Глубокая печаль - Син Кёнсук

тут же положила ее на место и только бросила взгляд на цветочный горшок с орхидеей, оставленный Сэ перед дверью.

А сейчас? Ведь уже начались летние каникулы».

Она не посмела посмотреть в его глаза и стояла, потупившись, постукивая ногой об пол.

– Мы так и будем стоять?

– А куда идти? У меня работы полно. Зачем ты так вдруг. Ты же не маленький ребенок. – Ынсо сцепила руки и рассмеялась.

«Опять я за старое. Зачем я так с ним? Что он мне такого сделал?» – Ынсо хотела еще сделать ему замечание, что надо сначала договариваться о встрече, а потом приходить, но промолчала.

Скажи она так, Сэ обязательно ответил бы ей:

«Я же не упрекаю тебя за то, что ты не держишь слова, даже когда мы договорились о встрече». Она осознавала, насколько ранила бы его, скажи так.

Сэ потушил недокуренную сигарету в мусорном баке и закурил новую.

– Я собрался в Исырочжи и просто так, по пути, зашел сюда. Я совершенно не надеялся, что встречусь с тобой. Даже наоборот, я думал, что, если не смогу тебя найти, поеду один, а получилось, что встретил тебя – мне просто повезло.

Молчание.

– Увиделись, и ладно. Иди, работай.

Молчание.

– А я пойду.

Сэ поправил на плече сумку и направился к лестнице на первый этаж. Он развернулся так резко, что Ынсо, увидев его спину, не выдержала и бросилась за ним.

– Сможешь ли ты подождать меня в кафе? Я закончу и приду.

– Не стоит стараться.

– Ну давай! Нет, правда. В нашем кафе слишком много народу, а вот напротив, через дорогу, есть неплохое кафе «Лето», подожди меня там.

– Я же говорю тебе, что не стоит ради меня.

– Я это вовсе не из-за тебя. Думаешь, мне будет легко, когда ты вот так уйдешь от меня? Я это для себя… Наверное, ты оставил свой паспорт у охранников при входе, не забудь его забрать, когда будешь уходить.

Ынсо, не дожидаясь согласия, вернулась в кабинет. Часы показывали два – время окончания прямого эфира. Запись воскресной передачи намечена на четыре. Надо отнести текст со сценарием сейчас, чтобы его успели проверить, но он еще не закончен. Вопрос стоял уже не о проверке, а о том, успеет ли она написать его к записи?

«Это все?» – Ынсо представила сверлящий взгляд продюсера. Недовольная физиономия Кима вытеснила из ее мыслей печальное лицо Сэ, и она с головой ушла в работу.

«Говорят, что на следующей неделе начнутся муссонные затяжные дожди, которые всегда начинаются летом, тогда не избежать раздражающей вереницы дней, навевающих скуку и депрессию. Чтобы легче перенести этот период, советуем придерживаться следующих правил…»

«Ну-ка, что получилось?» – Ынсо снова перечитала свой текст.

«В период муссонных дождей, милые женщины, не лучше ли вам одеваться в светлые тона одежды? А то и дни серые, и одежда серая. Это психологически будет влиять не только на людей, находящихся рядом с вами, но и на вас самих…» – Ынсо поставила многоточие, положила ручку, пошла в туалет и снова вымыла руки.

«Как было бы хорошо цветом одежды регулировать душевное состояние!»

Только через три часа после встречи с Сэ Ынсо смогла уйти с работы. Из-за того, что заранее не передала свой текст на проверку, она не стала оставлять его просто на столе, а пошла сразу на запись, как бы извиняясь в душе за произошедшее, и просидела там все оставшееся время.

Во время записи ведущая передачи открыла дверь и вышла из студии. Увидев потерянно сидящую Ынсо, она удивленно спросила: «Вы ничем не заняты?» Спустя сорок минут после начала записи Ынсо собралась уходить, и тут Ким спросил ее:

– Уже уходите?

Хотя Ынсо и опоздала с написанием сценария, но сделала все, что было в ее силах, и теперь не надо было извиняться за происшедшее, но ей было нелегко ответить:

– Меня ждут…

Из-за большой температурной разницы между зданием телерадиостанции, охлажденного кондиционерами, и температурой воздуха на солнце у Ынсо перехватило дыхание.

«Ждет ли меня еще Сэ? Если б знать, что все так затянется, я бы его не задержала, когда он хотел уйти».

Выйдя с работы, она сразу повернула голову в сторону доносившихся звуков песни. Пела всё та же старушка всё на том же месте:

«Хотя прошла весна, хотя пришло лето… Когда я вошел в то кафе, мое сердце заколотилось в груди…»

«И как только старушка запоминает все это?» – усмехнулась Ынсо и продолжила строку из песни:

«В остывшей кружке чая отражается печальное одиночество…» Незаметно для себя она стала напевать песню, которую пела старушка. Ынсо опять улыбнулась и ускорила шаг, как тут что-то холодное упало на ее лицо. Капля дождя. Она посмотрела на небо: с одной стороны оно все было покрыто серыми тучами, а с другой ярко светило летнее солнце. «Короткий летний дождь? Или это уже начались обещанные со следующей недели муссонные дожди?» Капли дождя подгоняли, Ынсо быстро добежала до кафе «Лето», в котором должен был быть Сэ, открыла деревянную дверь.

Интерьер кафе был сделан из темного дерева, из-за чего внутри было достаточно темно, а из-за отсутствия людей еще и тихо. Только хозяйка сидела за кассой и пудрила лицо. Когда же Ынсо вошла и стала осматриваться, та лишь мельком взглянула на нее.

«Он, наверное, уже ушел».

Ынсо, робко улыбаясь хозяйке заведения, хотела выйти, но та сказала:

– Вон там сидит кто-то. Не его ли вы ищете? Посмотрите. – Женщина указала в сторону деревянной колонны, из-за которой никого не было видно. Ынсо прошла туда. За деревянным столбом, положив сумку на стол, а на нее руки, ничком, опустив голову на ладони, сидел Сэ.

Ынсо села напротив:

– Сильно опоздала? – спросила она, но Сэ не шевельнулся. Он не просто сидел, он спал. Парень заказал сикхэ[13], но, видать, так и не пил его. Перед ним стояла полная чашка.

Хозяйка принесла меню, положила перед Ынсо и посмотрела на спящего Сэ:

– Видимо, глубоко заснул. Пока сидел, выпил уже три чашки сикхэ.

– Мне тоже налейте, пожалуйста, сикхэ.

Сэ продолжал спать. Уже и Ынсо принесли сикхэ. Видимо, ему было неловко так просто долго сидеть, вот и заказывал сикхэ.

Ынсо подняла свой стакан, попробовала глоток и исподлобья посмотрела на Сэ. «Как же ты так привязался ко мне?» – протянула руку и хотела погладить по голове, но тут же опустила.

«Лицо любого спящего человека не может не вызывать жалости, поэтому нельзя возненавидеть спящего. А когда человек просыпается, казалось бы, его лицо ничем не должно отличаться от выражения только что