В них и язык, и душа, и свобода. Русь в древних текстах - Владимир Леонов

А дети были привилегированные, из «нарочитой чади». Летопись говорит, что Владимир после крещения «посылал собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное». Таким способом за несколько десятилетий была сформирована весьма немногочисленная, однако очень влиятельная (уже просто в силу сословного происхождения) корпорация книжных людей, общественный авторитет которых держался, с одной стороны, на родовитости, с другой, на просвещенности. Именно в пределах этой корпорации главным образом и имела хождение книжная христианская культура.

В противоположность ей, устное поэтическое творчество не было ограничено в составе своей аудитории какими-то рамками. Д. С. Лихачев справедливо отмечал, что в русской словесности «до XVII в. систему литературных жанров мы не можем рассматривать как самостоятельную. Она дополнялась системой жанров фольклора». Книжность обслуживала лишь ту сторону общественной жизни, которая была связана с церковно-государственными интересами. Все прочие стороны жизни людей, касающиеся их «мирского» бытия, сопровождались обращением к устной поэзии. Рождение, брак, личные отношения, судьба, смерть – для всех этих аспектов человеческого бытия существовали устнопоэтические жанры, к которым обращались люди независимо от своего сословного статуса. Правильно будет сказать, что аудиторией устной поэзии были все русские люди, тогда как аудитория книжности составляла в этом множестве лишь небольшой его участок.

Наконец, различна была позиция субъекта – носителя слова. Д. С. Лихачев находил возможным говорить о различении в XII веке в русской словесности двух типов «авторства». Первый тип – тип «глашатая» вечных истин, проповедника. Второй тип – тип «певца», народного сказителя, нашедший свое литературное воплощение в образе Бояна в «Слове о полку Игореве» и частично определивший творческую манеру самого создателя этого памятника. В объяснении разницы между этими двумя типами авторства Лихачев опирался прежде всего на различия предметно-тематической сферы произведений: «глашатай» писал на религиозные темы, а в лиро-эпических произведениях «певца» отразились ратные подвиги князей и богатырей.

Однако и творческие установки создателей текстов в устной поэзии и в письменности различались. Традиционализм (опора на традицию) и вариативность (возможность изменения текста) были характерны для средневековой русской словесности раннего периода в целом, безотносительно к устному или письменному способу оформления речи. Но это были два разных традиционализма: «рефлективный», в терминологии выдающегося филолога С. С. Аверинцева, – в книжности, и «дорефлективный» – в устном творчестве.

Книжник «рефлексивно», то есть осознанно, понимал, что полагается опираться на некоторую традицию текстопорождения. Народный певец об этом не задумывался: он просто поступал соответствующим образом… Как уже сказано, различной была и социокультурная локализация двух отделов словесности: из среды ученой корпорации вышли и создатели первых оригинальных письменных произведений, и их аудитория. Преобладающая религиозная тематика, следование византийским жанровым образцам, многочисленные заимствования из религиозной литературы принципиально отличали ученого книжника эпохи Киевской Руси от народного певца-сказителя.

Перечисленные различия в значительной степени были связаны с тем, что древнерусская книжность с самого момента своего возникновения стала существовать как особый социокультурный институт. Этот институт письма возник и поддерживался, поскольку именно в нем совершалось оформление новой культуры – русского христианства. Институционализация письма подразумевала выполнение им этой важнейшей для своего времени функции: воплотить в слове идеологию новой культуры.

Но это означало, что книжность должна была и в формальном отношении отличаться от устной поэзии. Она должна была обладать целесообразным устройством, позволяющим донести до аудитории новые христианские идеи. Функциональное задание, которому подчинялась письменность, заключалось в максимальной суггестивности, убедительности. Текст книжного произведения должен был строиться так, чтобы у читателя возникало ощущение бесспорной достоверности его содержания. Ранняя русская письменность руководствовалась идеологическим заданием, подразумевающим формирование у аудитории определенного мировоззрения. А это задание для своего осуществления требовало определенных принципов устройства текста.

Вопросы для самопроверки

– Какие можно выделить критерии различия книжности и устной поэзии в киевский период?

– Охарактеризуйте различие по признаку диахронической / синхронической культурной ориентированности.

– Охарактеризуйте разницу в предметно-тематическом содержании книжности и устной поэзии.

– Охарактеризуйте разницу в составе аудитории книжности и устной поэзии.

– Охарактеризуйте разницу типов автора в книжной и устной поэзии.

– Какова была функция письменности в киевский период?

– Что такое «институционализация письма»?

Этап спецификации письма

Текстопостроение и идеология Повести временных лет. – Библейский исторический контекст. – Легенда об апостоле Андрее. – Мотив «трех братьев». – Княгиня Ольга – «мудрая жена». – Рогнеда и Анна: «взятие города – брак – воцарение». – Владимир равноапостольный. – Русская история как продолжение византийской – ПВЛ как «сделанный» текст. – Слово о Законе и Благодати. – Публицистика Феодосия Печерского. – «Поучение» Владимира Мономаха. – Содержание эволюционного этапа спецификации письма.

Повесть временных лет

Способы осуществления идеологического задания мы рассмотрим на примере «Повести временных лет» (далее – Повести) – известнейшего памятника русской книжности киевского периода.

Анализ Повести позволяет сделать следующие наблюдения.

Древнерусский книжник начинает повествование о русской истории не откуда-нибудь, а от библейского Потопа. За счет этого русская история сразу помещается в контекст Священной истории и мыслится от нее неотрывной. Священная история начинается на небесах – и, следовательно, там же провиденциально заложено будущее русского народа. Названное обстоятельство становится особенно заметным, если мы сравниваем Повесть с историческими сочинениями, созданными в Новое время.

Первые из них и в этом смысле знаковые – «Древняя российская история» М. В. Ломоносова и «История государства Российского» Н. М. Карамзина. Существует еще «История» В. Н. Татищева, созданная в первой половине XVIII столетия; однако она по форме и по самому замыслу тяготеет к летописи, а не к научному сочинению.

История Ломоносова ведется «от начала российского народа», история Карамзина – от племен, составивших этот народ, то есть от письменных свидетельств о славянах в иноземных памятниках. И в том, и в другом случае контекст задается эмпирический (неизвестный термин), не выходящий за пределы «земных» событий.

Среди окружающих славян народов летописец выделяет варягов, то есть скандинавов, и греков, то есть жителей Византии. Это были два наиболее значительных народа средневековья. Варяги славились военным искусством и отвагой, а кроме того, им приписывалось владение магическими способностями (волхвование). Византия же представляла собой оплот христианской цивилизации своего времени. Через славянские земли с севера на юг пролегал один из важнейших транзитных путей, который так и назывался: «путь из варяг в греки».

Легенда об апостоле Андрее способствует созданию ореола значительности вокруг этого пути. Вдумываясь в ее содержание, мы отмечаем, что герой легенды, апостол Андрей, избирает далеко не самый удобный путь к своей цели – а он с понтийских, то есть черноморских, берегов (Синоп, Корсунь) хочет направиться в Рим. Кратчайший путь был бы, конечно, через Босфор и Мраморное море. Однако апостол направляется в устье Днепра, поднимается по Днепру, затем по реке Ловоти и далее плывет до варяжских земель, откуда кружным путем по Балтике и Атлантическому океану можно добраться до Средиземного моря.

Зачем такой сложный маршрут? – Во-первых, у читателя создается представление о срединном положении Русской земли, которая лежит на перекрестье всех путей Европы. Во-вторых, и это особенно важно, апостол на своем пути останавливается там, где впоследствии возникнет Киев, благословляет это место и предсказывает, что тут будет великий город. Таким способом исподволь читателю внушается мысль о Божественном промысле, поставившем Киев над всеми остальными славянскими городами и княжествами.