Между двух огней - Ande

в Анголу, а по тихому пробраться в Либерию. Я ващет помню, где там открыли россыпи алмазов. Ясное дело найду жалкие крохи, ибо любитель. Но на жизнь, думаю, хватит.

В середине девяностых, три русских бизнесмена решили заняться инвестициями. Тут им подвернулся бывший сокурсник, африканец по кличке Петруха, заодно и сын вождя одного из африканских племен. Он уговорил их заняться добычей алмазов в Африке. От одного из них я и узнал про это месторождение. И еще в Сьерра-Леоне. Но там кимберлитовая трубка. Захватывающая история ващет. Но применительно ко мне важно лишь то, что я знаю про месторождения, про которые мир узнает через сорок лет. Как бы мне это дело конвертировать?

На улице, если в тени, холодновато. Я пожалел, что не надел пальто. Еще сильно раздражают спички. Да и горлодер Галуаз — не мои сигареты. Показался спуск в метро и церковь Мадлен. Мужчина, поднимающий жалюзи магазина, привлек мое внимание к названию. Американские товары. Решил полюбопытствовать.

Из магазина я вышел в кожаных перчатках и с зажигалкой Зиппо. Новинка, мсье, не тухнет в самый сильный ветер, одной заправки хватает на полгода. Лишь немного поторговавшись, позволил себя уговорить. В соседней табачной лавке, чисто по-французски, обменял свои пол пачки Галуаз, на пачку Житан, лишь с небольшой доплатой. Начал вживаться в шкуру среднего француза. Пять сантимов экономии! Чуть подальше зашел в магазин одежды, и купил шарф, патриотично красно-бело-синий. Обмотал шею. Я теперь настоящий бульвардье. Только сидеть буду не в кафе на бульварах, а поеду на набережные.

Спустился в метро, и закурил. Окружающие с интересом покосились на мою новую Зиппо. Независимо выпустил дым в потолок. Одет я так, что не бросаюсь в глаза. Черная шляпа, перчатки, брюки, ботинки. Белая рубашка, твидовый пиджак. Темный вязаный галстук. Обмотан шарфом. Не отличить от местного. Выйдя из метро на Понт-Неф, за пять сантимов почистил ботинки у тетки-чистильщицы.

Пройдя немного по набережной, свернул в кафе. Официант на улице разводил жаровню для клиентов, решивших сидеть на улице. Но я слегка замерз и прошел в зал. Усевшись у батарей, попросил грог. Закурил ожидая. Принесли стакан, мелкими глотками выпил. В голове вертелась какая-то мысль, которую я никак не мог ухватить. Грог согрел.

В кафе зашла девушка. Очень красивая. Уселась у окна, что-то заказала. Парижанки ваще-то, на первый взгляд — страшненькие. И сейчас и в будущем. Это потом, при личном общении, замечаешь и шарм, и обаяние, и ухоженность и стильность. А эта была красавица. Тонкий профиль, волшебные глаза, стройная и грациозная. И глядя на неё, я вдруг полностью осознал, что я, мать его, в Париже. В тридцать четвертом. И вспомнил.

Одной из семейных легенд были Югославские Сокровища. Мой дед воевал. И закончил войну в Праге. Там, выбивая немцев из предместий он, в одном из домов, наткнулся на умирающего раненого немца. Который оказался вовсе не немцем. А русским. Бывшим белым офицером. Чувствуя смерть, он поделился с дедом тайной. Во время эвакуации Врангелевского золота на пароходе «Самара» был похищен полный ранец сокровищ. Которые и закопали в деревне Прзно, что в Черногории, недалеко от Котора. И найти его очень просто. На острове, что запирает вход в бухту — старая башня. Заброшенная за ненадобностью. Посредине южной стены, у фундамента, не очень глубоко, зарыт ранец. Забирай.

Дед говорил, что сообщив все это, беляк отдал концы. Повзрослев, по некоторым деталям дедова поведения, мне стало ясно, что тайну открыли в обмен на быструю смерть. Видимо, раненый очень мучился. И дед его исполнил, жалко, что ли?

До самой смерти, родня хихикала над дедом, когда он вспоминал что мог бы быть богачом. Но в нулевые племянник неожиданно поведал мне, что отдыхал в Черногории. В музее партизан узнал, что в деревне Прзно, в девяностом, случайно нашли клад времен первой войны. И этот ранец стоит в музее экспонатом. И пачка истлевших фунтов стерлингов.

Когда я очнулся от воспоминаний, девушка уже ушла. Жалко. С удивлением понял, что Иван с женщинами был стеснителен и совершенно не понимал, как себя вести.

Хе-хе. Подошедшему гарсону я сказал, чтоб принес двойную виноградной водки. С удовольствием выпил. Закурил, рассчитался, и отправился домой на такси.

Траффик в Париже уже сейчас очень не детский. Какие-то авто, про которые я даже не слышал. Традиционные такси Рено. Множество Пежо и Ситроенов. Черные Форды. Ездят Роллс-Ройсы. Попадаются БМВ и Мерседесы. Мелькнул Хорьх.

Трясясь в допотопном Рено, я размышлял, что оказался между двух войн как между двух огней. И понятно, что надо валить. И даже ясно когда. А теперь ясно — на что. Куда? Вот над этим еще есть время подумать…

Я вылез из такси на Пигаль. Углубившись в квартал, зашел в магазин продуктов. Купил чай, кофе, сахар и турку. Подумав, купил кусок хамона. У меня хитрый план. В соседней булочной взял два длинных багета. Совсем немного спустя я ступил в парадную дома, в котором проживаю. За стеклом сидит консьержка — мадам Клоди.

В парижской культуре устойчивая традиция нелюбви к консьержам. Они, это нечто среднее между управдомом, швейцаром у ворот, и прислугой за все. В связи с этим у жильцов и консьержей масса взаимных претензий друг к другу.

Иван, по простоте душевной, воспринял поначалу консьержку кем-то типа дворника, что был в Петроградском доме на Литейном, где он перед войной снимал квартиру. Тому было достаточно сказать, что тебе нужно, и все делалось. За небольшие деньги.

Парижские консьержи воспринимают себя заместителем бога в этом доме. И ведут себя соответствующе. Поэтому Ваня был потрясен, когда походя распорядившись застеклить окно, услышал в ответ просьбу идти куда подальше. Потом все только усугублялось. А однажды, когда Иван сказал, что нужна печка, иначе можно помереть от холода, ему рассказали о всех его родственниках начиная от Адама. И все эти голодранцы мечтали лишь об одном — устроить пожар в мансарде прекрасного дома на рю Ордан. Но она, мадам Клоди, служит здесь не для того, чтобы давать всяким сомнительным типам сжигать кварталы.

Так дальше и шло. Мадам Клоди пренебрежительно фыркала на его вежливые «Бонжур мадам». А Ваня мстительно грохотал о входную дверь кулакамина весь квартал, когда за полночь возвращался со своих заработков. Но сегодня