Пёсья матерь - Павлос Матесис

бездыханную, точно пасхального барашка на вертеле. Потом по дороге она пришла в себя (об этом она рассказала мне при нашей встрече в Сфире). И как только поняла, что находится в объятиях аж троих мужчин, сказала мне: я что – дура, что ли, в себя приходить? Конечно, она предпочла бы офицеров, но, как говорится, на безрыбье и рак рыба.

Незнакомцы принесли ее домой, а у меня, кроме воды, ей и предложить-то нечего, сказала тетушка Андриана. Ну, и вот итальянцы уже выходят, а тут им навстречу с визитом тетушка Канелло с сумкой, полной травы и кервеля. Марина с нетерпением ждала, что тетушка Канелло принесет им что-нибудь съестное, но, как только увидела корзинку, все поняла и прямо перед итальянцами как брякнет: ах, Божечки, снова гранаты? А кукурузный хлеб уж перевелся, что ли? Заткнись, малахольная, шепнула ей мать. Но, к счастью, итальянцы строили девушке глазки и ничего не услышали. А Тасос пошел воровать по деревням в лагере и вернулся с высохшим стволом и надувной камерой − стащил из какого-то брошенного итальянского грузовика.

Между тем наступил Новый год. То есть черный год. Наступал голодный год тысяча девятьсот сорок третьего. А дома у них был только один кочан цветной капусты да десять ручных гранат в морозильной камере, а еще три маузера под потолком. Крепитесь, сказала мадемуазель Саломея, может, все-таки придут англичане и мы с вами еще отведаем пудинга. Она не знала, что такое пудинг, но была настоящей англофилкой, потому что ей очень нравился английский король, вот это мужчина, говорила она. Если бы он за мной приударил, я бы сказала ему «да».

Чтобы укрепить каблуки, она вбила в них самые огромные гвозди и снова стала гулять в знак подтверждения своего высокого социального положения.

– Вот уж скоро и утро Нового года, – язвительно бросила ей тетушка Андриана. – Поспеют ли твои англичане с пудингом? Ты их с сорок первого все ждешь не дождешься!

И все же на обед на новогоднем столе у них было отварное мясо. Небольшой, правда, кусок, но все-таки мяса, и очень много бульона.

– Это мясо невозможно разжевать, – ворчала мадемуазель Саломея. – И почему оно фиолетовое? Это что, куница?

– Очень даже нежное, – злобно крикнула сестра. – Жуй хорошо, у тебя зубы отвыкли мясо жевать, и пей бульон да помалкивай. Не будешь больше падать в обмороки в объятия захватчиков.

Мадемуазель Саломея обиделась и встала из-за стола, даже не перекрестившись и не сняв с шеи полотенце. Когда она обижалась, всегда ходила плакаться своему попугаю. И вот пошла она в комнату, а попугая и след простыл. Тут на нее практически снизошло откровение, и она все поняла. Она вернулась в столовую как пришибленная, полотенце повисло у нее на шее, да вы каннибалы! К счастью, другие уже доели попугая, а Марина умяла и остатки теткиной порции.

Саломея ругалась на чем свет стоит, сестра молча слушала ее, склонив голову, да она, в общем-то, и не могла ничего сказать, потому еще не успела дожевать последний кусочек от бедра попугая. Многострадальная Саломея облила ее грязью с головы до ног. Что та не уважает свадебные подарки, что приготовила на ужин любовь своей младшей сестры, и другие обидные вещи. Но когда она перешла на личности и обозвала ее Медеей и антропофагом, тетушка Андриана не выдержала.

– А теперь послушай меня, дорогуша, – начала она. – Ты думаешь, у меня у самой сердце не болит, что я придушила невинную птичку? А она меня еще и клюнула! Что мне было делать? У меня дети с голода умирают!

– Одного ты ребенка родила, да и того с горем пополам! – язвительно бросила ей Саломея, второго, судя по всему, зачать она не могла, этот слух пустил по округе отец Динос.

И тут Андриану уже было не удержать.

– Трое у меня детей! Ни на что не годная дочь, разве что прокламации раздавать, бесполезный брат, которого я отправляю в деревни за пшеном, а он таскает шины для железки, которая даже не ездит…

– Позволь, – прервал ее обиженный Тасос. – Я с удовольствием пойду и украду − было бы что красть! Но чтобы я, мужчина, в свои тридцать два года как баба колосья собирал – не дождешься!

А Андриана неистово продолжала:

– А третий ребенок, любезная мадам, это ты! Моя бесполезная сестра. У которой даже и мысли не закрадется принести что-нибудь из еды с налетов на склады! Только пудра Tokalon! И помада чтобы малевать свой рот, похожий на дырку у курицы в заднице! И единственное, почему мы еще помним, как эта дырка выглядит, так это потому, что каждый день твою пасть лицезрим! Эгоистка! Англофилка проклятая!

Она имела некоторые основания выражаться так нелицеприятно. В то время народ совершал набеги, мы называли их рейдами, на пекарни, склады, и даже чувство собственного достоинства не могло нас удержать, стоило только узнать, что где-то спрятана еда. Даже тетушка Андриана, такая достойная до войны и во время оккупации Албании дама, теперь и та пустилась во все тяжкие и не пропускала ни одного рейда. В последний раз она потащила за собой и мадемуазель Саломею на высоких каблучищах, с тюрбаном на голове, но без макияжа. Во время погрома они потеряли друг друга. Но потом все вернулись домой: тетушка Андриана с двумя буханками хлеба, Марина принесла полмешка изюма, Тасос набил карманы фетой и еще притащил карбюратор. А вот возвращается и мадемуазель Саломея, как победительница, ну, точно жена Бонапарта, с помадой, тональным кремом и пудрой, еще и зарубежных марок. На сломанном каблуке.

Она бы скорее умерла, чем вышла на улицу ненакрашенной, она считала это неприличным. И как только объявили по радио, что мы сдались немцам, она тут же понеслась со всех ног и смела с прилавков десять помад, пять тональных кремов и окку присыпки, которую используют для детских попок, − это было все, на что у нее хватило денег. И вот так, во всеоружии, она встретила оккупацию. Сколько она продлится, спросила она, пять месяцев? Англичане – истинные джентльмены, они нас быстро освободят. Англофилия ослепила ее, и теперь она осталась без своих косметических припасов, потому и начала воровать. Но только косметику. Потому-то ее так сильно и упрекала сейчас сестра.

Мадемуазель Саломея согласилась с Андрианой, что английский король на встрече с Грецией вел себя не очень-то по-английски. А еще попросила, чтобы ей от попугая отдали хотя бы перья. Она выстирала их со щелоком, повесила на балконе