Фашисты - Кирилл Викторович Рябов

нет. Я скоро буду. Люблю тебя.

— И я тебя люблю, — вздохнула Саша.

Потом позвонила мама. Вольский как раз зашёл в трамвай.

— Коля, что сказал врач?

— Ничего страшного. Обычный спазм. Всё прошло.

— Не говори мне лжи. Шурочка рассказала, что ты выл от боли. Как волк. Ты просто не хочешь меня расстраивать.

— Я не вру. УЗИ ничего не показало. Врач меня осмотрел. Всё чисто. И сейчас я себя чувствую прекрасно.

Мама вздохнула.

— У меня сердце не на месте. Это рак?

— Совершенно точно не рак! — сказал Вольский смущённо.

Ему казалось, что другие пассажиры внимательно слушают, о чём он говорит.

— Материнское сердце не обманешь.

— Если ты не веришь, я сфотографирую заключение врача и пришлю тебе по почте.

Вольский имел в виду обычную фотографию и обычную почту. Мама не пользовалась интернетом. И телефон у неё был кнопочный.

— Сынок, если с тобой что–то случится, я отравлюсь.

— Перестань! — разозлился Вольский. — Как тебе не стыдно говорить мне такие вещи?

Мама тихонько заскулила. Пришлось успокаивать.

— Прошу тебя, не плачь. Всё ведь хорошо. Это, наверное, был спазм. Или колика.

— Ты кричал на меня, — прошептала мама. — Кричал на мать!

Голос звучал будто со дна колодца.

— Но ведь я не кричал. О чём ты говоришь?

— Закрой рот, говорил ты мне. Закрой рот!

— Мама, я такого не говорил.

— Я уже старая и больная, я тебе не нужна. Ну, ничего, мне уже недолго осталось.

Он вышел на ближайшей остановке.

— Пожалуйста, мама, успокойся. Я люблю тебя! Ты ведь знаешь.

— Жену ты больше любишь.

— Нет. Не больше. Я люблю вас одинаково. Просто по–разному.

— Ах, по–разному? Понятно.

— У тебя подскочит давление, если ты будешь волноваться.

— Кого это волнует?! Кого?!

— Это меня волнует. Ты принимала таблетки?

— Нет. И не стану. Мне уже всё равно.

Вольский тяжело вздохнул. Мама продолжала поскуливать. На остановку пришёл небритый хмырь в камуфляжных штанах и кожаной куртке. С неприятным звуком он вскрыл банку пива и надолго к ней присосался.

— Ты там? — спросил тихо Вольский.

— Да, — ответила мама.

— Молчишь.

— А что я должна говорить?

— Эй, сигарета есть? — окликнул хмырь.

— Да, сейчас.

— С кем ты разговариваешь? — спросила мама. — Алло! Ты у врача до сих пор?

— Нет, подожди… Тут это… Сейчас…

Он достал пачку и протянул хмырю. Тот вытряхнул одну сигарету, прикурил и сунул пачку в карман. Вольский вопросительно посмотрел на него.

— Почему ты молчишь? — спросила мама. — Где ты?

— Ну, я тут.

Вольский опустил смартфон.

— Это мои сигареты, — сказал он.

— Чего надо? — спросил хмырь нервно.

Мама что–то кричала. Пришлось вернуть смартфон к уху.

— Что там происходит? Куда ты пропал? С кем ты? Почему ты не отвечаешь мне?

— Всё хорошо, мама, — сказал Вольский.

Хмырь брезгливо и насмешливо смотрел на него, дымя сигаретой. Вольский пошёл прочь.

— Встретил знакомого, — сказал он.

— Какого знакомого? Где ты?

— Я иду по улице домой.

— Пешком? Почему ты не сел в трамвай или автобус?

— Я сел, а потом вышел, чтобы поговорить с тобой. Там шумно было.

— Коля, маленький, не сердись на маму. Я очень переживаю. И люблю тебя.

— И я, мама, переживаю и люблю тебя.

— Приезжай поскорее, я ужасно скучаю.

— На новогодние праздники приеду, как обещал.

— Так долго ждать.

— Время быстро пролетит.

— Это правда.

— Мама, прими, пожалуйста, таблетки.

— Я уже приняла утром. Теперь перед сном.

— Хорошо. Завтра созвонимся тогда.

— До завтра, сынок, целую.

— Целую, — сказал Вольский.

Он машинально сунул руку в карман за сигаретами. Но тут же вытащил и опустил болтаться вдоль тела. Через пару остановок Вольский увидел табачный павильон, купил пачку и успел покурить, прежде чем приехал следующий трамвай. Зайдя в салон, он вдруг подумал, что увидит сейчас хмыря, придётся ехать неподалёку от него и делать вид, что ничего не произошло. Потому что драться с ним глупо. А выходить — позорно. Но хмыря в трамвае не оказалось. Вольский приложил проездной к валидатору, сел и уставился в окно. Мимо ползли бесконечные обветшалые панельные дома, построенные в восьмидесятых: серые, бледно–жёлтые, болотные. Вольский смотрел на них с тоской.

Незаметно он задремал, проехал свою остановку и проснулся от детского вопля. Кричала девочка лет пяти. Она махала ручками и топала ножками. Мамаша презрительно смотрела на неё сверху вниз.

— Не прекратишь верещать — оставлю тебя здесь. Слышала меня? Будешь в трамвае жить.

«Как так можно с ребёнком?» — подумал Вольский.

Он вышел из трамвая и поплёлся назад, куря на ходу.

Дома никого не было. На тумбочке в прихожей лежала записка: «Коля, я ушла по срочному делу. Но скоро вернусь. Надеюсь вернуться до того, как ты вернёшься. Если не вернусь до того, как ты вернёшься, пожалуйста, поешь суп. Я сварила. Кастрюля на плите. Суп куриный, с вермишелью. Если ты себя плохо чувствуешь, обязательно ляг. Возьми подносик и поешь лёжа. Только не ошпарься. Люблю тебя. Саша. П. С. В холодильнике есть свежее масло. Намажь на хлеб. Так вкуснее».

Вольский читал и немножко улыбался.

«Вот оно, счастье».

Есть, впрочем, не хотелось.

Он налил чаю, включил ноутбук и проверил заказы на бирже контента. Ничего стоящего. Предложений в личке тоже не было. Последнее время дела шли плохо. Цены упали дальше некуда, и всё равно статьи почти не покупали. Видимо, информации стало слишком много. И рынок потихоньку умирал. Либо перерождался. Но во что? Вольский понять не мог. Он проверил ещё несколько бирж. Везде одно и то же. Кажется, пришло время искать обычную работу. Вопрос в том, кому нужен разменявший четвёртый десяток филолог–недоучка. Ответ, в принципе, есть. И не один. Можно устроиться разносчиком еды, охранником, раскладчиком товара в сетевом маркете. Может быть, трамвайным кондуктором. Беда в том, что Вольскому эти ответы сильно не нравились. От этих ответов у него во рту появлялся привкус хозяйственного мыла.

Щёлкнул дверной замок, потянуло сквозняком.

— Коля, я пришла! — крикнула из прихожей Саша и несколько раз громко хрюкнула. — Извини, задержалась. Сейчас хрю–хрю–хрю расскажу.

— Я тут, — осторожно отозвался Вольский. — Заказы смотрю на бирже.

— Постой, а ты ел? Хрю. И как ты вообще себя чувствуешь? Хрю–хрю–хрю.

Он выбрался из–за стола и выглянул в прихожую. Саша пыталась стащить ботинок, упираясь пальцами ноги в его задник. На руках у неё сидел мопс желтоватого окраса, с коричневой сморщенной мордочкой.

— Ну, вот, ты увидел, — сказала Саша смущённо. — А это Принц Альберт. Познакомься!

Она немножко приподняла пса.

— Здравствуйте, — пробормотал Вольский. — Погоди, а где ты его взяла?

— Сейчас расскажу.

Саша поставила Принца на пол, и он тут же умчался в сторону кухни.

— Так вот, ты же помнишь Ольгу Сергеевну?

— Смутно.

— Это старинная подруга моей мамы. Ты её видел несколько раз. Прелестная старушка, очень интеллигентная. Завтра она улетает в Оренбург на свадьбу внука.

— А Принца оставить некому, — догадался Вольский. Это было несложно.

— Вот–вот, — кивнула Саша.

Она сняла ботинки, куртку и миленькую вязаную шапку с помпоном. Обняла Вольского. От её щеки свежо пахло улицей.

— Попросила приютить его на недельку. Деньги на корм я, конечно, не взяла.

— Ну, правильно.

— Принц Альберт очень благородный и воспитанный пёс, я тебя уверяю. Неудобств он нам не создаст.

— Да я же не против. Пусть живёт. Тем более, недолго.

— Не больше недели, — сказала Саша, поцеловала его и пошла умываться.

Мопс выглядывал из кухни. Вольский наклонился и похлопал по колену. Принц не шелохнулся. «Какой же ты страшный, братец». Пёс хрюкнул и спрятался. Саша вышла из ванной, шмыгая носом.

— Так. Теперь. — Она огляделась. — Повтори, что врач сказал.

— Ну, он сказал, что ничего страшного. Я, в общем, здоров.