Возвращение к себе - Вера Огнева

Не зря покойный батюшка волновался. Три месяца Дени не мог пробраться в дом, чтобы забрать девочку. Деньги, кстати, тоже там остались. Все это время он жил среди нищих, побирался, нанимался, когда повезет на любую работу, подворовывал. Но в дом он все же проник. Сестру забрал. С деньгами не получилось. Оставил на потом.

На обратном пути его батюшкины племянники и перехватили. Гнались до самого пригорода, примериваясь пытать, где деньги, что отец оставил помимо завещания. И схватили бы, да помешала ватага рыцарей. Увидев, что трое здоровенных парней окружили мальчишку, а тот ножик выставил и девчушку лет пяти собой закрывает, старший рыцарь злодеев разогнал и даже отрядил одноглазого, проводить детей.

Только злопамятные кузены все равно на следующий день подкараулили. И лежать бы Дени в канаве с перерезанным горлом, но опять вмешались вчерашние рыцари. Не иначе их Бог послал. Кузенов, впрочем, убивать не стали, только погнали прочь.

Главный их постоял, посмотрел на Дени, на маячивших в отдалении родственников, да и приказал одноглазому взять избитого до полусмерти мальчишку с собой.

Картина счастливого избавления от смерти мелькнула перед глазами приблудыша и пропала. Чем дольше стоял Дени перед суровым рыцарем, тем отчетливее понимал - идти ему осталось до ближайшей деревни. А там - побирайся, воруй, умирай под забором, в общем - живи в свое удовольствие.

И что с ним делать? - думал Роберт. Прогнать - сгинет. Оставить в ближайшей деревне? Все равно сгинет. Не те тут места. Здесь еще Салическую Правду помнят, живут общиной и чужака не потерпят. Тащить за собой? Сам ведь не знаешь, куда кривая вывезет. На этом перепутье за себя бы решить. Спутники - взрослые люди.

Коли решили идти вместе с изгоем - их дело. Этот же мальчишка, превратившийся в немой вопрос, в комок страха со щепотью надежды - весь на его совести.

Но такой уж был сегодня день, что Роберт решил махнуть рукой на все резоны.

- Я буду называть тебя Свиненком.

Мальчишка не шелохнулся. Только глаза ожили.

- К вечеру отмоешься. Гарет, найди ему чистую рубашку. Потом приведешь в порядок стремена. Для начала наших с Лерном коней. Завтра Гарет тебе покажет, как чистить кольчуги. Останешься Свиненком до тех пор, пока весь доспех и ты вместе с ним не засверкаете, как солнце.

Мальчишка не заголосил, не полез целовать руки, как стоял, так и рухнул в ноги рыцарю, глядя снизу, из глубины трав, сияющими зелеными глазами. У Роберта что-то сжалось внутри, но он отвернулся, не добавив более ни слова, только махнул рукой в сторону сваленной на землю амуниции.

Народ потихоньку зашевелился, пошел по брошенным делам. Только Лерн остался беспечно сидеть у поваленного дерева.

Ну, подумаешь, Роберт мальчишку к делу приставил. А с другой стороны, Лерн уже не чаял увидеть, как старый друг и побратим оживает.

С самого начала, с их первой встречи, Лерн всегда видел Роберта в движении. Тому не сиделось на месте. Его бурная, требующая выхода, энергия, к тому же, втягивала в свои завихрения окружающих.

Для них Крестовый поход начался в небольшом бургундском городке, где встретились, отделившееся от отряда Гуго Вермандуа, копье Роберта Парижского, и лотарингцы, которыми командовал Готфрид Бульонский. Весь дальнейший путь Роберт со своим отрядом неизменно находился в авангарде. Лерну такая позиция вполне подходила.

Там они познакомились, сошлись ближе, стали друзьями. Хотя, более непохожие натуры трудно было представить. Целеустремленный, уверенный в себе и своем деле Роберт Парижский и медлительный, ленивый, всегда иронично настроенный барон Гарнье Рено де Геннегау, по прозвищу Лерн составляли странную пару.

Они шли освобождать Гроб Господень. Этим было сказано все. Жизнь разделилась на ДО и ПОСЛЕ. После будет уже совсем другая жизнь, которую, по правде сказать, никто из них себе толком не представлял, но знали определенно - она будет прекрасна.

Облаченный в кольчуги, поток веры, страсти и благородства сбегал лесами Бургундии, полями Панонии, горами Фракии к подбрюшью Европы.

Когда первое препятствие - Босфор - остался позади, и под ногами захрустели разбросанные у Никеи христианские кости, Лерн впервые подумал, что Прекрасная Мечта, которая вот-вот должна была сбыться - сбывается, но как-то не так.

Третьи сутки отряд под командованием Роберта Парижского блуждал в, невесть откуда взявшихся на ровном месте, невысоких, но диких горах. Ущельица сменялись перевалами, тропы стелились под ноги, перекрещиваясь и петляя, чтобы в очередной раз завести в тупик. Люди из редких, малочисленных поселков при виде воинов Креста разбегались, а те, кто не мог убежать, не разумели франкской речи.

Придерживаясь западного направления, отряд продирался сквозь нагромождения камней и заросли в надежде встретить своих.

Ехавший в авангарде Роберт первым свернул за, поросшую мелкими пыльными кустиками, скалу. Тропа ныряла под кроны деревьев. Далеко впереди в жидкой тени угадывался валун, перед которым дорожка разбегалась надвое.

Роберт не стал торопиться: осмотрелся, прикинул что-то, подал коня назад и объявил привал. Усталые, запыленные, злые люди с проклятиями придерживали коней.

Кое-кто тут же пополз с седла, оседая прямо в слежавшуюся придорожную пыль.

По тому, как двигался Роберт, как настороженно осматривался, Лерн понял: друга что-то беспокоит. Спрашивать не стал, люди измотаны, каждое лишнее слово может стать причиной ссоры. Если впереди чисто, стоит ли усугублять?

Они вдвоем отправились в разведку. Кони едва переставляли копыта, потом вовсе остановились.

Роберт вытащил из торока шлем с бармицей и, сдернув пыльный, насквозь пропотевший капюшон, надел на голову.

Первой мыслью Лерна было, что голова графа Парижского сварится не хуже, чем в котле с кипятком. Второй - что и его собственной голове не избежать печальной участи. Если Роберт осторожничает, ему, Лерну, вдвое стоит поопаситься.

Геннегау догнал друга шагов за тридцать до развилки. По обочинам, густо разросшиеся, кусты малины и орешника прикрывали неохватные старые стволы деревьев. Тусклые, зеленые кроны смыкались над головой, образуя длинную арку.

Полдень, пыльные листья, безветрие, волнистое, душное марево - картина напоминала старый выцветший гобелен.

Дальше они поехали стремя в стремя, держа наготове удобные короткие копья.

Вокруг ни шевеления, ни звука, но тревога уже стискивала сердце, заставляя, собрать остатки сил.

Из-за камня раздался тихий вскрик, следом, вихляя, вылетела короткая, как для детского лука стрела. Она ушла круто вверх, чтобы, ударившись о сучок, упасть к ногам лошадей.