PR-проект «Пророк» - Павел Минайлов

XX. После явления (май)

Вертолет доставил Илью прямо домой. Домом он все чаще называл свое загородное жилье, расположенное в нескольких километрах от Москвы по Рублевскому шоссе. Этот дом Илья строил сам — в том смысле, что не купил его готовым, а сам заказывал проект и принимал живейшее участие в его постройке. Новый образ жизни имел свои недостатки. Роль Пророка накладывала свои ограничения. Он редко появлялся в общественных местах, избегал ресторанов и увеселительных заведений, появляясь только на приемах или церемониях. Недостаток общения он компенсировал с помощью многочисленных гостей, благо размеры и возможности загородного дома позволяли. Гостями были, как правило, многочисленные новые знакомые, очень редко приезжали старые, и их было мало.

Вертолет опустился на вертолетную площадку дачного поселка, откуда Илья в сопровождении двух телохранителей пешком отправился домой. На проходной его приветствовал молодой охранник, имени которого Илья не помнил. Телохранителей Илья оставил в доме охраны. Хотя бы недолго Илье хотелось побыть на воздухе в одиночестве. Почти стемнело. Только сейчас Илья почувствовал усталость. В глазах продолжали сверкать огни прожекторов стадиона, в ушах еще звучали рев толпы и шум винта вертолета. Еще немного он постоял на крыльце, закурил сигарету, глядя на черные на фоне вечернего неба очертания деревьев вдоль дорожки к дому охраны, и прикоснулся указательным пальцем правой руки к датчику на замке, после чего толкнул дверь. Стеклянная дверь легко подалась в темноту прихожей.

В гримерной Илья снял белую, шитую золотом сутану и многочисленные золотые цепи, висевшие на груди, запер в шкаф из пуленепробиваемого стекла, поставил его на сигнализацию, которая сообщалась с домом охраны и с Комитетом по идеологии и информации. Сутана блестела сквозь стекло и казалась похожей на отреставрированный музейный экспонат, сохраненный для далеких потомков. Было что-то неправдоподобное в этом экспонате с иголочки. Не хватало рядом короны.

Илья подошел к умывальнику. Хотелось брызнуть в лицо холодной водой, но сначала нужно было снять грим. Илья взял пропитанную специальным составом салфетку и взглянул на себя в зеркало. Из зеркала на него смотрели внимательные усталые глаза, проникающие, как утверждали журналы, в суть людей и вещей. В них светилась вера в человека, в его силу и в его возможности. Эта вера окрыляла миллионы людей, этот блеск отражался в миллионах глаз. Прямой взгляд вселял уверенность, а изгиб длинных (удлиненных тушью) бровей говорил о способности тонко чувствовать, переживать и сопереживать. Морщинка или складка между бровями указывала направление — вверх, туда, откуда исходили уверенность и сила. Высокий лоб демонстрировал данный природой и Богом интеллект, правильные черты лица притягивали взгляд, их четкость была четкостью мыслей, а значит, и стройностью учения, которое нес Пророк. Резкий подбородок свидетельствовал о несгибаемой воле, легкие складки у резко очерченных губ говорили о тех трудностях и испытаниях, которые Пророк преодолел на пути к сердцам своей паствы.

О цвете глаз Пророка долго спорили, пока, наконец, Фимин не заявил, что они должны быть именно такими — темными или светлыми в зависимости от освещения, тогда он будет казаться своим и светлым европейцам, и жгучим представителям кавказского типа.

Илья прищурился, и в его лице проступило нечто восточное. Художники Средней Азии и Дальнего Востока добавят в это «нечто» то, что сделает его на будущих культовых портретах почти азиатом.

Все это вместе было лицом Пророка, ниспосланного людям, чтобы привнести в них уверенность и веру, дать им божественное знание смысла их существования, открыть им истину.

Илья водил салфеткой по лицу, снимая с него решимость и твердость. Розовая крем-пудра на салфетке таила в себе четкость учения и неотразимую проникновенность, уверенность и абсолютное знание. Под глазами выступили серые мешки, стали видны прыщики и неровности кожи. На другой салфетке остались светло-ореховые линзы, блеск которых зажигал сердца и разжигал страсти.

Несколько минут спустя в гримерной раздался звонок. Илья знал, что это была Ира — его секретарь, постоянно обитавшая этажом ниже в нескольких комнатах прислуги, которые стали ее офисом.

— Илья Викторович, можно я пойду домой? — раздался голос Ирины.

— Есть новости? — спросил Илья.

— Да нет. Опять замучили женщины. Откуда они только узнают телефон?

— Кто-нибудь знакомый звонил?

— Опять звонила эта Маша. Оставила телефон.

— Ладно. Сегодня мне нужны две массажистки — и можешь идти. Пока.

— Знакомые?

— Нет, лучше — не знакомые. И не психопатки. Пока.

Еще несколько минут спустя Илья зачем-то заглянул в комнату секретарши. Она сидела в домашней одежде за рабочим столом и, прижимая к щеке телефонную трубку, смотрела на вошедшего несчастными глазами.

— Илья Викторович, я уже не могу. Опять она. Давайте я ей скажу, что вы не хотите ее слышать.

— Кто «она»?

— Маша. Или Марина.

— Ладно, соедини. Я у себя. — Он поднялся наверх.

— Илюш, это ты? — услышал он знакомый голос из совсем недавнего прошлого.

— Да.

— Привет.

— Привет, как жизнь?

— Илюш, нам нужно увидеться.

— Зачем?

— Мы же тогда увиделись.

— Марина, что тебе нужно?

— Я просто хочу увидеться с тобой.

— Зачем?

— Ты знаешь, зачем, — все так же просяще, без малейшего нажима и раздражения сказала Марина.

— Не звони мне больше. Не мучь себя.

— Можешь ко мне приехать?

— Марина, я очень устал. Пока. — Он занес руку, чтобы положить трубку, но через несколько секунд снова приложил ее к уху.

На той стороне провода была тишина. Никто не торопился ни прощаться, ни класть трубку. Подождав четверть минуты, он положил свою.

Сразу же раздался звонок:

— Илья Викторович, к вам приехали.

— Сейчас спущусь в сауну. Пусть идут туда, — ответил он секретарше.

Илья вышел на балкон. Свежий вечерний ветер колыхал листву деревьев, окружающих дачу. Они были пересажены сюда уже большими, поэтому загораживали вид вокруг и частично закрывали дом. Илья поежился. Как непохоже было все то, что его сейчас окружает, на то, что было еще год назад. Тогда он часто задавал себе вопрос: «Что же делать?» Жизнь не обещала никаких изменений. Он топтался на месте или ходил по кругу. Тогда его давила и душила однообразная обстановка, казалось, что все попытки куда-то выпрыгнуть заканчивались приземлением в том же месте, где начинались. Иногда его вопрос к самому себе трансформировался и звучал так: «Какое же я ничтожество?» И это был именно вопрос. Тогда Илье хотелось понять, какое же именно он ничтожество. А иногда не хотелось ничего. Жизнь, казалось, никогда не изменится.

Теперь он был уверен в том, что его взлет был неизбежен, что в любом случае он должен был произойти. Если бы у Ильи сейчас спросили, каким вопросом можно было бы определить его позицию в прошлом, он бы, подумав, ответил: «До чего же снизойти?»

С позиции ощущения своих сил произошедший выбор уже виделся так: «Если бы я не снизошел до этого, то выбирал бы вид деятельности по деньгам, так как могу всё, а если бы вопрос от денег не зависел, то ничего бы не делал… Или ушел бы на войну — пострелять, чтобы избавиться от рутины, или стал бы художником, фотокорреспондентом и разъезжал бы по всему миру».

Год назад, в прошлой позиции неопределенности и неизвестности, варианты будущего выглядели либо как судорожные действия, результатом которых была бы сама активность и то, что из нее вытечет, либо — тихий домашний застой, бессилие и рутина — скромность как качество жизни. Тогда это ужасало его. Илья встряхнул головой, отгоняя от себя неприятные мысли. Так можно было прийти к выводу, что его судьба — случайность.

Илья вернулся с холодного балкона. Случайно возникшие мысли уходили все дальше, по мере того как он спускался все ниже по мраморным ступеням. Там его ждали новые девчонки, вино и торт. Или сначала искупаться? Да, в парилочку, в бассейн, а потом — за ужин.

Илья проснулся днем, после двух. Рядом с ним в постели, слава богу, никого не было. Голова трещала, но спать не хотелось. Его мутило. В сознании мешались какие-то картины вчерашней попойки: девушки в бассейне — тогда еще все были трезвыми, потом парилка, где кто-то обливал шампанским раскаленные камни, потом прыгали в воду, танцевали на столе, бросались тортами, закусками, позже, кажется, опять купались, потом решили куда-то поехать. Кажется, поехали. Нет, приехал Толя, потом был скандал. Потом опять пили. Чем закончился вечер, Илья не помнил. Кажется, его еще и ночью будили…

Поднявшись с кровати, он пошел в ванную. Там его стошнило. Потом принесли завтрак в постель. Нужно было опохмелиться. Илья выпил холодного пива и снова лег. Делать ничего не хотелось. Не хотелось двигаться. «Может, окунуться?» Илья с трудом дошел до лифта и спустился в подвал — к бассейну. Здесь уже был наведен порядок. Ничто не напоминало о вчерашнем буйстве.