Подари мне семью - Алекса Гранд

и вернуть резкость вдруг севшему зрению. А, приехав в родительский дом, надолго запираюсь в ванной, подставляя закаменевшую шею под ледяные струи.

Остужаю воспаленный мозг – а на деле просто растягиваю минуты уединения. Стараюсь не думать об упущенных возможностях, но безысходность все равно нагребает. Семь лет Митя рос без отца. Семь лет я жил без сына.

Гнался за призрачными иллюзиями. Вертелся, как белка в колесе. Мчался куда-то и не догадывался, что безнадежно опоздал.

– Сынок, у тебя все в порядке? Выглядишь неважно.

– Все хорошо. Просто немного устал. Не волнуйся, ма.

Обнимаю самого дорогого человека на свете, целую в щеку повисшую у меня на шее племянницу и, пользуясь случаем, сворачиваю неудобную тему.

– Мариш, раскрашивать Поппикси будем?

– Конечно!

Оставив маму смотреть «Унесенные ветром», я весь вечер сижу рядом с Ришей, пока она выводит плавные линии фломастерами. Обещаю свозить ее на днях в дельфинарий и по укоренившейся привычке заботливо подтыкаю одеяло, когда она укладывается спать.

И, если кроха быстро проваливается в царство Морфея, то я никак не могу выключиться. Долго пялюсь в потолок и катаю осевшую полынную горечь на языке.

Поэтому толком не успеваю восполнить резерв к утру и в офис приезжаю расшатанным. На автомате выполняю какие-то действия. Заливаю в себя две чашки отвратительного черного кофе – из смолы его, что ли, Жанна варила? Скептически кошусь на криво порезанные бутерброды и вежливо от них отказываюсь, не желая проверять, похожа ли ветчина на наждачку.

– Жанн, там Кира прислала бумаги на почту. Распечатай.

– А где она сама?

– Взяла отгул.

– Что-то случилось?

– По семейным обстоятельствам. Не важно.

Отмахнувшись от не в меру любопытной секретарши, я прочесываю шевелюру пятерней и утыкаюсь в выползающие из принтера листки. Черные буквы упрямо расплываются и грозят превратиться в неясную стенограмму.

– Соберись, Лебедев.

Хлопаю себя по щекам. Полграфина воды осушаю. И, несколько раз перечитав то, что мы вчера обсудили с Ильиной, командую Жанне приглашать немцев ко мне в кабинет.

– Гутен морген, герр Нойманн. Герр Вольф.

– Гутен морген, герр Лебедев.

Оживляю свои скудные познания в иностранном языке и поднимаюсь, чтобы обменяться рукопожатием с двумя сухощавыми невысокими мужчинами, похожими на друг друга как близнецы.

Они одинаково поджимают тонкие бескровные губы. Одинаково морщат длинные крючковатые носы с горбинкой. И хмурятся тоже одинаково.

В общем, я кое-как вывожу общение с ними и украдкой благодарю знакомого переводчика, с помощью которого удается выторговывать вкусные условия контракта. Огромный вагон сил трачу на эту встречу и могу лишь только устало выдохнуть, черкнув свою подпись на договоре.

Хаотичные, мысли витают далеко от офиса – рядом с девушкой с платиновыми волосами и ямочкой на щеке и рядом с маленьким хоккеистом, и никак не хотят возвращаться в рабочее русло. Яркие картинки лишь дополняют творящееся со мной безумие, градус волнения растет в геометрической прогрессии, и я успеваю накрутить себя до предельных величин примерно к обеду.

Без объяснения отменяю запланированные на вторую половину дня дела и покидаю офис под укоризненное молчание Жанны. Не могу больше сопротивляться непреодолимой потребности и яростно атакую Кирин мэссенджер.

«Ты где? У себя или у родителей?».

«У родителей».

«Через час приеду».

Не смотрю, ответила ли она что-то на мое сообщение. С визгом выкатываюсь с парковки, и, поймав «зеленую волну», долетаю до нужного адреса гораздо быстрее, чем рассчитывал. В башке каша. Под ребрами резь. В багажнике – моя старая счастливая клюшка для Мити. А над головой безбрежное голубое небо – безмятежное, умиротворенное.

В нем можно раствориться и забыться. Но мешают бушующие за грудиной страсти. Сейчас я напоминаю себе оголенный провод. Дотронься – шарахнет, пустит по венам высоковольтный ток и перемелет в невесомую белесую пыль.

Заглушив двигатель, я неловко вываливаюсь из автомобиля. Ступаю неровно. Эмоции разрывают – никогда столько не испытывал. Того и глядишь, свалят с ног.

Только я ошибаюсь, когда думаю, что достиг эмфатического пика. Настоящий шок испытываю, когда Кира протискивается в приоткрытую калитку и смотрит на меня испуганными глазищами.

Домашняя такая, в свободной футболке белого цвета и огромных сиреневых штанах. С волосами, заплетенными в тугую косу. Без грамма макияжа на бледном лице, Ильина не улыбается. Мнет тонкими пальцами ткань и кажется еще более хрупкой, чем обычно.

Девочка из моего прошлого, что обрело в настоящем колоссальный смысл. Девочка, которой я причинил много боли. Девочка, которая способна ответом один-единственный вопрос отправить меня прямиком в ад.

Сглатываю рассыпавшееся в глотке стекло. Делаю шаг, другой, третий. И выдавливаю самоубийственное.

– Кира, Митя ведь мой сын, да?

Глава 15

Никита

Слова падают между нами не то что булыжниками – осколками горной гранитной породы. Рассекают попутно кожу. Ложатся непосильным грузом на плечи.

В это мгновение из мира будто выкачивают все звуки – наступает непроницаемая тишина. Абсолютный вакуум. Краски тоже исчезают – все вокруг устилает мелкий серый песок.

И мы стоим посреди этого пепелища и буравим друг друга обоюдоострыми взглядами.

– Какое это имеет значение, Никит? – взвесив какие-то свои доводы, выдает Ильина, а меня от этого ее показного равнодушия только сильнее раскручивает. В груди все раскурочено – там зияет черная беспросветная пустота. На месте сердца – часовой механизм бомбы замедленного действия.

– Огромное, Кира. Огромное.

Отвечаю едва слышно – хоть и до зуда в легких хочется кричать. Уничтожаю жалкие сантиметры, отделяющие меня от Киры, и встаю к ней вплотную.

Не прикасаюсь. Боюсь, что непосредственный контакт сожжет на хрен все оставшиеся ограничители и вытравит крохи здравого смысла, удерживающего меня на краю пропасти. Я и так на грани. Столкнет – превращусь в дикого поехавшего зверя.

– Да, Лебедев. Митя – твой сын.

Получаю гребанную горькую правду.

Распластывает. Разматывает в хлам. Кажется, раздирает