1356 - Бернард Корнуэлл

Томас положил крышку бочки обратно.

— Этого хватит на пару месяцев, — сказал он, но видит Бог, нам нужно больше, — он посмотрел на всадника. — Кто ты такой?

— Меня зовут Роланд де Веррек, — ответил тот. Он говорил по-французски с гасконским акцентом.

— Я слышал о тебе, — сказал Томас, что было неудивительно, потому что о Роланде де Верреке говорили по всей Европе.

Не было лучшего бойца в турнирах. И, конечно, существовала легенда о его девственности, вызванной явлением Девы Марии.

— Хочешь присоединиться к эллекенам? — спросил Томас.

— Граф Лабруйяд поручил мне миссию… — начал Роланд.

— Этот жирный ублюдок наверняка тебя обманывает, — прервал его Томас, — и если ты хочешь поговорить со мной, Веррек, сними этот проклятый горшок со своей головы.

— Милорд граф приказал мне… — начал Роланд.

— Я велел тебе снять проклятый горшок с головы, — снова прервал его Томас. Он забрался на повозку, чтобы проверить стрелы, но также и потому, что оттуда мог смотреть на всадника сверху вниз.

Всегда не очень приятно иметь дело со всадником, стоя на земле, но теперь в неприятном положении находился Роланд. Несколько людей Томаса, у которых присутствие незнакомца вызвало любопытство, вышли из открытых ворот замка. Среди них была Женевьева, держащая за руку Хью.

— Ты увидишь мое лицо, — произнес Роланд, — когда примешь мой вызов.

— Сэм! — прокричал Томас в сторону крепостного вала. — Видишь этого идиота? — он указал на Роланда. — Будь готов выпустить стрелу ему в башку.

Сэм ухмыльнулся, положил стрелу на тетиву и наполовину натянул ее. Роланд, не понимая сказанного, взглянул вверх, в ту сторону, куда крикнул Томас. Ему пришлось поднять голову, чтобы рассмотреть угрозу через прорези для глаз в своем шлеме.

— Это стрела из английского ясеня, — сказал Томас, — чей конец сделан из дуба, а стальной наконечник остер как игра. Она вонзится через твой шлем, проделает аккуратную дыру в черепе и остановится в той пустоте, где у тебя должны быть мозги. Так что либо ты станешь целью, по которой может попрактиковаться Сэм, либо снимешь этот проклятый шлем.

Шлем был снят. Первое впечатление Томаса — ангельское лицо, спокойное и голубоглазое, обрамленное белокурыми волосами, смятыми подкладкой шлема, так что эта копна волос была как шапка плотно прижата к черепу, а по бокам локоны топорщились непокорными кудрями.

Это выглядело так странно, что Томас не мог не засмеяться. Его люди тоже смеялись.

— Он выглядит, как фокусник, которого я видел на ярмарке в Таучестере, — сказал один из них.

Роланд, не понимая, над чем смеются люди, нахмурился.

— Почему они насмехаются надо мной? — спросил он негодующе.

— Они думают, что ты фокусник, — ответил Томас.

— Ты знаешь, кто я, — сказал Роланд высокомерно, — и я пришел, чтобы бросить тебе вызов.

Томас покачал головой.

— Мы не устраиваем здесь турниров, — объяснил он. — Когда мы деремся, то деремся по-настоящему.

— Поверь мне, — сказал Роланд, — я тоже. — Он подвел коня ближе к повозке, возможно, надеясь, что сможет запугать Томаса. — Милорд Лабруйяд требует, чтобы я вернул его жену.

— Писание учит нас, что собака возвращается к своей блевотине, — заявил Томас, — так что сучка твоего хозяина вольна вернуться к нему, когда захочет. Ей не нужна твоя помощь.

— Она женщина, — резко бросил Роланд, — и не свободна поступать вопреки воле своего хозяина.

Томас кивнул в сторону замка.

— Кто владеет им? Я или твой хозяин?

— Ты, на данный момент.

— Тогда на данный момент, Роланд, каково бы ни было твое родовое имя, графиня Лабруйяд вольна делать то, что пожелает, потому что она в моем замке, а не в твоем.

— Мы можем решить это на поединке. Я вызываю тебя! — он стянул латную рукавицу и бросил ее в повозку.

Томас улыбнулся.

— И что же решит поединок?

— Когда я убью тебя, Томас из Хуктона, то заберу женщину.

— А если тебя убью я?

Роланд улыбнулся.

— С Божьей помощью я убью тебя.

Томас проигнорировал рукавицу, которая приземлилась между двумя бочками.

— Можешь сказать своему хозяину, Роланд, что если он хочет получить обратно свою женщину, то пусть приедет и заберет ее сам, а не посылает своего фокусника.

— Этот фокусник, — отозвался Роланд, — должен выполнить два дела. Истребовать законную жену моего господина и наказать тебя за наглость. Так ты будешь драться?

— Одетым подобным образом? — спросил Томас. Он был в чулках, рубахе и свободной обуви.

— Я дам тебе время, чтобы надеть доспехи, — сказал Роланд.

— Жанетт! — Томас окликнул одну из девушек у колодца. — Брось ведро в колодец, дорогая, наполни его и вытащи!

— Сейчас? — спросила она.

— Прямо сейчас, — велел Томас, потом нагнулся, чтобы подобрать рукавицу, сделанную из тонкой кожи с полосками стали и протянул ее Роланду.

— Если ты не покинешь этот город до того, как Жанетт поднимет ведро из колодца, я разрешу своим лучникам устроить на тебя охоту. А теперь иди и скажи своему жирному хозяину, чтобы забрал свою женщину сам.

Роланд взглянул на Жанетт, которая двумя руками тянула веревку, привязанную к ведру.

— У тебя нет чести, англичанин, — произнес он гордо, — и я убью тебя за это.

— Иди и засунь голову в нужник, — сказал Томас.

— Я… — начал Роланд.

— Сэм! — прервал его Томас. — Не убивай его лошадь! Она мне понадобится!

Он прокричал это по-французски, и Роланд, по-видимому, наконец-то принял угрозу всерьез, потому что он развернул своего боевого коня, пришпорил и поскакал вниз по холму через южные городские ворота в сопровождении своего знаменосца.

Томас бросил Жанетт монету, а потом зашагал к замку.

— Чего он хотел? — спросила Женевьева.

— Драться со мной. Это новый чемпион Лабруйяда.

— Он собирался драться, чтобы вернуть Бертийю?

— За этим его послали, ага.

Брат Майкл пробежал через двор.

— Он приходил за графиней? — спросил он Томаса.

— А тебе что до этого, брат?

Юный монах выглядел смущенным.

— Я беспокоился, — произнес он вяло.

— Что ж, можешь перестать беспокоиться, — сказал Томас, — потому что завтра я отправлю тебя отсюда.

— Отправишь?

— Ты ведь должен был ехать в Монпелье? Значит, завтра на заре мы отправляемся. Собери свои вещи, если у тебя какие-нибудь есть.

— Но…

— Завтра, — сказал Томас, — на заре.

Потому что в Монпелье был университет, а Томасу нужен был ученый муж.