1356 - Бернард Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один остался невредимым, так как упал на остальных, но двое сломали кости. Один из четырех флагов, возвышавшихся над башней, теперь горел, королевские лилии превратились в пылающие угли, и башня рухнула.
Поначалу она падала медленно, скрипя и разбрасывая искры, потом падение ускорилось, все сооружение потеряло равновесие и перевернулось, как гордый тонущий корабль. Люди разбежались в стороны, но Робби по-прежнему не двигался.
Роланд спустился на землю, и теперь Робби остался один, падая вместе с горящей башней, держась за большую перекладину, башня упала с грохотом и выпустив сноп искр, Робби отбросило, он покатился в густом дыму и пламени, двое французов увидели его и побежали в сторону дыма, чтобы вытащить.
При ударе он потерял сознание, но когда ему плеснули в лицо водой и стащили кольчугу, каким-то чудом он оказался целым и невредимым.
— Господь спас тебя, — сказал один из воинов. Наваррцы на стенах Бретёя все еще освистывали их. Арбалетный болт ударился о древесину упавшей башни, которая превратилась в адское пламя горящего дерева. — Мы должны убираться отсюда, — сказал спаситель Робби.
Второй человек принес Робби его меч, пока первый помогал встать на ноги и повел в сторону лагеря французов.
— Роланд, — спросил Робби, — где Роланд?
Последний болт полетел в его сторону, но промазал и упал в грязь. Робби сжал свой меч. Он был жив, но почему? Ему хотелось зарыдать, но он не осмелился, потому что был солдатом, но солдатом на службе у кого? Он был шотландцем, но если он не мог сражаться против англичан, то какой от него толк?
— Господь спас тебя, — друг мой, — сказал Робби Роланд де Веррек, невредимый после падения башни. Француз протянул руку, чтобы помочь Робби устоять на ногах. — У тебя судьба праведника, — сказал он.
— Турнир! — проревел второй голос.
Робби, все еще оглушенный, увидел своего дядю, лорда Дугласа, стоящего в дыму горящей башни.
— Турнир? — спросил Робби.
— Король возвращается в Париж и хочет устроить турнир! Турнир! Англичане изгадили всю его страну, а он собирается играть в игрушки!
— Я не понимаю, — пробормотал Робби.
— Помню, был кто-то, кто играл на лютне, когда горел его город.
— Нерон, я думаю, — подсказал Робби.
А мы будем играть в турниры, пока англичане гадят по всей Франции. Не просто гадят, а наваливают огромные вонючие кучи говна по всей драгоценной стране короля Иоанна, а ему насрать на это?
Он хочет устроить турнир! Возьми свою лошадь, собери вещи и готовься к отъезду. Турнир! Мне стоило остаться в Шотландии!
Робби поискал глазами Роланда. Он не был уверен, зачем, разве что восхищался молодым французом, и если кто-нибудь и мог объяснить, почему Бог устроил это поражение, то это был Роланд, но Роланд был поглощен разговором с человеком, который носил незнакомую Робби ливрею.
На его жиппоне был изображен вставший на дыбы зеленый конь на белом поле, и Робби не видел в армии короля Иоанна никого, кто бы носил такую эмблему.
Человек говорил с Роландом тихо и настойчиво, а тот, по всей видимости, задал несколько вопросов перед тем, как пожать незнакомцу руку, а когда Роланд повернулся к Робби, его лицо излучало счастье.
Остаток армии короля погрузился в уныние, потому что надежды французов теперь превратились в горящую кучку древесины на мокром поле, но Роланд де Веррек просто сиял от радости.
— Я исполню свой рыцарский обет! — сказал он Робби, — рыцарский обет!
— В Париже будет турнир, — сказал Робби. — Уверен, что ты там понадобишься.
— Нет, — сказал Роланд. — Дева в беде. Ее забрал у законного мужа и увез злодей, и я должен ее спасти.
Робби просто взглянул на рыцаря-девственника. Роланд произнес эти слова с исключительной серьезностью, как будто и правда верил, что он герой из рыцарских романов, которые пели трубадуры.
— Тебе щедро заплатят, сир, — сказал рыцарь в бело-зеленом жиппоне.
— Честь выполнения рыцарского обета — достаточная награда, — сказал Роланд де Веррек. — Хотя если твой хозяин граф предложит несколько монет в качестве благодарности, то я, конечно, буду признателен.
Он поклонился Робби.
— Мы еще встретимся, и не забудь, что я сказал. Ты был спасен не просто так. Ты благословлен. Как и я! Рыцарский обет!
Лорд Дуглас смотрел, как уходит Роланд де Веррек.
— Он и правда девственник? — спросил он с недоверием.
— Клянется, что да, — ответил Робби.
— Неудивительно, что его правая рука так чертовски сильна, — сказал лорд Дуглас, — но, должно быть, он бесится, как мешок с проклятыми хорьками, — он сплюнул.
У Роланда де Веррека был рыцарский обет, и Робби ревновал.
Часть вторая
Монпелье
Глава четвёртая
— Прости меня, — сказал Томас. Он не хотел говорить это вслух. Он разговаривал с распятием, весящим над главным алтарем маленькой церкви Сен-Сардо, что нахолась у подножия замка Кастийон д'Арбизон.
Томас стоял на коленях. Он зажег шесть свечей, горевших у бокового алтаря Святой Агнессы, где юный священник с бледным лицом отсчитывал новенькие генуаны.
— За что простить тебя, Томас? — спросил священник.
— Он знает.
— А ты нет?
— Просто отслужи по мне мессу, отец, — ответил Томас.
— По тебе? Или по людям, убитым тобой?
— По убитым мною людям, — сказал Томас. — Я дал тебе достаточно денег?
— Ты дал мне достаточно, чтобы построить еще одну церковь, — сказал священник. — Угрызения совести стоят дорого, Томас.
— Они были солдатами, отец, — Томас слегка улыбнулся, — и умерли по воле своего господина. Я обязан дать им спокойствие в загробной жизни, не так ли?
— Их сеньор был прелюбодеем, — сурово заявил отец Левонн. Отец Меду, его предшественник, умер годом раньше, и епископ Берата послал отца Левонна в качестве замены.
Томас подозревал, что новичок являлся шпионом, потому что епископ поддерживал графа Берата, который когда-то владел Кастийоном д'Арбизон и хотел вернуть город назад, но оказалось, епископ прислал священника, чтобы самому избавиться от зануды.
— Я раздражал совесть епископа, — пояснил Томасу Левонн.
— Раздражал?
— Я проповедовал против греха, сир, — ответил Левонн, — и епископу мои проповеди не понравились.
С того разговора отец Левонн привык называть Томаса по имени, а Томас стал обращаться к молодому и серьезному священнику за советом, и всякий раз, возвращаясь из набега на территорию противника, он приходил в церковь Сен-Сардо, исповедовался и платил, чтобы отслужили мессы за убитых им людей.