Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

— Аркадич, — поднял я руки, останавливая адвоката. Представить Женьку в кабинете мудака, что вёл моё дело, было выше моих сил. — Я надеюсь, ты был убедителен.

— Я тоже на это надеюсь, Сергей Анатольевич. В принципе, дураком ваш телохранитель не выглядел. Ни в тот раз, когда я объяснил почему он не может с вами увидеться. А он сильно рвался…

Я знал почему: из-за Дианы. Но промолчал, давая слово адвокату.

— … Ни сейчас. Был вполне сдержан и благоразумен.

— Я только не пойму с чего вдруг Ванька психанул? Из-за Барановского что ли? Да разберутся с ним парни. Зажмут яйца в тиски, и отобьют привычку угрожать мне раз и навсегда, — скорее мрачно пошутил я, храбрясь, чем действительно рассматривал такое решение проблемы.

Но адвокат вздохнул. Нехорошо. И я напрягся ещё больше.

— Так. Что ещё от меня скрывают?

— Барановский нанял себе охрану, к нему просто так теперь не подойдёшь.

— Ясно, — сдержанно кивнул я. Потянул за ворот, словно он меня душил. Хотя душил не он, душило ощущение, что шею сжимает ошейник, железный обруч неизбежного, в которое я никак не хотел верить. — Но Сашка же может убедить мужа, что согласна? — хватался я, кажется, за соломинку. Потому что, кажется, всё шло по худшему сценарию.

Сашка же понимает? Должна понимать, что пока Барановский не оторвёт свой могучий зад от стула и не сделает так, чтобы меня выпустили, быть ей за ним замужем. И я не для того приставил к ней охрану и выделил юристов, чтобы эта сучка…  

— Нет, — покачал седой головой адвокат.

— Почему?

Кровь отлила от лица.

— Потому что она не согласна.

— И что? — скривился я, не понимая.

Он развёл руками. Сбросив с колена ногу, которой всё это время покачивал, встал.

— Александра Игоревна не вернётся к мужу, потому что у них отношения с Иваном Дмитриевичем…

Что?! Меня словно ударили под дых.

— … и он скорее сядет сам, чем позволит ей не то, что вернуться — даже разговаривать с мужем, выслушивать его требования и оскорбления, и уж тем более подписывать какие-то бумаги не в её пользу. Если бы на её месте была Евгения Игоревна, вы бы…

— Стоп! Стоп!!! — рявкнул я и подскочил. — Не смейте сравнивать эту шлюху и мою жену! Не смейте даже их имена произносить рядом! Она же… — я выдохнул. И согнулся, вдруг почувствовав всё сразу: как подступила тошнота, рот наполнился слюной, кабинет поплыл перед глазами, и бок не заныл, взорвался болью.

Дурацкая привычка подскакивать! Дурацкая.

Я медленно сел обратно на лавку.

— Ясно, — я кивнул, уперев голову в ладони согнутых рук, и закрыл глаза. — Это Иван попросил вас озвучить мне его ультиматум? Значит, теперь все свои… пожелания Александре Игоревне я могу передавать только через него? 

Сука! Кто бы мог подумать! Кто бы мог представить, что он и Сашка… Что именно сейчас… Что мне придётся…

— Сергей Анатольевич!

Я услышал голос адвоката как через вату, но глаза всё же открыл.

— Да.

— Простите, если я выразился некорректно. Он не предъявлял никаких ультиматумов. Скорее просил понять его чувства, поставить себя на его место. Узнать, как бы поступили вы.

— Не спрашивайте, как бы поступил я на его месте, — качнул я головой. — Мне бы на своём месте разобраться.

На лбу проступила испарина. Я вытер её рукой и сглотнул пересохшим горлом.

— Вы позволите личный вопрос? — он достал из кармана и протянул мне пластиковую бутылку воды.

— А разве вы не мой адвокат? Мы разве не дошли с вами до такой степени откровенности, что вы могли бы и не спрашивать?

— И всё же этот вопрос по моим этическим соображениям мы не обсуждали, — он дождался пока я сделаю пару глотков. — Почему вы взяли на себя его вину? Ведь стреляли не вы…

— Я убил его отца, Валентин Аркадьевич, — вернул я бутылку. — Забрал у жены мужа, у ребёнка — отца. Я не мог забрать у этой женщины ещё и сына. Просто не мог, — потряс я головой. — Иван бы не выстрелил, если бы это не касалось меня. Но парню не хватило буквально доли секунды, пару лишних букв, короткого вздоха на то, чтобы захлопнуть тому козлу пасть вовремя. Он принял решение моментально. Но пока выхватывал пистолет, Сагитов уже сказал то, что я не должен был услышать. И всё оказалось напрасно: я услышал, а мудак сдох с пулей между глаз.  Иван бы сел, потому что не собирался ни на кого перекладывать свою вину. Но я мог ему этого позволить. А теперь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я снова потряс головой. Иван и Сашка?!

И больше никакой надежды на Барановского?

Блядь! Это была не просто жопа. Не просто пиздец. Это был полный, окончательный и бесповоротный пиздец, из которого мне уже, видимо, не выбраться.

— А что именно вы услышали? — закрутил адвокат горлышко бутылки пробкой, но оставил её на столе.

— Что моя дочь жива, — тяжело вздохнул я, сквозь давящую боль в груди.

— Ваша дочь?! — пришла очередь адвоката пучить глаза. — Но как? Почему? Ради чего? Зачем?! — сыпал он вопросами как из рога изобилия. — Зачем было столько лет скрывать, что ваша дочь выжила? Зачем было сейчас затыкать Сагитову рот?

Мы уставились с ним друг на друга как два барана.

А ведь и правда, — я медленно вдохнул, расправляя плечи, — зачем?

Хотя вот именно этот вопрос, в данный конкретный момент меня беспокоил меньше всего.

— Ну раз преступный сговор нам уже вряд ли светит, а свидетельские показания Ивана Артемьева давно запротоколированы в деле, может, пригласите мне его поговорить? — усмехнулся я, имея в виду, что раз выбраться отсюда мне уже вряд ли светит, то какая на хуй разница.

— Не могу, — покачал головой адвокат. — Ведь он идёт как единственный свидетель, который может подтвердить, что вы защищались. А если выяснится, что вы с ним говорили после предъявления обвинения и до суда, то мы останемся ни с чем, — пояснял он так, словно и правда была какая-то надежда меня вытащить.

— Чёрт! Ну ладно, подожду, лет семь-десять, — выдохнул я. — Сколько вы надеетесь скостить, если судья поверит во всю эту чушь с обороной?

— Надеюсь, много, — мазнув по мне серьёзным неулыбчивым взглядом, он убрал бутылку с водой в карман. — Будут ещё какие-нибудь указания, Сергей Анатольевич?

— О, да, — кивнул я, приглашая его присесть.

Адвокат долго и подробно делал пометки, записывая мои пожелания, то и дело мотая головой, но воздерживаясь от комментариев.

— Да, юристы всё подготовят… И это тоже сделаем, — захлопнул он блокнот и встал. — К сожалению, вы правы, Сергей Анатольевич. Как бы ни неприятно мне было вам это сообщать, — он тяжело вздохнул, — в той папочке, копию которой мне передал господин Шувалов, за вами тянется такой кровавый след, что даже если по этому делу вас оправдают… — он неутешительно покачал головой.

— Да знаю, — я мотнул головой, — упекут пожизненно.

— Считаю своим долгом предупредить, что я не всесилен, — тяжело вздохнул он. 

— А вы думаете, я бы связывался с Барановским, если бы не знал, что сенаторская неприкосновенность — мой единственный шанс?

— Не будем пока сбрасывать со счетов эту возможность, — явно постарался меня ободрить адвокат, хотя до улыбки, пусть и натянутой, не опустился. За это я его и уважал — за правду без соплей и ненужного унижающего оптимизма.

Я понимающе кивнул: ну вот я и в жопе. В полной, абсолютной, непроглядной заднице, выхода из которой у меня нет.

— Вы знаете, я никогда не позволяю себе давать вам советы. Обычно я просто отвечаю: если сделать так, то будет так, а если так — то эдак. Но, если позволите, сегодня дам, — он смотрел на меня в упор. — Если вам предложат свободу, на каких бы то ни было условиях — выполните эти условия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я на секунду прикрыл глаза, стиснув зубы до боли, до вспухших желваков, до хруста. А потом медленно разжал.  

— Спасибо за совет.

Он сдержано кивнул.

— И… Валентин Аркадьевич, как бы там ни сложилось дальше, сделайте для меня, пожалуйста, ещё кое-что…

— Конечно, Сергей Анатольевич, — остановился он с готовностью.