Пер Гюнт: стихотворения - Генрик Ибсен

Светобоязнь

Я был в семье и в школепрехрабрый мальчуган,но днем лишь; чуть же в поле,бывало, пал туман

и поползли в долиныночные тени с гор —ужасные картинымне рисовал мой взор.

Из сказок и преданийрать призраков ползла,и ночь мне ряд терзаний,а не покой несла.

Теперь не так бывает:как воск в пылу огня,вся храбрость моя таетпри свете ярком дня.

Мне духи зла дневныестрашны; мне жизни шумв мозг иглы ледяныевонзает, мутит ум.

Мир призраков туманныймне нужен, тьмы покров;он – щит, доспех мой бранный,я в нем на бой готов.

Я грудью рассекаютуман, орлом паря;но крылья опускаю,едва блеснет заря.

Так, если подвиг мноюи будет совершен, —наверно тьмой ночноюнавеян будет он.

Терье Викен

Жил странный старик в нашем хмуром краю,С повадкой и взором орла;Провел он на море всю жизнь своюИ людям не делал зла.Но в час непогоды он страшен бывалИ словно бы одержим.«Чудит Терье Викен!» – народ толковал.Никто из товарищей не дерзалТогда заговаривать с ним.

А позже я видел однажды, как онК нам в город привез улов.Он был, несмотря на седины, силен,И весел, и бодр, и здоров.Он девушек словом смущал озорным,С юнцами, как равный, шутил,Он в лодку садился прыжком однимИ, парус поставив, отважно под нимВ морскую даль уходил.

Все то, что я слышал о нем не раз,Теперь вам поведаю я:Чудесным покажется мой рассказ,Но все это правда, друзья!Я все это знаю от тех, кто жилС ним рядом в краю родном,От тех, кто глаза старика закрыл,Когда на седьмом десятке почилОн вечным, спокойным сном.

Он был уже с детства мальчишка-пострел,Раненько ушел от родных,Везде побывал он и все посмотрел,Был юнгой из самых лихих.Но как-то однажды, придя в Амстердам,По дому он вдруг заскучал,На судне «Союз» (капитан был Прам)Он прибыл к забытым родным берегам,Но парня никто не узнал.

Да как его было, такого, узнать:Он стал и силен, и красив!Но умер отец, умерла и мать,До встречи с сынком не дожив.Бродил он, угрюмый, дней шесть или пять,Но был он не зря моряком:Не мог он бездомным по суше блуждать,Уж лучше уйти и скитаться опятьВ огромном просторе морском.

А годом позднее жену он взял.Соседи шептались: «Гляди!Напрасно он с нею судьбу связал,Еще пожалеет, поди!»Всю зиму он прожил, счастливый вполне,В уютном гнезде родном:Цветы, занавески на каждом окне,И ярко на снежной блестел белизнеВеселый маленький дом.

Но тронулись льдины, и Терье вдругНа бриге ушел опять,Лишь осенью гуси, летя на юг,Могли бы его повстречать.Нахмурился он, возвращаясь домой:Почувствовал тяжесть в груди,Веселая воля была за кормой,И скучная жизнь с подступавшей зимойЖдала его впереди.

Направившись к дому, веселым друзьямС улыбкой он вслед поглядел:Разгульную жизнь он любил и самИ втайне о ней пожалел.Но в комнате мирной увидел он,Невольно душой умилясь:Жена его кроткая пряла лен,А в люльке румяная, как бутон,Малютка лежала смеясь.

И с этого часа моряк удалойВпервые стал домовит:Бывало, работает день-деньской,А вечером с дочкой сидит.Когда же, в предпраздничный вечер, гулялНарод на соседних дворах,Он лучшие песни над люлькой певалИ маленькой Анне играть позволялРучонкой в своих кудрях.

Но вот начался великий раздор,Жестокий девятый год.С печалью и ужасом до сих порО нем вспоминает народ.Вдоль берега флот английский стоял —Угрюмые крейсера,Богач разорялся, бедняк погибал,И каждый больной и голодный знал,Что смерть стоит у двора.

Но Терье осилил и страх, и недуг,Ведь помнил он в час лихой,Что есть неизменный, испытанный друг —Огромный простор морской.Не зря он умел отлично грести,Не зря был он смел и силен:Надеясь семью от страданий спасти,Задумал он в лодке зерна привезти,Морской миновав кордон.

Он лодку поменьше себе подобрал,Без паруса вышел он:Доверившись морю, он так полагал,Ты морем самим охранен.Он рифы и прежде не раз обходил,И в шторм, и в густой туман,Но рифов и штормов опасней былТот коршун, что зорко за морем следил, —Военный корабль англичан.

Но, верой в судьбу и удачу силен,На весла рыбак налегал;Вот лодку на отмель вытащил онИ груз драгоценный взял.Хоть был этот груз не великой цены —Всего три мешка зерна, —Но для рыбака из голодной страныЖизнь маленькой дочки и жизнь женыБыла в нем заключена.

Три дня и три ночи боролся храбрецС волнами, не видя земли,На утро четвертого дня наконецЗабрезжило что-то вдали.То были не толпы бегущих туч,А цепи суровых скал,И синий, над строем вершин и круч,Встал Именес – широк и могуч,И Терье свой берег узнал.

Он дома! Теперь семья спасена!Как сердце взыграло в нем!Он Бога за эти мешки зернаВосславил в восторге своем.Но замерла речь, помутился светОт страха в его глазах:Не мог ошибиться Терье, о нет!Входил в Хеснессунн английский корветПобедно, на всех парусах.

С корвета заметили лодку. ЗвучитСигнал. Закрыты пути.Но Терье на запад отважно спешит,Еще надеясь уйти.Он слышит, как в шлюпке матросы поют,Но рук не жалеет он,И крепкие весла по волнам бьют,И волны дорогу ему дают,Вскипая со всех сторон.

К востоку от Хомборгсунна естьЕслинг – угрюмый риф;

Воды два фута бывает здесь,Когда высокий пролив.Здесь блещет и пенится водоворотИ в шторм, и в погожие дни,Но каждый, кто лодку умело ведет,Надежную пристань всегда найдетЗа рифом, в глубокой тени.

Туда-то лодчонка неслась, как стрела,Минуя гряды камней,Но шлюпка английская следом шла,И пятнадцать матросов – в ней.Тут Терье, великой тоски не тая,Сквозь грохот прибоя вскричал:«Ведь только домой торопился я!Там – голод! Там – дочь и жена моя!Я хлеб привезти обещал!»

Но громче его закричали они:«Над нами британский флаг!Отныне хозяева мы одниВ норвежских ваших морях!»Вдруг Терье на риф наскочил большой,И шлюпка матросов за ним.Ему офицер скомандовал: «Стой!»И лодку пробил, как мальчишка злой,Ударом весла одним.

В пробоину хлынувшая водаМешки потащила на дно,Но Терье в беде не робел никогда:Рванулся спасать зерно.Матросов он яростно расшвырял,Упрям и отчаянно смел,Нырял, задыхался и снова нырял,А враг беспощадный его поджидал,Как пленника, взяв на прицел.

Победный салют был немедленно дан:Доставлен рыбак на корвет!На мостике гордо стоял капитан —Юнец восемнадцати лет.Он первую битву не проиграл,Ну, как тут надменным не быть!А Терье пред ним на колени упал,Пощады прося, как ребенок, рыдал,Чтоб сердце мальчишки смягчить.

Он плакал – они хохотали в ответ,И смех был презрительно-зол.Но вот горделиво английский корветК родным берегам пошел.Затих Терье Викен; он горем своимВрагов не хотел потешать,И те, что недавно смеялись над ним,Дивились, как странно он стал недвижим,Решившись надолго молчать.

Пять тягостных лет он в тюрьме просидел,Отсчитывал день за днем,Согнулся, состарился он, поседелОт мысли о доме родном.Но с этой лишь мыслью – заветной, одной —Неволи он вытерпел ад.Час пробил. Покончено было с войной,И пленных норвежцев на берег роднойДоставил шведский фрегат.

И Терье на землю сошел опять,Где был его отчий дом;Никто молодого матроса узнатьНе мог в моряке седом.

В домишке своем он нашел чужихИ страшную правду узнал:«Без Терье кормить было некому их,И в братской могиле, как многих других,Их сельский приход закопал».

Шли годы, и лоцманом Терье служил,Вся жизнь его в море прошла,Не раз он в порт корабли приводилИ людям не делал зла.Но страшен и дик он порою бывалИ словно бы одержим.«Чудит Терье Викен!» – народ толковал,Никто из товарищей не дерзалТогда заговаривать с ним.

Однажды он в лунную ночь наблюдалЗа морем, глядя на юг,И яхты английской тревожный сигналВдали он заметил вдруг.На мачте трепещущий алый флагВзывал о спасенье без слов,И лоцман – испытанный старый моряк —Повел свою лодку сквозь ветер и мрак,Помочь иноземцам готов.

Поднялся на палубу он; оглядясь,Уверенно стал за штурвал.И яхта послушно вперед понеслась,Минуя рифов оскал.И вышел на палубу лорд молодойИ леди с ребенком – за ним:«Спасибо, старик! ты нам послан судьбой!За помощь, оказанную тобой,Мы щедро тебя наградим!»

Но лоцман вздрогнул и побледнел,Оставил сразу штурвал,На яхту прекрасную он посмотрелИ, зло усмехнувшись, сказал:«Милорд и миледи! Скажу, не тая,Мне яхту никак не спасти,Здесь берег опасный, но лодка мояНадежна вполне и сумею яСквозь рифы ее провести!»

Вот лодка, лавируя, птицей летит,Минуя гряды камней,Но лоцмана взор как-то странно блестит,Становится все мрачней.Вот Еслинга риф и кипящий прибой,Вот Хеснессун перед ним, —Вдруг встал во весь рост норвежец седойИ лодку пробил, как мальчишка злой,Ударом весла одним.

В пробоину хлынула, пенясь, волна,Как хищник в жестокой борьбе,Но мать, помертвев, от испуга бледна,Ребенка прижала к себе:«Дитя мое, Анна!» – на этот крик,Как будто от сна пробудясь,За парус умело схватился старик,И лодка, как птица, вспорхнувшая вмиг,Крылатая, вновь понеслась.

Их море трепало, как щепку крутя,Пока не швырнуло на мель,И снова нахлынули волны, свистя,В широкую черную щель.Тут лорд закричал: «Нам спасенья нет!Мы гибнем! Ко дну идем!»

«Не бойтесь! – моряк усмехнулся в ответ, —Лишь раз – но тому уж с десяток лет —Тонула здесь лодка с зерном…»

Тревога мелькнула у лорда в глазах,Мгновенно припомнил он,Как ползал пред ним на коленях рыбак,Отчаяньем ослеплен.«Ты взял мою жизнь! – Терье Викенвскричал. —Ты в смерти семьи виноват!Теперь мы сочтемся, мой час настал!»И тут на колени пред лоцманом сталБританец-аристократ.

Но Терье стоял, на весло опершись,Как в юности, строен и прям,Глаза его странною силой зажглисьИ ветер гулял по кудрям.«Ты помнишь, как шел твой надменный корветПобедно, на всех парусах,Ты был и спокоен, и сыт, и одет,Тебя забавляло, что хлеба нетВ убогих рыбачьих домах…

Миледи твоя прекрасней весныИ руки, как шелк, у нее,Грубей были руки моей жены,Но в них было счастье мое…Дочурка твоя синеглаза, бела,Кудрява, как ангелок, —Моя – побледней и попроще была,Понравиться каждому вряд ли могла,Но я ее нежно берег…

Владел я сокровищем самым большим,Ценимым выше всего,Я жил, и дышал, и гордился им,А ты – уничтожил его!Но срок расквитаться с тобою настал:Ты тоже припомнишь сейчас,Как счастье свое я напрасно спасал,Седым за несколько лет я стал,Ты станешь седым за час!»

Он за руки мать и ребенка берет,Он мрачен, суров и тверд:«Спокойно! Ни с места! Ни шагу вперед!Ты их потеряешь, милорд!»Британец рванулся и помертвел,Не в силах страх превозмочь,На лоцмана молча он дико глядел:Свершилась расплата – и он поседелЗа эту короткую ночь.

Но Терье лицом и душой просиял,От сердца его отлегло,Он руки ребенка поцеловалИ вдруг улыбнулся светло.И громко сказал он: «Свободен я!Как радостно стало жить!Теперь Терье Викену все друзья,Теперь не клокочет уж кровь мояМучительной жаждой отмстить!

За долгие годы в тюремной тоскеЯ высох умом и душой,Как стебель, растоптанный на песке;Но ныне – мы квиты с тобой!Я все тебе отдал, чем был богат,Я честно тебе заплатил,Пусть был я сегодня с тобой грубоват, —Не сетуй: уж в этом сам Бог виноват —Таким он меня сотворил!»

Наутро узнали, что яхта цела,Что все спасены притом,О Терье Викене слава пошлаВ народе из дома в дом.Никто о случившемся ночью не знал,Но начали все замечать,Что Терье веселым и бодрым стал,Тот нрав, что в плену он совсем потерял,Как будто обрел он опять.

И лорд, и миледи, прощаясь, вошлиВ убогий рыбачий домИ лоцмана крепкие руки трясли,Признав спасителя в нем.И Терье им дружески руки потряс,Дитя по кудрям потрепал.«Признаюсь вам: вот кто поистине спасОт страшной минуты меня и вас!» —Он тихо и просто сказал.

Вот яхта, Хеснессунн проходя,Норвежский подняла флаг,

Там дикий прибой, ничего не щадя,Кипел на белых камнях.Рукой по глазам Терье Викен провел —Покончено с долгим сном:«Всего я лишился и все приобрел,И если ты, Боже, меня нашел,Спасибо тебе на том!»

Таким я видал его: в город онБогатый привез улов.Он был, несмотря на седины, силен,и весел, и бодр, и здоров.Он девушек словом смущал озорным,С юнцами, как равный, шутил,Он в лодку садился прыжком однимИ, парус поставив, отважно под нимВ морскую даль уходил.

У церкви Фьере могила есть —Открыта ветрам она,Ни дерева нет, ни ограды здесь,Но надпись на камне видна.Одиннадцать букв: «Терье Вийкен» и год

Кончины – белеют на нем,Дожди его моют, и солнце печет,И дикое племя цветов растет,Его окружая венком.

Из домашней жизни