Вольтером и Руссо, – он был первым из земляков, на своем родном языке и в такой увлекательной форме повторивший призыв от «природы» к «свободе» этих писателей. Открыли ли «Письма» глаза современникам на действительность жизни тогдашней Европы, действительную картину этой жизни? Во всей вероятности – нет, как не открывается она и нам. Центр тяжести все время во внутреннем душевном мире путешественника, многое во вне остается им незамеченным (например, французская революция), и если оставить в стороне его описательные элементы, мы читаем у Карамзина лишь его мысли и идеи, возбужденные в нем теми или другими местами. В «Письмах» образованные и в теории знакомые более или менее с Европой современники Карамзина могли видеть, что пережил один из них, лучший из них, и что пережили бы они сами на его месте. А это должно было значительно сблизить их с тем миром, откуда вышли известные им Руссо, Вольтер, Еёте, Шекспир, Геллерт, Кант и др.

Материализм в радикальной форме со своим отрицанием нравственной ответственности личности, со стремлением к идеальной социальной статике и т. п. ведь тоже лишь идеал, и, как идеал, привлекателен для мысли. Он не выпадает, и должен, следовательно, совпасть с основным идеалом всякой жизни.

Как жаль, что мы знакомы лишь с мировоззрением здоровых и поправляющихся людей. Каково мировоззрение умирающих, – вот что было бы чрезвычайно дорого знать. И кто же может сказать, чье мировоззрение правильнее?