Медвежьи сны - Светлана Смолина

Он не мог больше смотреть в ее говорящие на языке его снов глаза, он потрогал взглядом приоткрывшиеся в немом ответе губы и голубую жилку на шее, и теперь точно запомнил место, куда спускалась золотая цепочка с крестиком, – прямо на границе тела и кружев. Она переступила с ноги на ногу, задев его ботинок носком своей туфли, и Дмитрий Алексеевич, покосившись на рыжий шарфик на полу, вернулся к ее губам. От нее пахло чем-то цитрусовым, словно в пальцах растерли листок лимонного дерева, и еще шоколадом и сигаретным дымом. Потому что она любит шоколад и поет в клубах дыма в его ресторане, исполняя условия контракта. И если бы она только позволила… если бы согласилась…

– Машка, что ты молчишь?

Он готов был освободить ее от всех условий, лишь бы только вот так прикасаться в дымке тонкого лимонного запаха и шоколада. И обладать. Брать ее всю без остатка, без слез и возражений, без воспоминаний об их прошлых жизнях. Быть в ее жизни в любую минуту.

– Я противен тебе? Все дело в этом?

Она пыталась что-то сказать, но не могла, а он придумывал за нее отговорки и понимал, что он не тот, не для таких, как она. Медведь в своей одинокой берлоге размером с целый город, куда случайно забрела девочка из чужой сказки.

– Если бы ты знала…

Он вздохнул и прижался губами к беззащитной шее. Маруся в ту же секунду ослабела, ухватилась за него, откинула голову, позволяя ему все, что он сам сможет себе позволить в пустом подъезде глубокой ночью. А он терял связь с реальностью, спускаясь губами ниже и разыскивая непослушными пальцами молнию на ее юбке. Он был уверен, что понял, о чем просит ее рука, обхватившая его за шею, и куда торопится ее сердце в его раскаленной ладони.

– Пойдем к тебе! Мы не можем здесь…

– Прошу вас, – как сквозь туман зашептала Маруся, – Дмитрий Алексеевич, я не сумасшедшая, нет…

– Я не уеду, слышишь!

– И не надо уезжать! Меня нельзя оставлять одну…

– Я не оставлю. Что ты придумала?

– Мне надо чувствовать, что я потом не пожалею об этом.

– О чем?

– Об этом.

Она прижалась так, будто не было ни одежды, ни этого подъезда, ни недавней обиды, и оставила на его губах вкус дорогой помады и шоколада. Он не успел даже подумать, как сказать ей, что она не пожалеет, лишь на мгновение ослабил объятие, и Маруся выскользнула из его рук и, запахнув плащ, побежала вверх по лестнице на свой этаж, где за стеклянной дверью изводился в вынужденном одиночестве Филька. Мужчина выровнял дыхание, наклонился и поднял рыжий шарфик, пахнущий цитрусом и ее кожей, машинально сунул его в карман и, выйдя из подъезда, направился к соседнему дому. Если что-то и было в состоянии утешить его и заставить забыть о том, что он натворил сегодняшней ночью, то только Люськина безотказность на широкой кровати посреди зеркальной спальни. Жизнь не заканчивалась в ожидании часа, когда сумасбродная певичка из его ресторана наконец-то перестанет ломаться и поймет, что он тот, кто ей нужен в новой жизни. Ее хозяин и покровитель. Ее мужчина.

Вечером следующего дня она пела, взглядывая на пустующий столик возле сцены и отгоняя волнующие воспоминания о ночной встрече, а когда вернулась после перерыва, на скатерти стояли запотевший графин с водкой, ведерко с игристым и лучшие закуски. Счастливая Люська, сверкая черными глазами и крупными бриллиантами в ушах, прижималась к хозяину бедром и то и дело подносила бокал с вином к ярко-красным губам. Маруся скользнула над их головами равнодушным взглядом и улыбнулась в зал.

– Ретро? – спросила она в микрофон, и зал заколыхался, с одобрением загудел, громче зазвенел посудой. – Ладно, уговорили!

Теперь она пела то, что он знал с детства, а его подруга знать просто не могла, потому что даже не была в проекте у родителей. И мстительная Маруся пела о любви для него, вспоминала слова и мелодии, заставлявшие мужчину возвращаться в далекую жизнь, которая связывала их похожими воспоминаниями. Дмитрий Алексеевич пил водку и смотрел на то место на ее шее, которое еще недавно целовал, на цепочку, уводящую в безумие кружев, и слушал слова старых песен, которые были обращены только к нему. А певичка на сцене даже не смотрела в его сторону и разговаривала с ним на языке их прошедшей юности. И если она не похожа на всех, кого он сумел затащить в постель за долгие годы, то это не значит, что она сумасшедшая. Она была девчонкой, задорной и ласковой, и он любовался ею и знал, что скоро наступит день, когда она не пожалеет об этом поцелуе.

Сергей Сергеевич в каком-то необычайно куражном настроении терзал клавиши рояля, кто-то в зале громко подпевал, Маруся смеялась, убирала выбившуюся прядь волос за ухо и вынуждала хозяина все чаще прикладываться к рюмке и с вожделением посматривать на свою красивую и доступную подругу. Маруся закончила песню, провела пальцами по влажному виску и краем глаза увидела, как Дмитрий Алексеевич наклонился к Люське и что-то шепчет, а она кокетливо покачивает головой и пытается убрать его настойчивую руку из-под скатерти.

«Я боюсь твоей любви, то холодной, то горячей. Я боюсь твоей любви, то слепой, то слишком зрячей…» – пела Маруся, не в силах вернуть себе улыбку.

– Пойдем! – потребовал голос посреди песни, и Люська громко засмеялась, отодвигая стул.

Маруся смотрела им в спину и в таких подробностях представляла, что произойдет дальше, что едва не бросила микрофон посреди последнего куплета.

– Отдохни, Марусенька, – предложил Сергей Сергеевич, когда она с последним звуком рояля обернулась в глубь сцены. – Ты сегодня в ударе. Посиди в гримерке минут пятнадцать, а я скажу девочкам, чтобы принесли тебе чайку.

Она ушла за занавес, постояла немного в темноте и, стряхнув оцепенение, побрела в гримерку.

– Маш, не ходи туда! – Официантка Валя с подносом, на котором стояли чашка с чаем, блюдце с лимоном и шоколадка, перехватила ее по дороге. – Пойдем, на кухне посидишь.

– Мне хочется побыть в тишине…

– Там совсем даже не тихо, – сказала Валя и хихикнула. – Там очень даже громко! Просто зоопарк какой-то…

– В моей гримерке? – догадалась Маруся и округлила глаза. – Они прямо у меня?..

– Угу! Он здорово набрался. А Люська совсем стыд потеряла.

Валя заторопилась в зал, оставив на подоконнике поднос с чаем, Маруся вздохнула и уселась рядом, развернула шоколадку и отправила в рот тонкую пластинку. Шоколад был горький, как она любила, и Маруся блаженно закрыла глаза, вспоминая, как однажды муж принес домой огромную коробку горького швейцарского шоколада и бросил на кровать в спальне. «Я вечером улетаю. А чтобы ты не грустила, вот купил тебе… Говорят, шоколад поднимает настроение!» – «На сколько же дней ты летишь, Димочка?» – «На три дня». – «Я же столько не съем за это время!» – «Значит, будем есть вместе, когда я вернусь». Он вернулся, как и обещал, ранним утром через три дня. Его жена спала без одежды, укрытая легким пледом, поперек кровати с недоеденной плиткой в руке. Он рассмеялся, откинул плед, перевернул ее на спину и коварно дразнил губами выпачканный рот, приговаривая, что она похожа на нашкодившего котенка. А потом они еще полгода ели шоколад в постели, занимаясь любовью, и он смеялся, что шоколадные месяцы куда лучше медовых, потому что не такие липкие и приторные.

«Совсем не приторные», – вздохнула Маруся и откусила от следующей полоски.

– Юбку одерни, шалава! – раздался голос хозяина, и Маруся чуть не опрокинула чашку.

– Тебе же только что нравилась я без юбки!

– В следующий раз попадешься мне прямо в зале!

– То-то она порадуется!

– Ей все равно! – будничным тоном сказала Маруся, когда любовники появились из-за угла, и облизнула сладкие губы. – Она там работает.

– В засаде сидишь? – ехидно спросила растрепанная Люська и бесцеремонно подцепила с подноса последнюю пластинку шоколада. – Хочешь, милый?

– Иди в зал! – Хозяин нетерпеливо подтолкнул ее в спину, а сам остановился возле подоконника. – Меня ждешь?

– Я собиралась выпить чаю в гримерке, но Валя сказала, что там занято.

– Да, было дело.

Он не собирался оправдываться за свои потребности, которыми эта примадонна пренебрегала.

– Ну и хорошо!

– Ты злишься? – Дмитрий Алексеевич забрал у нее из пальцев кусочек шоколада, положил в рот, пожевал и поморщился. – Он же не сладкий.

– Мне именно такой и нравится.

– Все у тебя не как у людей.

– Зато у вас все, как у людей, – съехидничала она и снова облизнулась, вернув его мысли в сомнительное русло.

– Не дерзи! И скажи спасибо, что не ты попалась в гримерке.

– Я бы пожалела об этом? – не удержалась от улыбки она.

– Еще успеешь узнать, – предупредил он и потянул ее за руку с подоконника. – Иди работай! А то расселась, как в ресторане…

Она пошла вперед, чувствуя его раздевающий взгляд. Он проводил ее прямо до занавеса, за которым шумели посетители и негромко наигрывал рояль, и удержал. Маруся обернулась, готовая дать отпор его новым притязаниям.