Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

— Устройте мне, пожалуйста, свидание с женой. Пусть короткое, но личное. Не хочу сообщать плохие новости в трубку. Не хочу, чтобы наша последняя встреча была через стекло.

— Я постараюсь, — кивнул он понимающе и больше не добавил ни слова, провожая меня взглядом.

Глава 18. Евгения

Не знаю, как я досидела до конца занятий.

Сколько раз позвонила Сашке — она так и не взяла трубку.

Потеряв всякую надежду поговорить с сестрой, я спустилась, думая, как обычно увидеть Ивана. Но в вестибюле меня ждал Антон.

— Её телефон остался дома, — он показал мне Сашкин аппарат.

— А её охрана? Иван?  

— Охрана с ней, не волнуйся, всё в порядке. За Иваном мы не следим, он большой мальчик, сам знает, что делать, — хмуро ответил Антон.

— Ты знал да, что это он стрелял в Сагитова, а не Моцарт?

— Если бы я знал! — он придержал для меня тяжёлую дверь.

 Очередной день без Моцарта, встретил нас ярким солнцем и холодным осенним ветерком. Я была рада, что Антон пришёл за мной пешком. До дома от универа было всего несколько кварталов, и у нас была эта редкая возможность прогуляться, возвращаясь домой.

— Только это бы вряд ли что-то изменило, — намотал мне Антон на шею свой шарф, согретый его теплом: прогуляться я была не против, только не была готова, что так холодно. — Твоего мужа разве переубедишь, если он что-то решил? А он решил взять вину на себя.

Дурак. Или дебил. Или идиот. Не знаю, какое слово Бринн не произнёс — мотнул головой он очень выразительно.

— Думаю, он просто знает куда больше, чем мы. И почти никогда не принимает необдуманных решений.

— Но это же не значит, что он никогда не ошибается, — с досадой всплеснул руками Бринн. — Так вот — этот тот самый случай. И мне очень жаль, что он так решил. Я говорил с адвокатом — Ивана бы оправдали. У него разрешение на ношение оружия. У него идеальный послужной список. Орден мужества. Херова туча боевых ранений и наград. Охрана президента в анамнезе — а туда кого попало не берут. А Моцарт… — Антон резко выдохнул.

Он переживал за него, кажется, больше меня. И злился, как и все, злился от бессилия.

— Что толку уже об этом говорить, Антон. Адвокат обещал, что и Моцарт не просидит в СИЗО больше двух недель, а он там уже месяц. То, что Ивана бы оправдали — тоже не факт.

— Но если сейчас Иван решит сесть вместо него, то скорее посадят их обоих, чем Моцарта выпустят.

— Если это и был его запасной план, надеюсь, он этого не сделает, — вздохнула я. — Но я, знаешь, о чём подумала? — я взяла Бринна под руку. — Руслан сказал, что Моцарта всё равно не выпустят, пока он не отдаст то, что от него хотят. И даже если отдаст — не выпустят. А что если это будет не у него?

— В каком смысле? — нахмурился Бринн.

— Я же правильно поняла, что разговор шёл про те ценности, которые ваш отец спрятал в музее?

— Думаю, да. А ещё про «Секрет», то шпионское оборудование, про которое я тебе рассказывал. Его придумал Руслан. И Руслана пытались подкупить, чтобы получить «Секрет» в обход Моцарта. Но все коды доступов только у Мо.

— А сервера разве не сожгли? Те, куда поступала вся информация, обрабатывалась, хранилась? — остановилась я.

— Ну-у-у, да, можно и так сказать, — замялся Бринн под моим внимательным взглядом и потянул идти дальше. — Но это же не значит, что её нельзя восстановить. Так что с теми ценностями, что спрятаны в музее? — перевёл он разговор на интересующую меня тему, и я не стала настаивать на ответах. Потом расспрошу что там у нас на самом деле с серверами.

— Я подумала: а что, если мы эти ценности из музея заберём?

— Как? — удивился Бринн. — Их даже Моцарт не может забрать, потому что нужны правильные номера, нужен шифр, нужен доступ… Подожди! — теперь остановился он и уставился на меня. — Твоя мама!

— Да, моя мама работает в том самом музее. И я скажу тебе больше. Под одним из инвентарных номеров — была монета. Под вторым — скрипка, её Моцарт продал много лет назад. Его мама сама её принесла, когда он учился в музыкальной школе. А одна из четырёх картин — Ван Эйк. Его моя мама уже нашла.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он округлил глаза и открыл рот… Но я не позволила себя перебить.

— У тебя всё ещё фотографическая память?

— Вроде да.

— Значит, ты сможешь восстановить записи с того листка с детскими каракулями, который Моцарт сжёг?

— Легко. Честно говоря, мне кажется, он его только затем мне и показывал, — усмехнулся Антон.

— Значит, мы узнаем шифр на Ван Эйке, сравним его с тем, что есть на листке и…

— … попробуем расшифровать остальные? — буквально выкрикнул он. — А потом…

— … достанем с этого долбанного музея, всё, что ваш отец там спрятал и…

— … потребуем, чтобы Моцарта выпустили.

Перебивая друг друга, дополняя, продолжая, мы словно гнались за собственными мыслями, что нас опережали.

— А твоя мама согласится?

— А давай мы прямо сейчас у неё и спросим!  Машина в гараже? — крикнула я.

Мы рванули бегом.

С крутой лестницы в несколько ступенек Бринн сбежал первым. А я, замешкалась: наступать на каждую ступеньку или шагнуть через одну, в итоге оступилась, потом споткнулась и чуть не растянулась в полный рост.

Антон едва успел меня подхватить.

Рванулся навстречу. Поймал. Прижал к себе.

— Что же ты под ноги не смот… — выдохнул он и вдруг осёкся.

Наши лица были так близко, когда я повисла у него на шее, тяжело дыша. Меня обожгло его горячее дыхание. Щека скользнула по щеке.

Он отклонился, чтобы на меня посмотреть, когда вдруг оборвался на полуслове. И уставился на мои приоткрытые губы, так и не договорив.

Но и я ничего не могла сказать. Глядя на его шею, на скользнувший под кожей кадык, когда он сглотнул. Вдруг ощутив силу его рук, ширину плеч, жар тела, тесноту объятий и запах кожи. Такой тёплый, такой родной, знакомый запах. Смутилась, вдруг ощутив, что сердце рванулось вскачь. А мысли совсем не праведные и абсолютно не платонические заставили меня покраснеть. Меня бросило в жар (и вовсе не из чувства благодарности). Щёки вспыхнули, но стук его сердца и сбившееся дыхания я услышала прежде, чем поняла, что, прижимаясь к Бринну всем телом, всё ещё вешу в воздухе. 

 Он осторожно поставил меня на землю. Убрал руки.

 И покаянно выдохнул, опустив голову:

— Прости.

Волосы упали на лоб. На рельефных скулах проступили желваки.

Чёрт побери! Чёрт! Чёрт! Чёрт! Он такой красивый! Я словно первый раз его увидела, вдруг осознав эту бесспорную мужскую красоту. И едва сдержалась, чтобы не коснуться его лица, словно вылепленного рукой искусного скульптора. Этих твёрдых скул, упрямого подбородка, высокого лба.

Не могла отвести глаз. И не знала, что сказать, видя м̀уку, что заставила его извиниться, а сейчас стискивать зубы и молчать.

Вихрем взметнулись в голове мысли, подсовывая обрывки наших разговоров, смеха, взглядов, нечаянных касаний… Неважно, люблю я её или нет. И кого люблю… В груди заныло.

Нет, нет, нет, нет. Всё это пустое. Всё это просто мои гормоны. Мы друзья. Мы…

Нет, нет, нет. Я бы поняла. Почувствовала, если бы он неровно дышал ко мне. 

— Бринн, — прошептала я. — Ты сказал: неважно кого я люблю. Это как-то связано… со мной?

Он усмехнулся, неожиданно смело подняв на меня глаза. Пронзительно серые, с голубым стальным отливом как у Моцарта. Поправил шарф на шее, закутывая меня потеплее.

— С тобой? — он смотрел на меня молча пару секунд (таких долгих и мучительных секунд, что, затаив дыхание, я успела подумать всё что угодно, даже, что он скажет «да»), а потом уверенно покачал головой. — Нет. Не связано.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я с облегчением выдохнула.

— Прости. Господи, это было так глупо. Не знаю, что на меня нашло. Я почему-то…

— Жень.

— … даже не знаю почему я об этом подумала.

— Жень! — остановил он поток моих никчёмных оправданий. — Не надо. 

— А ты уже сделал Эле предложение? — подняла я на него глаза.