'Москва' над Берлином - Борис Николаевич Масленников

Сложную технологию монтажа жизнедеятельных систем самолета, операций, требующие высокой точности и большого мастерства, выполняли двенадцати-, тринадцатилетние мальчишки. Им бы учиться в школах, зачитываться приключениями и подвигами героев книг Конан Дойла и Марка Твена, Пушкина и Лермонтова, Фурманова и Николая Островского, многих, многих книг других писателей. Им бы заниматься своими ребячьими делами, играть в свои ребячьи игры. А они строили новейшие бомбардировщики.　

Правда, свое ребячье «нутро» нет-нет да и вырывалось у них наружу. То один другого ущипнет, то друг другу язык покажут, гримасу на своих умилительно-грязноватых личиках уморительную состроят — дразнятся. А то, при малейшей возможности, — дети же! — начнут в чехарду, в прятки играть среди полусобранных самолетов. Или в «чику» — «подфутболивают» маленький мячик, перевязанный нитками кусочек ткани или пакли из положенного по технологии сборки обтирочного материала. Кто большее число раз «подфутболит» мячик, не дав ему упасть на землю, тот и выигрывает.　

Бригадирами у ребят — мастера, опытные трудяги, большинство пожилых, седовласых, лет за шестьдесят. С любовью и отцовской заботой следили они за своими питомцами. И одобрительно-доброжелательно, когда прорывается ребячье, и строго-требовательно, когда дело касается сборки самолетов. Да они, эти убеленные сединами мастера, и в самом деле были как бы вторыми отцами своих «подчиненных»: собственные отцы почти у каждого их питомца были на фронте…　

Сложные чувства вызывали эти ребятишки. И чувство жалости к ним: ребята ведь детства не видят! И чувство сомнения: а вдруг они что-нибудь да не так сделают, где- то что-то не довернут, не дотянут, забудут установить, установят неправильно — это же дети…　

Спросили у бригадиров: надежно ли ребята работают?　

— Надежно! — ответили те. — Ни одной рекламации из летных частей на качество сборки не поступило. Хорошие отзывы, благодарности были. Да они хотя и пацаны, и дети еще, но хорошо понимают, что не игрушки им доверено собирать, а боевые самолеты, на которых наши советские летчики, возможно, их же родные или знакомые, будут фашистских гадов громить. Разве можно тут плохо работать?..　

И тогда новые чувства охватили наших летчиков и техников. Чувство гордости за трудовые подвиги — иначе это не назовешь — всех ребят нашей страны, кующих, как и те, что строили лучшие в мире самолеты того времени — Ту-2, оружие победы, чувство уважения к этим мальчишкам.　

Остальной состав полка где-то в начале мая перебазировался прямо на новый аэродром. От станции Михнево, куда мы прибыли поездом, нас довезли на открытых автомашинах до аэродрома, на окраине которого, у опушки леса, уже были развернуты палатки для проживания всего личного состава. Меня, как и многих штурманов, интересовали новые самолеты, о коих мы слышали много хорошего.　

Поэтому, как только представилась возможность, я сразу двинулся на летное поле, где велись интенсивные полеты.　

Когда я впервые увидел самолет вблизи, мною овладело чувство какого-то удивительного беспокойства и восхищения: неужели на таком прекрасном самолете мне доведется летать! Необычной формы, верхнеплан, с двумя килями, на тонких высоких стойках шасси, самолет казался воплощением изящества и скорости. Особенно красивым виделся он в полете: все в его конструкции было обтекаемым, не было ни одного острого угла или выступающей детали, даже дутик и тот убирался вовнутрь хвоста фюзеляжа. Удивляли своими размерами двигатели. Они примерно в два раза превышали длину двигателей тоже воздушного охлаждения наших известных самолетов- бомбардировщиков ДБ-3 и Ил-4, так что коки винтов находились почти на одном уровне с носом кабины летчика и штурмана. И на земле самолет производил отличное от всех других самолетов впечатление. Что-то гордое и независимое было в его высоко поднятой передней части фюзеляжа. И рулил он необычно спокойно, солидно, важно, гордо: амортизировали только стойки шасси, колеса которых обкатывали неровности аэродромного поля; весь же самолет, казалось, плыл над землей на одной высоте, как бы бережно неся все, что находится в нем, — и вооружение, и бомбы, и экипаж.　

В «квадрате», откуда осуществлялось руководство полетами и где находились причастные к ним люди, среди техников и летчиков ожидал своей очереди на полет и мой Иван. После коротких приветствий и обычных в таких случаях — после очень длительной разлуки — взаимных расспросов о том, как дела, как добрался, что новенького, что ожидается и т. д., Иван поинтересовался:　

— Хочешь, сейчас у командира попрошу разрешения взять тебя в полет? Мне, — он посмотрел на часы, — через пять минут самостоятельно в зону лететь по плановой таблице. Узнаешь, что это за чудо-самолет.　

А что спрашивать: я об этом только и мечтал. Наверное, такого вопроса можно было и не задавать — кто же из летчиков откажется от полета, да еще на новом для него самолете. Короче говоря, мы полетели. Я, естественно, имел весьма общее представление о Ту-2. Но с самого начала полета, когда самолет приседал на шасси от сдерживаемой тормозами мощи оглушительно грохочущих двигателей, становясь ниже — как птица перед взлетом, с самого разбега, когда с непривычной быстротой нарастала скорость самолета, с момента, когда, плавно поднимая хвост самолета, Иван придал ему почти горизонтальное положение, а затем неуловимым движением штурвала «оторвал» от земли и перевел в режим набора высоты, возраставшей тоже с небывалой скоростью, — стало ясно, что никакие другие самолеты, на которых за короткий срок летной службы мне приходилось летать — Р-5, ТБ-3, СБ, ДБ-3, Ил-4, - не шли ни в какое сравнение с этим действительно первоклассным самолетом.　

Очень правильно сделал Туполев, что предусмотрел размещение летчика и штурмана в одной кабине. Вот он, мой летчик Иван, сидит впереди, отделенный от меня узкой бронеспинкой. Как всегда, уверенно держит в руках штурвал. Внимательно следит и за воздухом, и за приборами, в то же время по ходу полета по самолетному переговорному устройству — СПУ — успевает вводить меня в курс всего нового, что имеется в кабине.　

Я до него могу дотронуться. Увидеть, как и почему он предпринимает то или иное действие. Следить за его лицом, по выражению которого давно уже привык без слов понимать, что ему нужно, что беспокоит, все ли у него в порядке. В полете такой непосредственный контакт летчика и штурмана очень важен, особенно в боевом полете.　

А ведь в самолетах ДБ-3 и Ил-4, на которых мы с Иваном до этого летали, мое рабочее место штурмана располагалось в носовой части фюзеляжа, в ажурно выполненной из деревянных или дюралевых реек хрупкой кабине, остекленной полумиллиметровым плексигласом.　

Вот в Менгоне наш самолет, испытанный еще в 1937 году