В них и язык, и душа, и свобода. Русь в древних текстах - Владимир Леонов

Первые и известнейшие жития, составленное на русской почве – жития святых Бориса и Глеба, рассказ о мученической гибели которых содержится уже в летописании XI столетия; житие подвижника Киево-Печерского монастыря Феодосия Печерского; житие основателя этого же монастыря Антония. Эти жития в XIII веке легли в основу Киево-Печерского патерика. Жития святых должны были подать мирянам пример благочестия и привести их на путь духовного совершенствования.

Хожения. Этот жанр представлял собой описание странствия паломника по святым местам. Жанровая задача «хожения» – донести верующим удаленной от Палестины страны живое свидетельство, что все святыни, описанные в Ветхом и Новом Заветах, действительно существуют; и тем самым укрепить веру в истинность Священного Писания. Самое известное в русской древности – «Хожение игумена Даниила», составленное в началеXII века.

Ораторское красноречие. Торжественная проповедь получила развитие на Руси уже с середины XI века. Именно тогда было составлено знаменитое «Слово о Законе и Благодати», приписываемое митрополиту Илариону. Оно представляло собой выдающийся памятник ораторского искусства, демонстрирующий виртуозное владение правилами риторики. Как мы уже знаем, торжественная проповедь адресовалась «совершенным» христианам, то есть образованным, сведущим как в религиозной догматике, так и в словесном искусстве. Торжественные «Слова» произносились во время церковных праздников, и нередко бывали этим праздникам посвящены. Так, в творчестве выдающегося оратора-проповедника второй половины XII века Кирилла Туровского каждое из восьми «слов» написано на какой-то церковный праздник. Это наиболее обыкновенная тематика торжественного красноречия. В данном отношении «Слово о Законе и Благодати», содержащее ярко выраженное злободневное, публицистическое начало, представляет собой скорее исключение из правил жанра.

Диалектика письменности и устной словесности

Существует научная традиция начинать историю русской литературы с упоминания так называемого «фольклора», то есть устной словесности, которая при этом рассматривается как контекстный фактор возникновения древней русской литературы. Однако и в названной традиции по-разному рассматривался вопрос о стадиальности этих двух явлений. В историях древней русской словесности XIX века, начиная с первого и в известном смысле прототипического учебника Н. И. Греча, устная поэзия неизменно ставилась на хронологически предшествующее письменным памятникам место.

На российской же почве дело обстояло иначе. Литература, то есть книжность, была принесена в виде готового корпуса переводных текстов; и уже сама народная поэзия испытала немедленное влияние со стороны книжности и продолжала испытывать его на протяжении всех веков их сосуществования. Таким образом, записи фольклора, сделанные в Новое время, отражают ту его форму, которую он принял, помимо прочего, и под влиянием книжности. Справедливым представляется следующее суждение: «Очевидно, что, ставя эту позднюю форму народной поэзии во главу историко-литературного построения, мы производим смешение явлений и нарушаем историко-литературную связь и последовательность: до книжной литературы ставится явление, образовавшееся между прочим из элементов этой же книжной литературы <…> и наоборот, после ставится книжная литература, возникшая вне всяких ее влияний».

Как видно, генетический подход, когда народная словесность видится как ступень, предшествующая литературе, не позволяет понять подлинный характер отношений народной поэзии и книжности на русской почве. «Мы не вправе в угоду генетической точке зрения упразднять принципиальную разницу между устным поэтическим творчеством и литературой». На чем же основывалась эта «принципиальная разница», как соотносились письменность и устная словесность на раннесредневековом этапе?

Будем исходить из того, что отношения русской книжности и фольклора в эпоху раннего средневековья следует понимать диалектически. Становление письма в среде устной словесности выступает как внутренний принцип развития русской литературы в средневековый период. Мы договорились считать, что русская литература начинается с принятия христианства, поскольку именно тогда письмо стало культурно маркированной речевой практикой. Исходным пунктом суждения о письменности и народной поэзии как таковых является сознание взаимодополнительности этих двух видов словесного творчества. Письменность и устная поэзия выступили как два начала, организующие диалектику развития словесности.

Вопросы для самопроверки

– С какого времени можно говорить о возникновении оригинальной русской книжности?

– Каков был идеал древнерусской книжности – в отличие от литературы Нового времени?

– Почему фольклор невозможно рассматривать как непосредственный источник русской книжности?

– Какова диалектическая природа развития русской словесности на средневековом этапе?

Письмо и устное слово

На начальном этапе становления русской словесности, то есть в так называемый «киевский» период национальной истории (XI—XII вв.), существовала очень важное соотношение: письменность / устная словесность (народная поэзия). Письмо, появившись, сразу оказалось противопоставлено устному слову по целому ряду параметров. Кратко охарактеризуем основные различия, противопоставлявшие письменность и устную поэзию.

Первейшее различие связано с характером культурной ориентированности письменного и устного слова соответственно. Письменное слово, выражаясь современным языком, диахронично: оно рассчитано на восприятие не здесь и сейчас, а в весьма отдаленной временной и пространственной перспективе, возможно, спустя столетия и в неведомой еще стране. Такое восприятие, выражаясь словами выдающегося русского филолога М. М. Бахтина, принадлежит «большому времени» культуры. В противоположность письменному, устное слово синхронично: оно предполагает единовременность произнесения и восприятия. Певец в устной поэзии не рассчитывал на какую-то перспективу: для него было само собой разумеющимся, что его слово возникает, осуществляет свою роль и канет в небытие именно здесь и сейчас, в единственный момент его произнесения.

Другие различия связаны с отдельными сторонами функционирования речи в книжности и в устной поэзии. Всякая речь, письменная или устная, как известно еще со времен Аристотеля, «состоит из трех элементов:

– самого говорящего,

– предмета, о котором он говорит,

– и лица, к которому он обращается».

Функциональные позиции предмета, субъекта («говорящего») и адресата («к кому обращаются») в книжной и устной словесности заметно различались.

Со стороны предметной составляющей характер древнерусской письменности определялся ее связью с государством и церковью. «Большинство древнерусских писателей, в отличие от народных поэтов <…> отразили в своем творчестве воздействие морально-философской теории христианства». Христианская тематика была основной и безусловно господствующей в книжности. При этом в оригинальной письменности присутствовала еще и тематика, которая в ХХ веке обыкновенно называлась «патриотической»: тематика, связанная с осмыслением места новообращенной Руси в современной христианской истории.

Вместе эти две идеи – христианская и патриотическая – формировали смысловую основу ранней русской письменности. С другой стороны, тематику устной поэзии формировала сфера, в широком смысле слова, бытовых повседневных представлений людей: сфера вне-церковная – или, можно сказать, «до-церковная», поскольку сам ее состав был теснейшим образом связан с «языческой» картиной мира и каждой своей деталью ее проявлял.

Со стороны состава аудитории-адресата различие было, пожалуй, наиболее важным. Дело в том, что на раннем, «киевском», этапе развития словесности книжность имела распространение и хождение только в очень немногочисленном и сословно обособленном круге древнерусского общества. Существует популярный миф о якобы имевшем место чуде массового христианского просвещения Руси в первые же десятилетия после крещения.

С этим мифом следует расстаться. Просвещение, безусловно, имело место, и его последующий эффект для становления русской культуры переоценить невозможно. Однако оно не было массовым. Мы не говорим сейчас даже о том, что само крещение Руси происходило совсем не безболезненно, а сопровождалось насилием, растянувшимся на столетия, и фактическим «двоеверием», следы которого историки находили еще и в XIX веке. Речь о том, что даже приобщение к христианской литературе в глазах современников выглядело как гибель для рода и семьи: иначе не было бы того плача, которым, по слову Киевской летописи, провожали матери своих детей «в учение книжное».