Kudos - Рейчел Каск

он, и собирается взять у меня интервью для газеты, но, когда он раздумывал, что спросить, ему пришла в голову идея отнестись ко мне как к одному из моих персонажей, а самому взять на себя роль рассказчика. Обычно он не использует этот подход в интервью с писателями, которых он провел, наверное, даже слишком много, учитывая другие темы, которые он должен освещать в газете: завтра, к примеру, ему нужно присутствовать на финале кубка по футболу – утомительное задание, так как толпы и сумасшедшее возбуждение из-за того, что в обязательном порядке происходит каждый год, ему ужасно надоедают, и как он уже сказал, часто ему приходится в один день писать о религиозных чудесах, а на другой о государственной коррупции. Брать интервью у авторов ему обычно нравится, но в то же время он относится к этому как к задаче погрузиться в их мир, изучить их жизни, прочитать их предыдущие работы и, в общем-то, проштудировать те темы, которыми они занимаются. Но в этот раз – возможно, потому, что он был сильно занят, и потому, что стольким авторам на конференции необходимо уделить внимание, – он не успел погрузиться в контекст моей книги. Собственно, он закончил читать ее только вчера ночью, вернувшись после ужина в отель, и, когда он ложился спать, ему пришла в голову идея вести себя как ее автор. Интересно, что книга привела его к мысли, что он сможет взять на себя эту власть: обычно романы производят на него обратное впечатление – в том смысле, что он никогда не может представить, что будет писать так, как автор, или даже захочет так писать; одна мысль об этом утомляет его, и он иногда ловит себя на том, что хотел бы, чтобы у этих дарований было меньше энергии, потому что каждый раз, публикуя что-то новое, они тем самым обязывают его написать об этом. Сам он, по его мнению, не способен приложить громадное усилие и сотворить что-то из ничего, создать искусную структуру языка на том месте, где до этого была одна только пустота: это понимание, в общем-то, обычно делает его пассивным и вызывает чувство облегчения, что он может теперь вернуться к обыденности своей жизни. Он заметил, например, что мои персонажи часто раскрываются, когда им задают простой вопрос, и это, разумеется, заставило его задуматься о собственной профессии, главное в которой – задавать вопросы. Однако его вопросы редко получали такой ласкающий слух ответ; по правде говоря, обычно он ловит себя на том, что молится, чтобы собеседник сказал что-то интересное, так как иначе ему придется самому делать из интервью нечто достойное освещения в прессе. Собираясь ложиться спать, как он уже говорил, он внезапно почувствовал в связи с этим необъяснимое воодушевление, как будто понял, что надо задать вопрос гораздо проще тех, что он обычно задает, – и, возможно, действительно только один, – и тогда ему откроется вся тайна. Больше всего ему понравился вопрос о том, что я видела по дороге сюда, – именно его он собирается задать мне в новой для него роли рассказчика, – и если его или, точнее, моя теория верна, то этот вопрос – вопрос о том, что я видела по дороге сюда, – гарантирует, что я, так сказать, сама напишу за него всё интервью.

Напротив нас за стол сели двое мужчин, и один из них вмешался, чтобы спросить, правильно ли он понял, что мой сосед собирается завтра освещать финал кубка, и если да, то какой исход, по его мнению, вероятен. Мой сосед медленно и старательно поправил салфетку, заткнутую за воротник рубашки, и с мрачным выражением начал терпеливо давать длинный и, по-видимому, неутешительный ответ, смысл которого был в том, что результат не оправдает их надежд. За этим последовало бурное обсуждение, во время которого в ресторан зашла София и, увидев свободное место возле меня, подошла и села. В тот же самый момент Луиш, который вошел вслед за ней, широким шагом направился к другому концу стола, но обогнул его и сел один за маленький столик в самом дальнем углу ресторана. София разочарованно вздохнула и, встав, сказала, что пойдет и выяснит, почему Луиш так хочет сидеть в одиночестве. Она вернулась через несколько минут и с сожалением взяла свою сумку, сказав, что раз уж он отказывается пересаживаться, ей придется составить ему компанию, так как она чувствует, что оставлять его одного будет неправильно. Мой сосед внезапно прервал разговор, чтобы сказать ей, что это нелепая затея. Что вы делаете, спросил он, снова поправляя салфетку, заткнутую за воротник рубашки, и смотря на нее маленькими, круглыми, любопытными глазами, зачем гоняться за ним по всему ресторану? Если Луиш хочет побыть один, его надо оставить в покое, а если нет, то пусть он присоединится к остальным. София в ответ слегка нахмурила брови, затем ушла, легко ступая в своих сапогах на высоком каблуке, и через несколько минут притащила Луиша, на лице которого было воинственное выражение.

– Мы не допустим такого депрессивного поведения, – сказала она ему, переливчато смеясь. – Ты останешься на земле живых.

Луиш сел с выражением неприкрытого раздражения и сразу же присоединился к мужчинам, которые обсуждали футбол, а София повернулась ко мне и робко сказала мне на ухо, что хоть она и понимает, что Луиш может произвести впечатление заносчивого человека, на самом деле успех для него болезнен и он сильно страдает от чувства вины, а также от чрезмерного внимания публики.

– Это нетипично для здешних мужчин, – сказала она, – да и, возможно, для мужчин вообще, но он честно рассказал о своей жизни. Он написал о своей семье и родителях, о доме своего детства так, что всё это абсолютно узнаваемо, и, так как это маленькая страна, он переживает, что использовал их всех или скомпрометировал, хотя, конечно, читатели в других частях мира видят только честность. Хотя, конечно, будь на его месте женщина, – сказала она, доверительно наклоняясь к моему уху, – ее бы презирали за эту честность, или, по крайней мере, никому не было бы до нее дела.

Она откинулась на спинку стула, чтобы официантам было легче расставлять блюда на столе. Среди них было коричневое сильно пахнущее пюре, и София поморщилась и сказала, что его название можно приблизительно перевести как «остатки, которые бы иначе никто не съел». Она взяла совсем чуть-чуть и намазала на край тарелки. К этому времени в ресторане появился уэльский писатель; его волосы встали дыбом от ветра, расстегнутая рубашка обнажала раскрасневшуюся шею. После некоторого колебания он сел