Подари мне семью - Алекса Гранд

носок и обратно. Играючи отправляет меня в котел с кипящей магмой. Рядом с Никитой я отчего-то чувствую себя до жути беспомощной.

Попадаю в силки, расставленные ловким охотником. С места сдвинуться не могу.

– Кир…

– Я не буду препятствовать вашим встречам.

Опережаю безмолвный вопрос, застывший в проницательных серых глазах. Сиплю, как будто подхватила жестокую ангину. Сжимаю кулаки, вонзая ногти в кожу. Так пытаюсь удержаться на грани. Толкнет – повалюсь.

– Обещаешь?

– Обещаю, – прокашлявшись, выцарапываю твердо и с вызовом вздергиваю подбородок. – Только Митя пока не должен знать о том, что…

– Он мой сын.

Заканчивает за меня жестко Никита и в одно короткое движение уничтожает разделяющие нас сантиметры. Ладонями надавливает мне на плечи – словно каленым железом прижигает. Заполняет все пространство дурманящим ароматом, от которого у меня кружится голова.

– И до каких пор мы будем скрывать от него правду? Пока ему не исполнится восемнадцать?

Мазнув носом по моему виску, зло высекает Лебедев. Я же молюсь о каком-нибудь чуде. О спасительном обмороке. Об инопланетянах, которые прилетят, чтобы похитить меня и избавить от трудного разговора. На худой конец, об Апокалипсисе и пришествии антихриста, после которых не нужно будет ничего никому объяснять.

Но боги сегодня не на моей стороне. Черти, в общем-то, тоже.

Так что я вынужденно собираю по капле утраченную волю и осторожно дотрагиваюсь до пальцев Никиты, как будто это прикосновение способно что-то исправить.

– Пару-тройку недель. Может быть, месяц. Пусть Митя немного привыкнет к тебе.

– Хорошо.

После секундной паузы соглашается Лебедев и окончательно ввергает меня в ступор. Никита из прошлого наплевал бы на все мои просьбы с высокой колокольни и обязательно попер напролом. Никиту из настоящего я, похоже, совсем не знаю…

– Ну, и чего ты так на меня смотришь? Я не враг собственному сыну, Кира. И меньше всего хочу, чтобы он из-за моих поступков получил психологическую травму.

Сипло роняет Никита, чем окончательно сносит прохудившуюся плотину между нами.

Вода бурным потоком смывает все наносное. Заставляет обмениваться плохо читаемыми взглядами. Притягиваться друг к другу подобно разноименным зарядам. Обмениваться электричеством. И нещадно искрить.

– Не враг?

Переспрашиваю глупо, пока происходит этот обмен энергиями, и постигаю убийственную истину. Своим молчанием я ведь не только Лебедева лишила радостей отцовства – многое у медвежонка украла. И, хоть я не поступила бы иначе, обернись время вспять, все равно становится горько.

Горько настолько, что я тихо всхлипываю и обнимаю Никиту за талию. Пусть запоздало, но извиняюсь.

Теряюсь в шквале каких-то новых эмоций и тут же вздрагиваю от маминого окрика, доносящегося со двора.

– Кира, ты куда запропастилась? Контейнеры, захвати, пожалуйста.

Опутавшая нас магия в одно мгновение испаряется. Покраснев, я стремительно отлипаю от Лебедева и нервно выдвигаю ящики стола прежде, чем обнаружить треклятый пластик. Пробкой вылетаю в предусмотрительно распахнутую Никитой дверь и чувствую, как начинает печь между лопатками.

Нестерпимо. Остро. Болезненно.

– Держи.

Едва не споткнувшись, я передаю маме лоточки и отрешенно наблюдаю за тем, как она складывает в них картофель и голубцы. Отдельно упаковывает пирожки с капустой и с гордостью передает их Павлу, не забывая озвучить приглашение.

– Ты заезжай к нам почаще. В этом доме тебя всегда рады видеть.

И, если Григорьеву достается щедрая порция родительских тепла и ласки, то Лебедеву не перепадает ничего, кроме маминых укоризненно поджатых губ.

– А вас, молодой человек, мне бы хотелось больше никогда не встречать.

– Мама!

– Что, мама? На правду не обижаются.

Прибивает эта непрошеная забота. Выкачивает последние силы и провоцирует подступающую мигрень. Так что я устало тру виски и прикрываю веки, не замечая, как Никита широким шагом пересекает двор и ретируется вслед за Пашей. Не вижу, как они сталкиваются прямо в калитке, и не слышу, как жарко о чем-то спорят.

Различаю только рев двигателя за воротами несколько минут спустя и нехотя выплываю из вакуума туда, где меня ждет еще одна доза нотаций.

– Кира, не смей!

– Мам, да о чем ты вообще?

– Даже не вздумай простить своего босса. Я же вижу, как ты на него смотришь.

– Да как я на него смотрю?!

– Как будто ничего не было семь лет назад. Забыла, как ревела ночами в подушку и сопли вытирала? Так я напомню!

– Хватит, мама! Не надо.

Зажимаю ладонями уши от гневной тирады, растаскивающей меня на части, и сбегаю в свою комнату. Мама может быть хоть сто раз права, но сейчас я нуждаюсь в покое и тишине.

Проклясть себя и распять я успею и завтра.

Глава 17

Никита

– У меня есть сын.

Повторяю, пока выкручиваю руль, и сам себе не верю.

Парнишка с озорной улыбкой и огромными серо-голубыми глазами. Энергичный, общительный. Влюбленный в хоккей так же, как и я.

Мечта любого отца.

– Митя – мой сын.

От набирающего силу рефрена крепко щемит под ребрами. Разрушительные спирали вихрятся за грудиной. Ломают старое и одновременно наполняют сосуд чем-то неизведанным.

Надежда брезжит на горизонте. Жизнь больше не кажется прожитой зря – она обретает новый смысл. Где-то там, в области лопаток проклевываются крылья, готовые расправиться и унести меня ввысь.

Теперь хочется сделать все правильно. Разрубить гордиев узел. Поступить по совести. Не оставлять за спиной недомолвок.

Так что я записываю Даше голосовое и заезжаю в любимый ею ресторан грузинской кухни.

– Мне, пожалуйста, хачапури по-аджарски, ачму, запеченные баклажаны с грецким орехом…

Озвучиваю внушительный список и сажусь за столик у окна – ждать, пока повар приготовит заказ и официантка вынесет два больших бумажных пакета.

Сейчас время походит на бусины, нанизанные на