Карьерный спуск на дно. Проституция в царской России - Анастасия Вячеславовна Мащенко

в силу неких обстоятельств у него на содержании в положении любовницы (это, как правило, была мужская точка зрения), другие категорично называли любые сексуальные отношения с финансовой составляющей, но без брака – проституцией. Глобально эти споры никакого весомого значения не имели, разве что их могли использовать в отдельных случаях, например, в судебных процессах. Для примера возьмём дело Ольги Палем, которая в мае 1894 года убила своего сожителя А. Довнатора. Это убийство разбирали видные петербургские юристы, которые в том числе подняли вопрос о том, была ли она публичной женщиной или нет. Бывшая продавщица табачного магазина до встречи с убитым два года находилась на содержании у пожилого женатого господина. Расставшись с ней, он дал ей единовременно 2000 рублей и продолжал помогать деньгами[218]. Ситуация складывалась двусмысленная, так считать ли её проституткой? Выходило, что основные средства на жизнь она получала от бывшего любовника, а это приравнивалось к проституции, при этом мужчин у неё было немного, и потоком клиентов их не назовёшь. Почему это важно было выяснить, если речь шла об убийстве? Проституция была отягчающим фактором в уголовных делах.

Придерживаясь того мнения, что содержанка не проститутка, почти каждая камелия искренне считала – она просто на содержании у богатых господ. И действительно, её жизнь внешне было сложно ассоциировать с проституцией: блеск бриллиантов на груди, выезды в фешенебельные рестораны, дорогие подарки и великолепно обставленные квартиры, снятые её воздыхателями. Здесь понятия содержанки и проститутки размывались настолько, что опрометчиво было бы писать имена знаменитых певиц и актрис, окружённых обеспеченными поклонниками.

Молодечество, кокетство, умение заинтриговать и очаровать мужчину были главными талантами таких девушек. А вот об их образованности и внутреннем содержании этнограф Шашков выразился резко, назвав камелий «пустоголовыми самками, выдрессированными исключительно для сладострастных наслаждений и разоряющими столь же пустоголовых самцов». Он же писал, что у них ни ума, ни образования, ни доблести[219]. Если отбросить категоричность, то дорогой проституткой могли стать и женщины образованные. К концу XIX века исследователи отметили представительниц привилегированных сословий, которых привела в проституцию не нужда, а желание большого и лёгкого заработка. По статистике Российской империи, в 1889 году среди обследованных одиночек более 4 % – дворянки (это только те, о которых было известно комитету, число же тайных камелий остаётся загадкой). И многие из них за свои услуги брали очень дорого – до 50 рублей![220]Несмотря на большие деньги, редко какая из дам полусвета могла скопить капитал. Купаясь в роскоши, окружая себя излишествами, большинство из них стремительно прожигали жизнь. С увяданием красоты незаметно начинался карьерный спуск на дно…

Роскошь так уж роскошь – истинно беспутная;

Бедность так уж бедность – смерть ежеминутная;

Голод так уж голод – областию целою;

Пьянство так уж пьянство – всё с горячкой белою.

Моды так уж моды – все перемудрённые;

Дамы так уж дамы – полуобнажённые;

Шлейфы так уж шлейфы – двух– и трёхсаженные;

На пол нагло брошены камни драгоценные.

Нечто лучше женщины в красоте искусственной,

С шиком нарисованной, чувственно-бесчувственной:

Обаянье демона, ангела незлобие —

Во втором издании «божие подобие».

Похоть так уж похоть – с роковою силою

Деньгам, сердцу, разуму – всем грозит могилою…[221]

Мужская проституция

Женская проституция воспринималась в обществе XIX века как явление аморальное, но имеющее право на существование в связи с недостатками женского образования, нищетой и зачастую безвыходным положением девушки, которая пыталась хоть как-то самостоятельно заработать на жизнь. После организации врачебно-полицейского комитета, получения первых статистических данных о венерических заболеваниях и масштабах продажной любви судьба падших женщин нередко вызывала сочувствие и оживлённую полемику: нужно осуждать их промысел или относиться с милосердием и желанием помочь.

Что же касается проституции мужской, то на неё либо закрывали глаза, будто бы подобного в Российской империи и вовсе не существовало, либо резко критиковали. В своей работе «Проституция и сифилис в России» Михаил Кузнецов пишет:

«…продающих свою особу мужчин мы как будто не замечаем и к этому, положительно непростительному для мужчин ремеслу, относимся снисходительно и обходим его полным молчанием. <…> в мужчине подобный факт безразлично заслуживает полнейшего презрения. Женщина ещё не доведена ни до того нравственного развития, ни до того общественного положения, чтобы быть окончательно лицом самостоятельным; мужчина, напротив, имеет все эти преимущества: наконец, мужчина есть общественная сила, а женщина – существо слабое, вечно находящееся под гнётом его»[222].

Обладая определённым социальным положением, мужчина, в отличие от женщины, по представлениям общества рубежа XIX–XX века, имел все возможности заработать на жизнь честным трудом. Врачебно-полицейский комитет, прописав правила только для женщин-проституток, игнорировал наличие мужской проституции, существовавшей в итоге нелегально. Считалось, что достойная дама и не воспользуется услугами лишь в целях удовлетворения разового сексуального влечения, а значит, спрос будет невелик, и количество юношей, торгующих своим телом, останется незначительным.

Особенности полового воспитания мальчиков и девочек из аристократических семей дореволюционной России уже с детства разительно отличались. У мужчин с юных лет была большая свобода секс-просвещения: теория в виде соответствующей литературы и практика – «девки» из прислуги, подосланные родителями. Барышням же с малого возраста прививали роль добропорядочной жены и матери. Даже чтение любовных романов осуждалось, ведь оно развращает любую благоразумную девушку. Софья Васильевна Ковалевская, первая в мире женщина-математик, вспоминала, как в детстве её гувернантка строго следила за тем, какая книга попадает девочке в руки:

«Рядом с залой находится библиотека, и там на всех столах и диванах валяются соблазнительные томики иностранных романов или книжки русских журналов. Мне строго-настрого запрещено касаться их, так как гувернантка моя очень разборчива насчёт дозволенного для меня чтения. <…> я нахожусь, так сказать, в хроническом состоянии голода насчёт книг; а тут вдруг под рукой у меня такое богатство! Ну, как тут не соблазниться!»[223]

Наши дети.

– Между прочим, мама, если ты не хочешь, чтобы у меня были дети, прикажи дворнику прогнать аиста с нашего двора.

Рис. Петтера. Журнал «Будильник». 1911 год, № 39

Иностранные романы манили своими любовными историями молоденьких барышень, и та же Ковалевская читала их украдкой. Редкие сцены с горячими поцелуями и объятиями могли всецело занять мысли юных девушек, но оставались плодом запретным. Светское