Совьетика - Ирина Маленко

Пришла пора анализа и переосмысления нашей жизни.

Ирландские бабушки вот тоже сделали свой выбор. Они одним махом перечеркнули своё славное прошлое, встав на сторону колонизаторов – духовных и физических наследников тех, кто столетиями терзал и продолжает ещё потихоньку посасывать кровь из их собственного народа, как вот-вот готовая отвалиться (при мысли о более свеженькой добыче!) жирная пиявка.

Бабули, вам так несказанно повезло, что у Ирландии нет нефти!

“По капле выдавливать из себя раба”- самая трудная задача в жизни человека. Так считал Антон Павлович Чехов. Выдавить из себя раба- это означает и осознание сегодня потомками прежних крепостных того, что “барин” не был “добрым” только оттого, что позволял крестьянам рубить не посаженный им самим лес. И осознание того, что “Америка” не сделала ничего доброго для Ирландии: что она построена на поте и костях многих народов, в том числе и ирландских иммигрантов, экономически и политически “выдавленных” за океан точно так же, как сегодня выдавливаются, к примеру, из Восточной Европы сюда так упорно игнорируемые даже самыми прогрессивными здесь левыми партиями мигранты-рабочие, готовые вкалывать как буйволы, за гроши. Что же, через несколько поколений молдаване или украинцы должны будут объявить свою благодарность Ирландии за то, что здесь тянули жилы из их отцов и дедушек? И прощать после этого Ирландии любую гадость – например, присоединение к агрессору в нарушение её официального нейтрального статуса, как это делается сегодня?

– Есть только одна положительная вещь в этой войне, – сказал мне при встрече Дермот.

– Это что же?- саркастически поинтересовалась я, но он не шутил.

– Что чем дальше и чем больше иракцы будут страдать – и несомненно, сопротивляться, тем больше в мире осознают снова приемлемость вооруженной формы борьбы за свое освобождение, которая при определенных условиях является, к сожалению, единственно возможной. После 11 сентября людям внушили, что это чуть ли не табу. Но это вполне законная форма освободительной борьбы – что, кстати, признается в официальных документах ООН!- и иногда просто нельзя иначе. Скоро люди снова осознают это. Американцы сами мир к этому подталкивают.

– Дермот; а ведь мы с нашим другом…

– Да, знаю…. Эх, если бы Он только знал….- это Дермот о Лидере, – Досталось бы нам всем по первое число. Как пить дать.

– Да уж, конечно, Он, как обычно, “ничего не знал»… Хорошо устроился!

В последнее время наши с Дермотом отношения ухудшились – вернее, ухудшилось мое к нему отношение, но он об этом не подозревал. Дело было даже не в Ойшине, а в том, что Дермот начал регулярно излагать мне свои достаточно нездоровые физические фантазии. Правда, только словесно – на то, чтобы попробовать осуществить их на практике, у него не хватало духу. Но я подозревала, что это было только делом времени. И мне становилось все неприятнее и неприятнее его общество – несмотря даже на наши с ним увлекательные беседы на политические темы.

Через неделю после моей той встречи с Ойшином поздно вечером у меня запищал телефон – пришла эсэмэска. От Дермота. Наверно, опять одна из его неприличных фантазий!

«Тебе нравится кто-то другой?” – засветились буквы на экране моего телефона.

Я похолодела.

«О чем это ты?”- быстро набрала я на своем мобильнике.

Хотя я прекрасно поняла, о чем это он. Не поняла только, откуда он это узнал. И ни за что не собиралась в этом сознаваться. Даже под пытками. Вовсе не потому, что я боялась рассориться с Дермотом – просто это была моя священная тайна, которой никто не должен был касаться грязными руками. Даже самому Ойшину я не собиралась в этом признаваться – только намекнуть. Ну, а уж Дермот, с его плотским взглядом на вещи, не смог бы даже понять, что Ойшин значил для меня. Он подумал бы что угодно – что Ойшин моложе его или лучше его выглядит, – но он никогда не понял бы, что даже если бы Ойшин выглядел как Квазимодо, это ничего в моем отношении к нему, Дермоту, уже не изменило бы. Ойшин был мне не просто другом – он был моим соратником, моим боевым товарищем, человеком, разделявшим мои взгляды и разделявшим со мной опасности и трудности… Все мечты мои соединились в нем в одном лице.

Дермот же опасностям себя подвергать больше не хотел – и вообще как-то проговорился о своих фрустрациях: «Я мог бы быть уже директором школы, а я… уже скоро на пенсию, а у меня еще ничего нет за душой… другие в моем возрасте….»

Вот тебе и вся революция. И все объяснение того, почему они выбрали такой курс, который они выбрали. Годы поджимают. Хочется успеть пожить всласть.

Дермоту было всего-то 49. Хоть он и так любил называть себя стариком. Вы можете представить себе Ленина сожалеющим, что он не сделал карьеру адвоката в царской России?…

Ойшин был не таким. Он не жалел, что не сделал карьеру, не стремился наверстать упущенное на этом поприще – и не боялся, что о нем подумают американцы. А еще… еще он не воображал себе, как сделает со мной что-нибудь гадкое – а если даже и воображал, что трудно себе представить, то никогда ни словом об этом не заикнулся. В то время как Дермот почему-то ожидал, что меня его бред сивого жеребца должен приводить в восторг. И мое отвращение к нему из-за этого росло поминутно – с такой скоростью, как поднимается вода у нас в местной рыбацкой гавани, когда начинается прилив….

Вместо письменного ответа Дермот мне тут же позвонил.

– Тебе нравится кто-то другой? – повторил он свой вопрос.

– Кто? И с чего это ты взял? – мне казалось, что мой собственный голос звучит ужасно фальшиво, но делать было нечего.

– Наш друг.

– Что-о-о? – протянула я как можно дольше. И – с возмущением: – Кто тебе сказал такую глупость?

– Он и сказал.

– Вот хам! – на этот раз мое возмущение было совершенно искренним. – С какой стати он себе это вообразил?

– Так значит, нет?

– Нет, конечно. Чего он тебе там наговорил?

И Дермот с явным облегчением в голосе поведал мне:

– Он просил у меня совета. Говорит, мне кажется, что она на меня глаз положила. Что мне, cпрашивает, делать?

– Ну, и что же ты ему посоветовал?- спросила я с иронией в голосе, но внутри у меня все замерло от ужаса.

– Сказал, наверно, это показалось тебе. Спросил, правда, сначала, почему это он так подумал, но он не захотел мне говорить. И вот я тебя теперь спрашиваю – почему он мог так подумать?

Ага… Это женатый мужчина, который не собирается разводиться со своей женой (и слава правда богу, что нет!) и считает, что я гожусь только для того, что жена ему делать не позволяет, устраивает мне сцену ревности. Ну-ну…

– Понятия не имею. Мы нормально общаемся, хорошо, по-дружески,- тут мне почудилось, что я ощущаю вкус теплых губ Ойшина на своих губах, и я изо всех сил замотала головой, чтобы прогнать это наваждение. – Иногда некоторые мужчины – помнишь того депутата? – неверно интерпретируют мою дружелюбность…

Если бы Ойшин ее хоть как-то интерпретировал!…. Если бы он хоть немного думал обо мне! Но наверно же, думает, раз даже решился спросить совета у Хрома-Костыля…

От мысли, что Ойшин тоже думает обо мне, меня бросило в жар.

– Ну ладно, поверю тебе… Понимаешь, ведь ты – весь смысл моей жизни… Все, ради чего я живу. Если бы я только не был женат… Когда мы увидимся следующий раз, давай пойдем с тобой в гостинице в бар… ты, пожалуйста, не надевай ничего под платье, а я…

И это называется – «смысл всей моей жизни»?! И это- все, ради чего он живет?

Я чуть не разбила телефон об стенку.

В тот момент я почти ненавидела Ойшина. Каким же дураком надо быть, чтобы до сих пор еще сомневаться в том, что он мне по душе?! И что, больше не у кого было спросить совета? Мог бы спросить и у меня самой, раз ему так интересно, как я отношусь к нему.

И что, если между нами что-то будет, он тоже побежит потом на исповедь к Дермоту?

И я решила как следует пропесочить его при следующей встрече.

****

На следующее утро я, как обычно, сидела за компьютером в офисе раньше всех. Каждое утро я приходила первой и открывала наружную дверь – и у меня оставалось еще по меньшей мере полчаса свободного времени, пока не начнут собираться остальные.

Я сидела за монитором и читала в интернете голландскую газету, когда за спиной у меня вдруг раздался звонок во внутреннюю дверь. Это было очень странно – потому что у всех моих коллег был собственный код, набрать который было достаточно для того, чтобы внутренняя дверь открылась.

Я обернулась. В дверь светили фонариком двое полицейских – мужчина и женщина. У меня нехорошо засосало под ложечкой. Что делать в нашем офисе полицаям, да еще в такую рань?

Но не открывать было глупо, и я открыла им дверь.

– Доброе утро, – сказала я, глядя на них вопросительно.

– Доброе утро. У вас все в порядке?

– Все. А что случилось?

– К нам на пульт поступил от вас сигнал с вашей секретной кнопки тревоги.