Горизонт забвения - Дарья Тарасова

и легкие, пробит череп, сломана левая рука, а лицо изрезано осколками лобового стекла. Это не считая гематом и ушиба позвоночника.

Сразу за врачом пришел мой капитан из полицейского участка.

Он стоял рядом, положив руку на подлокотник, и долго сохранял молчание, глядя в пол.

– Я знаю, – прервал я молчание первым. – Её нет, мой напарник предатель, Роберт ушел.

– Да, – подтвердил он, прокашлив ком в горле. – Соболезную.

Я попытался проглотить подступивший ком, но вызвал этим очередной приступ удушающего кашля, на что мгновенно подоспела медсестра. Она обновила капельницу и меня снова захлестнула волна сна. Я снова оказался в объятиях любимой.

– Я буду по тебе скучать, любовь моя! – Только и успел сказать я.

Она улыбнулась:

– Не успеешь соскучиться. Скоро мы снова будем вместе.

Сон растаял так же легко, как и пришел, но на своем лице я все еще ощущал прикосновение ее мягких волос, ниспадающих на меня, когда мы целовались, чувствовал аромат ванили и корицы от ее тела. Я не стал сдерживать слезы.

Почему это произошло с нами? Совсем недавно я считал, что человека с моим прошлым невозможно полюбить, но она это сделала. Совсем недавно она была невероятно одинока и лишена всего на этом свете, но я мог дать ей все, что бы она была счастлива. Теперь мне и вправду нечего терять. Теперь придется вспомнить прошлое и отомстить так, как меня учили. А после, мы обязательно снова будем вместе.

Объятия сна в этот раз поглотили меня на несколько дней, принеся облегчение уставшему телу, но не разуму. В этот раз я не видел снов, и это было к лучшему.

Я резко открыл глаза и попытался сесть, но резкая боль в правой руке меня притормозила. Эту боль причинила сдвинувшаяся игла капельницы. Я осмотрелся, но не сразу понял где нахожусь – мозг пока еще с трудом выходил из тумана.

В окно с опущенными жалюзи пробивались лучи солнца, которое уже клонилось к закату.

Глаза скользнули по предметам в палате и я увидел сотовый телефон Теи на столе. До крови сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, окрапив их алой росой, я снова попытался сесть, но и сейчас резкая боль снова пронзила тело на сей раз исходя из груди. Я слегка дотронулся до груди и почувствовал гематому.

Дверь палаты распахнулась и вошла медсестра.

– Как хорошо, что вы очнулись, – сказала она голосом нежным и робким, не соответствующим ее возрасту и комплекции.

А точно хорошо?

Очень быстро пришел врач. С порога я застал его вопросом:

– Где она?

– В морге, – ответил он. – Мы ждали когда вы очнетесь.

XXXI

Санитар, очень высокий, широкоплечий и, похоже, обожающий качалку, катил меня в инвалидном кресле на цокольный этаж в морг. Идти самому было очень болезненно из-за ушиба правово колена, и еще каждый шаг отдавался режущей болью в груди.

Этот бравый медицинский работник провозил меня мимо других палат с тяжелыми пациентами. Люди в них явно страдали, томились, призывая смерть как облегчение.

Колесики кресла поскрипывали, противно и звонко в пустом коридоре. С потолка разливался бежевый цвет, не удобный для глаз. Воздух здесь, в отличии от проплаченных палат, не фильтровался кондиционерами и был пропитан запахом лекарств, боли и смерти.

Мне хотелось затормозить ход времени, продлить дорогу по коридору. Я боялся увидеть Тею. Ком уже подступил к горлу. Как назло этот санитар шагал слишком быстро.

Отсутствие капельницы с лекарствами и обезболивающим дают о себе знать. Из живота уже начинает прорываться импульс боли, словно осьминог своими щупальцами обхватил меня, сдавив все мое нутро, не давая дышать.

Я закрыл глаза, стараясь выровнять дыхание. Само собой пришло воспоминание. Мы у меня дома, просто валяемся на кровати. Мы не одеты и только немного прикрыты легким покрывалом, сквозь которое просвечивает ее изящное тело. Её чётко вычерченные ключицы плавно переходили в округлые, хрупкие плечи, тонкие руки, и красивые длинные пальчики.

По ее нежной, аристократически бледной коже скользит солнечный свет. Она протягивает свою руку ко мне и проводит пальцами по груди…

Двери лифта открылись. Неосознанно я издал стон боли.

– Я могу сделать укол обезболивающего, – сказал санитар.

– Нет, – едва восстановив дыхание ответил я. – Пусть лучше будет больно.

Выйдя из лифта я сразу ощутил холод подземного этажа. Все вокруг выложено белой плиткой, стыки между плитками уже почернели и кое-где отвалились края. Впереди, в конце длинного коридора, под светом мигающих светильников находились большие стальные двери морга. Даже не притормозив, санитар втолкнул меня в морг.

Сразу ослепил свет от прожектора над секционным столом. Когда получилось проморгаться и привыкнуть я увидел очень неприятное пространство морга. Справа вдоль стены тянулись холодильные камеры, всего их двенадцать и все заняты.

– Я оставлю вас, – сказал санитар, подвезя меня к столу с телом, накрытым белой простыней. – Когда будете готовы, позвоните мне.

Какое-то время я сидел неподвижно, глядя на ее силуэт под простыней. Ее маленький аккуратный носик проступал сквозь покрывало, так же как и ее плечи, тазовые кости и колени. Сейчас она казалась еще худее, еще больше пораженная анорексией.

Я протянул руку к ее голове и потянул простынь вниз с лица, но почти сразу же замер. Слезы застилали глаза, и из груди вырвался стон. Взяв себя в руки я откину простынь.

Ее лицо было порезано мелкими осколками от лобового стекла, правая бровь рассечена, видимо, от удара об дверцу, когда машина понеслась кубарем.

Я прислонился лбом к ее плечу и губами к руке. Правой рукой, на которой не было гипса, я поглаживал ее короткие волосы. Они были все такие же мягкие. Время замерло.

– Прости меня, – прошептал я, касаясь своим носом ее уха. – Это я виноват, я не уберег тебя. Не разглядел предателя так близко. Он за все ответит.

Я продолжал поглаживать ее голову и нащупал там гематому. В последний раз я провел пальцами по ее пухлым губам и накинул простыню обратно на голову. Из пакета, висящего на ручке инвалидного кресла, я достал плюшевого медведя и платье из розового шелка. Его по моей просьбе купила моя подруга. Она не стала задавать лишних вопросов и просто исполнила просьбу. Две белые розы принес санитар. Все это не используют при кремации, но мне пошли на встречу и ее сожгут вместе с этими вещами. Для вечного покоя я подобрал для нее урну в фиолетовых разводах и с узором из черного венка.

Работники морга быстро погрузили тело в печь и прибавили жару. Раздался гул печи и всю комнату озарил оранжевый свет. Я смотрел на дверцу печи. С ее телом догорало последнее хорошее, что было в моей жизни.

***

Я не отрываясь смотрел на сестринский пост. В конце каждого рабочего дня весь медицинский персонал собирался у него. Они сдавали свои