Евгений Мартынов. Белокрылый полёт - Юрий Григорьевич Мартынов

и не заботясь о выгодах и преимуществах даже для себя как исполнителя. Никогда, замечу по ходу, с 1973 года он своих песен никому не продавал и не писал для исполнителей по заказу, что стали делать все в постсоциалистическое время.

– Пусть поют все, кто хочет. У кого будет лучше звучать, тот и застолбит за собой естественный приоритет. Ведь чем больше поют, тем популярней песня. Притом каждая новая трактовка будет создаваться с изначальным стремлением сделать свой вариант лучше и оригинальнее других, – делился своими соображениями брат.

Правда, если премьера песни происходила в рамках конкурсной программы телефестиваля «Песня года» и затем этот номер несколько раз должен был повториться в эфире в неизменном виде, Женя подходил к делу очень ответственно, не соглашаясь на случайный, наскоро слепленный, «сырой» вариант. Вот и тогда, в 1981 году, брат связывал своё участие в «Песне года» с именем Ротару. А певица, в свою очередь, рассчитывала на «Заклятье» как свой ударный номер в «Песне-81» – и вдруг Чепрага «перебежала дорогу»!.. Хотя тот концерт, в котором София услышала вариант Чепраги, был не центрального, всесоюзного значения, а регионального, она очень оскорбилась на Женю и вовсе отказалась не только от «Заклятья», но и от песен Мартынова вообще. В то время обе певицы имели звания заслуженных артисток Молдавской ССР и в своём регионе были конкурентками почти равными (С. Ротару, впрочем, была ещё и заслуженной артисткой Украины). Этот факт, видимо, тоже подогрел обиду Софии, которую она не замедлила излить композитору в довольно жёстком и принципиальном тоне. А Женя, не чувствуя себя в чём-либо виноватым, не стал со своей стороны рьяно оправдываться и искать путей сглаживания конфликта – и в конце концов тоже прекратил общение с певицей.

Четыре с половиной года спустя брат всё же предложил Софии Ротару свою только что сочинённую песню «Белая сирень». Речь снова шла о «Песне года», и поэт Анатолий Поперечный очень хотел услышать своё «сиреневое детище» именно в таком – женском – исполнении. Авторы вдвоём встретились с народной артисткой Украины, продемонстрировали ей свой будущий «шлягер-86 и -87»… Но она холодно ответила:

– К сожалению, эта песня не для меня.

Не знаю, были у С. Ротару еще какие-нибудь причины для столь демонстративного отстранения от Мартынова или нет, но после смерти Евгения София Михайловна никак не объявилась (ни телефонным звонком, ни телеграммой) и не приняла участия ни в одной из телевизионно-концертных акций памяти брата. Несмотря на то что я ей звонил каждый раз при подготовке концертов в Москве, Камышине и Донецке, ничем, кроме трёх коротких предложений для буклета в память об ушедшем из жизни композиторе, продиктованных мне по телефону супругом певицы, мои инициативы не ознаменовались. Ну что же?.. Бог всем нам судья. А, к слову, на «концертах памяти», состоявшихся в мае 1992 года в столичном театре эстрады, «Лебединую верность» исполнил Иосиф Кобзон, безуспешно попытавшийся было привлечь Ротару к этой акции.

Перед своим исполнением знаменитой песни артист сказал несколько нелицеприятных слов в адрес её первой исполнительницы, достал из кармана текст-шпаргалку и, предупредив публику, что исполняет эту песню впервые, запел:

– Над землёй летели лебеди

Солнечным днём.

Было им светло и радостно

В небе вдвоём.

И земля казалась ласковой

Им в этот миг.

Вдруг по птицам кто-то выстрелил,

И вырвался крик!..

В видеофонде «Клуба Евгения Мартынова» есть съёмка московского «концерта памяти» и выступления народного артиста СССР Иосифа Кобзона. Когда по щекам этого мужественного, отнюдь не сентиментального человека текли слёзы, никому не вспомнились прошлые критические выпады в адрес двадцатисемилетнего композитора, якобы «культивировавшего надрывно-душещипательные мелодические обороты» в своём творчестве для достижения «слезливого» успеха у нетребовательной, низкокультурной публики. А ведь когда-то, в 1975 году, разоблачаемый властными старшими коллегами, в том числе А.Я. Эшпаем и Т.Н. Хренниковым, в «нежелании исправлять свои профессиональные недостатки», Евгений Мартынов умудрился-таки «пробить» худсовет на «Мелодии» и записал с Софией Ротару свою трогательную балладу о любви и верности.

После записи он грустно поделился со мной:

– Соня, похоже, сильно больна… Такой слабой, как последний раз, я её ещё не видел. Она даже пела сидя… Но песню записала здорово – просто мурашки по коже!..

Как я уже говорил, 1975 год считаю началом 2-го творческого периода жизни брата, а год 1981 – его окончанием. И последняя песня этого этапа – «Заклятье» – не связана ни с мнимой семейной драмой, ни с грезившейся публике любовью Мартынова и Ротару, ни с творческо-дружеским разладом с Андреем Дементьевым – как это домысливалось почитателями творчества Евгения Мартынова, делившимися со мной своими соображениями и догадками. Дело обстояло гораздо прозаичней: стихи Назрула Ислама показал брату я, привезя из Донбасса некоторые из моих любимых поэтических сборников. Жене нравился мой романс на стихи Н. Ислама «Надежда», который, в частности, я представлял экзаменационной комиссии при поступлении в консерваторию. Позже, во время нашего разговора о песенных текстах и поэзии вообще, я поведал брату, что есть у этого поэта очень сильные стихи, но, как их практически использовать в музыкальной форме, мне пока что не ясно. Женя поставил стихи на пюпитр рояля – и дальше это было уже делом техники и вдохновения. В данном случае он в каком-то смысле «отнял тему» у меня, но, разумеется, никаких претензий и возражений с моей стороны не было, хотя свои критические замечания, касающиеся чисто композиторской стороны дела, я никогда не умалчивал.

Заканчивая тему о «Заклятье», добавлю, что после размолвки с Ротару брат позвонил Алле Пугачёвой и в тот же вечер поехал к ней домой с клавиром. Песня певице понравилась, но она высказала свои соображения относительно формы в целом и компоновки текста, предложив переставить куплеты местами и несколько изменить музыкальную стилистику. Женя тогда приехал домой довольный, но не столько от творческого результата поездки, сколько от символического ужина у Пугачёвой.

– Какой я у Аллы хлеб ел!.. – возгласил он, входя в дом. – Это просто сказка! Я такого никогда ещё не пробовал.

– Что же это за хлеб? – поинтересовалась мама и все домочадцы.

– Не знаю. Чёрный какой-то. Вкусны-ы-ый! – раскачивая головой, делился с нами полученным удовольствием вечно недоедающий артист.

– Женя, ты уже три месяца в рот хлеба не берёшь, боишься поправиться! Конечно, тебе и чёрный хлеб покажется вкуснее пирога, – остудила сыновний пыл мама.

На следующий день, когда Жене принесли по четвертинке разных сортов хлеба, выяснили, что такое восхищение у брата вызвал обычный московский «бородинский» хлеб.

А Элла добавила по этому поводу:

– Он и чай так же хвалил в поезде: мол, такой вкусный чай! Почему, говорит, у нас дома такой невкусный, хоть и индийский? Потом выяснилось: дома он пьёт чай без сахара, чтобы худеть, а