Лицо другого человека. Из дневников и переписки - Г. Цурикова

8/9 декабря

Никогда я не чувствовал так смысла слов: «Изведи из темницы душу мою исповедатися имени Твоему».

9 декабря

День Ангела моего незабвенного друга во Христе тети Анны Николаевны. Уже второй раз встречаю его без нее. Но когда же я встречу его в более устойчивом и мирном – в духовном смысле – положении? Прошлый год я встретил его лучше, чем нынешний. ‹…› Никого не хочу осуждать или обвинять в чем-либо. Прошу только Господа, чтобы вывел меня из этой пустыни в свой Свет; Его только держава, и сила, и власть может стереть эти заплетающиеся сети, освободить нас к жизни в Нем. И тогда скажем: «Тебе, Господи, слава, нам же стыдение лица».

Иисус Христос сам сказал, что благо будет тому, кто ради Его дела не свяжется куплями житейскими, кто оставит все и вслед Его пойдет. И Он же обещал всегда быть с нами до скончания века, – в этом наша духовная работа в жизни и смерти, – он обещал не изгнать вон приходящего к Нему, Он обещал исполнить «прошение во Имя Его». А видит Он, что «во Имя Его» я боюсь, смертельно боюсь завязаться еще глубже в этой чужой Ему пустыне. Да исполнит же Он прошение мое! А прошение мое в том, чтобы пойти мне вперед к Нему, свободно от «куплей житейских», оставив после себя в людях лишь чистый и огненный след Его же дела! Господи, не во искушение Тебе, во Имя Твое прошу Тебя простить, отпустить мне долги мои.

16 декабря

«Научный метод» для работы мысли, как и «этика» для поведения – есть отрицательный, сдерживающий идеал. Если дать им безусловное значение, то они одинаково приведут к самоотрицанию как мысль, так и жизнь; ибо нет ни одного действительного предмета мысли, окончательно исчерпанного научным методом, нет ничего в строгом смысле априорного, – как нет и ни одного действия в этом мире движения и факта «действия и противодействия», которое не опиралось бы на силу – синоним несправедливости.

Весь особый характер современной психологии, возвышающий ее над старой, – в том, что волевая сторона и вера уясняется ею таким же уходящим вперед фактом, как окружающая действительность представляется уходящей все вперед от теоретических толкований.

21 декабря

Антагонизм Божественной жизни с жизнью мира гораздо глубже, чем кажется, и это выясняется там, где попытки примирить в наше время этот антагонизм. Людям нашего времени хочется возвратить себе то время, когда они на коленях пред Ним решали дела своей жизни: «аще не Господь созиждет доле всуе трудишася зиждущие». Но у них слишком много самости, чтобы это опять стало у них естественно: пересиливает в глубине души мысль, что «сам плох, не поможет и Бог», «кто сам себе не помогает, не поможет тому и Бог» и проч.

Это все чуждые мне люди – в красных бархатных туфлях на «французских» каблуках. Для них нет греха, а только вред. С ними страшная опасность забыть тот святой страх пред духовником, который спасал и спасает нас. Господи, где же просвет?! ‹…› А когда есть вокруг поддержки и однако противно до рвоты смириться с этой окружающей тьмою вавилонскою, только в бессердечной воле дорогих этих «Семеновых», мелькает тропинка к освобождению… Зачем все это, если Ты есть? Зачем этот соблазн, эта мерзость, эти сети?.. Пускай бы эти красные туфли существовали себе безобидно для лакированных сапог, а нас-то, которые Тебя только хотят, зачем Ты вталкиваешь между ними, Ты – «ведий нашего существа немощь»! Итак, пора закончить эту игру, пора подумать и о нас, какие бы там ни были Твои «мировые» цели! Или оставь нас с Твоими напоминаниями о себе и мы сумеем погибнуть с «Семеновыми» или с «Свидригайловыми»; или решительно объявись нам, выведи нас на путь, Тобою указанный, раздави эти самонадеянные красные туфли и лакированные сапоги, раз Ты завел нас против нашей воли между ними. Пока же наша утеха в сне и смерти, и, когда Ты не помогаешь нам, не взыщи, что мы их предпочитаем участию в Твоей «мировой» драме.

Маленькие люди «большого» общества пользуются «вершками знания», а по большей части и просто заимствуют настроение авторитета «современности», чтобы иметь возможность отвернуться отучения жизни Спасителя и отцов Церкви, а с чистым сердцем и пустой душой начать строить «этику» на краеугольных камнях своих вожделений. И это особенно ярко, быть может, у женщин с их беспредельной, безумной силой хотений, под напором которых нимало не выдерживают те слабенькие следы в их памяти, какие остались со слов гимназического «батюшки» из Евангелия.

В этих «гнездах» происходит вредоносный процесс. Эти кругложивотые люди, наедаясь, с силой выкидывают в жизнь составляющий их излишек сперматозоидов, чтобы те, бедные и голодные, скитались, наполняя своими безумными воплями мир. О! Это – вредные «гнезда»! Их надлежит вытравить и уничтожить…

1900

3 января

Человек достиг достаточной ясности в понятиях, чтобы видеть ненормальность, ненравственность так называемых половых отношений. Вот перед вами мыслящий человек, неохотно входящий в обмен мыслей, вообще в общение с людьми, угрюмо избегающий встреч с ними. И он, бегающий так от людей более или менее своего уровня развития и мыслей, находит возможным проводить время, аж занятно, с глупым ребенком-девочкой, как-то по-волчьи смотря в ее овечьи глаза и спазматически выпаливая такие слова и жесты, которые подавили бы его душу стыдом, если бы он сказал то своим товарищам по жизни и мысли. Но если в последнем случае он, как говорится, «считается с фактом полового влечения», то для ясного и нравственного сознания ясно одно, что надо всячески избегать этого постыдного, унизительного факта. А в этом все «монашество», весь «аскетизм». В них отнюдь не заметно чего-либо «неестественного» или «чрезмерного». Они говорят лишь в интересах человеческого достоинства и то, что вполне ясно простому практическому сознанию.

3 января

Философия, искусство, религия, слово, дело – все это великие придатки, «случайные вариации» относительно основного дела жизни, сердцевины ее, – которая есть «честь нашего круга» или «мундира», «наша честь», чувство «самолюбия», и, более всего, это возбуждающее нас так к жизни, дающее такой интенсивный интерес нашей душе – половое общение. Все эти добрые вещи: и философия, и искусство, и религия – очень хороши, помогая так или иначе замостить те ухабы жизни, в которые неизбежно приходится попадать от времени до времени; и современный человек настолько «рассудителен», чтобы не отвергать ригористично этих вещей, как отвергли их некоторые идеалисты; нет, он верит в них, ибо пользуется ими, штопая ими свою дорожку от цветочка к цветочку, от удовольствица к наслажденьицу…

Государство, – вообще социальная организация, – есть преобладание формы над содержанием, и в этом заключающаяся в них «жизнеразность». «Социальная» организация и обеспечение становятся нужною и в маленьком и в большом – там, где не хватает силы у нравственной личности, чтобы незаметно навести окружающих на свой путь. Мы знаем по опыту, что где есть сильная правительственная личность, гораздо быстрее и даже незаметно достигаются около нее те результаты, которые представляют такие хлопоты «социальным деятелям» с их формулами и «организациями».

Моя философия, моя «метафизика» в том, что, когда я себя вижу в зеркале, то знаю, что весь этот мой облик, нос, глаза, лоб, весь я – Божий, принадлежу Богу. Другие философии, другие «метафизики» говорят, что нет, ты не Божий, а чей-то другой, принадлежишь какой-то другой, темной тайне. Но я прямо не хочу никому принадлежать, кроме Бога, и живу лишь – пока уверенность моя в принадлежности Богу не колеблется. На этом-то зиждется та с некоторой точки зрения удивительная твердость в вере в Бога «верующих» людей: я чувствую себя свободным убить себя сейчас же, как только будет ясно, что я раб какой-то темной тайны, так что и пред лицом этой последней я остаюсь свободным служителем своего Бога. А маленькие и большие подтверждения, что я принадлежу именно и непосредственно Богу, налагают на меня непосредственную (не холодно-формальную) обязанность продолжать эту жизнь, раз в ней говорит Господь: «Говори, Господи! Я буду слушать, потому что ты воодушевляешь меня».

Нравственная личность не есть то, что должна сделать этика, а то, что она должна изучить; для этики это не ожидаемая впереди конструкция, а отправной факт опыта. Поэтому совершенно законна по своему настроению тенденция естественнонаучных умов – повернуть этическое исследование с отвлеченно-теоретического пути метафизиков на путь исследования конкретных нравственных фактов. Но тут эти «естественнонаучные» умы впадали до сих пор в специальные «теории», подводя то все факты обязательно под удовольствие (теория эвдемонизма), то не менее обязательно под пользу (теория утилитаризма), – в обоих случаях затемняя чистый опыт тусклою абстракцией «эгоизма». Совершенно освободившийся от предвзятых теорий естественнонаучный ум обратился к исследованию теплого, живого и конкретного нравственного факта именно, прежде всего в тот момент, когда им незаметно достигаются жизненные результаты, т. е. пока он не вступил в пределы «социальных» абстракций.