Хаос звезд - Кирстен Уайт

— У меня есть идея получше. Пиши ему, что будешь дома поздно. Я знаю, куда нам нужно ехать.

Млечный путь прямо надо мной, каждая звезда — идеальная точка на фоне чёрного ночного неба. Я так привыкла к световому загрязнению Сан Диего, что даже забыла, как звёзды в действительности должны выглядеть.

Но, даже пока я вдыхаю их, пока насыщаюсь ими, в то время как пустынный ночной воздух щекочет мою кожу, я не могу избавиться от ощущения, что что-то не так. Они больше не притягивают меня. Как и прежде, они мои и моя душа поёт при виде их, но… Не знаю. Что-то невидимое, та душевная связь, которая всегда соединяет меня и мои путеводные звёзды, теперь другая. Она сместилась, непонятно куда и почему. Может это из-за Ориона, звёзд Ориона, их не было?

Я трясу ногами, пытаясь расслаблять спину, лежа на полу металлического кузова пикапа Рио.

— Мне следует принести подушки, — говорит он, лёжа на спине, рядом со мной.

— Нет, всё идеально.

Мы уезжаем строго на восток, где городские джунгли внезапно заканчиваются ничем.

Проезжаем сквозь это ничто, потом по горе с такими большими ветровыми турбинами, что кажется, будто их там установили боги из одного из мифов Рио. Потом мы спускаемся с горы к волнам и гребням песчаных дюн, и оставляем за собой долгие километры сровнявшихся с горизонтом фермерских полей. Непонятно где.

Хоть у воздуха всё также другой запах, песок и звёзды окружают меня так, как если бы они были домашним одеялом, клочком комфорта и родства в новом, странном, незнакомом для меня месте. Рио находит его для меня, когда мне так это нужно.

Я поворачиваюсь и смотрю на его тёмный профиль, пока он изучает небо — его длинный прямой нос, угловатый подбородок, полные губы. Он мог бы быть греческой статуей, сошедшей с пьедестала. Я улыбаюсь, представляя, и маленькая ниточка в моей груди, ниточка, которая притягивала меня, которая связывала меня с моим Орионом, вдруг натягивается.

Она тянется к этому Ориону.

Я закрываю глаза и совершенно не двигаюсь. И вот он, импульс, двигаться поближе, чтобы заполнить пространство между нашими телами, чтобы класть голову в то место, между его плечом и грудью, где я знаю, я знаю, ей будет так удобно, пропускать пальцы сквозь его ладонь…

Я не хочу этого. И не захочу. Я не могу принимать, что он важен для меня. Он мой друг. Я и понятия не имела, насколько сильно нуждалась в друзьях, пока не встретила Тайлера и Рио. И я так уязвима сейчас, когда я пытаюсь найти для себя это новое место, пытаюсь заполнить дыры в душе. Я не смогу удержать своё сердце, если оно начнёт просачиваться через трещины, как песок, зажатый в кулаке.

Но я не стану заполнять эти дыры им. Я не могу. Не могу делать то, что наносит новые удары и создаёт другие дыры, рядом с теми, которые сделали мои родители.

Я наполняю себя этой пустыней и этим небом. Я стану камнем и звёздами, никогда не меняющимися, сильными, непробиваемыми. Пустыня идеальна, она никем не занята, у неё нет спутников, но она совершенна в своём одиночестве. Я стану пустыней.

Я открываю глаза и вижу Рио, пристально смотрящего на меня, и мою пустынную душу прорывает бирюзовая вода, волны, каскады и водопады, омывающие мой камень, закручиваясь и кружась вокруг моих скалистых берегов, толкая, и перекраивая, и заполняя собой каждый скрытый и тёмный уголок.

— Прекрати это! — У меня перехватывает дыхание.

— Что?

— Перестань делать это! Своими глазами!

— Э, перестать открывать их? Или моргать? Мне нельзя моргать?

— Просто… делай их менее синими, ну или ещё что-то.

Он смеётся, не обращая внимания на утопающую во мне пустыню.

— Сейчас они чёрные как смоль. Ты не может разглядеть их цвет.

— Но я же знаю, и они знают, что я знаю. Так что… направляй их куда-нибудь в другое место.

Он медленно моргает и линия тёмных ресниц, выступающая на фоне его кожи в полукруге, будто улыбаясь, издевается надо мной, прежде чем он снова открывает их.

— Но это же нормально, смотреть на друзей, помнишь?

— Заткнись. — Я хлопаю рукой в его грудь, и она остаётся там. Мне нужно оттянуть её назад, я не могу оставить её там. Почему моя рука не оттягивается обратно и, о, глупые Боги, я чувствую, как бьётся его сердце, и ничто не чувствуется так просто, и чисто, и честно, и правильно за всю мою долгую жизнь.

Уноси ноги отсюда, кричит мой разум. Убирай свою руку, Айседора. Убирай её. Убирай её.

Но эта ниточка, этот предательский якорь, который ошибается направлением и выбирает не того Ориона… она кричит: «Останься!».

Рио приближается, очень медленно. Кладёт свою руку поверх моей. Его сердцебиение под ней, а его кожа сверху. И я не могу дышать. Я задерживаю дыхание, потому что, если снова вдохну, мне придётся делать выбор между тонуть или спасаться бегством, а я не могу его сделать.

Мне нравится человек, который рядом со мной. Я никогда не ощущала такой кожи, как у него.

Каждая частица меня, каждая молекула, в этих нескольких квадратных дюймах моей ладони и пальца, связывающего меня с ним. Я погибаю. И мне всё равно.

— Айседора?

Слышу своё имя из его уст, и у меня словно открываются глаза на то, какой он видит и чувствует меня, и то, какой я была бы, если бы он до скончания веков называл меня моим именем.

Наконец, я понимаю силу имён, ту силу, которую мы даём людям, когда сообщаем им наши имена.

— Орион, — шепчу я, и вот он. Орион. Он заменил мне моего Ориона навеки.

Он поднимает свободную руку к моему лицу, поворачивается сам, чтобы между нами не оставалось и дюйма, и…

Я в панике. За всю жизнь я не испытывала такого страха, как сейчас. Это начало, и значит, что будет конец, а я не могу… Не могу позволять себе то, что может иметь такой конец.

— Я не могу. — Я сажусь, забирая у него свою руку. Она холодная, такая холодная, холоднее, чем я сама, и я хочу сама держать её, чтобы отогреть и вернуть то ощущение. Вместо этого я складываю руки на груди, обрезая сбившуюся с пути ниточку, соединявшую меня с ним.

— Прости. Я не хочу. Я не могу. Отвези меня сейчас же обратно, пожалуйста.

Кажется, он хочет что-то сказать, но я встаю и перепрыгиваю через край кузова, потом сажусь на пассажирское место. Много времени проходит, прежде чем Орион- Рио садится за руль и заводит свой пикап.

Сегодня я не сломаюсь.

И не только сегодня.

Я пустыня. Я пустыня. Я камень.

Глава 12

Сет и Гор продолжали бросать друг другу вызов перед судом Богов. Они воевали, нелепо проявляя свою силу и хитрость, как, например, во время зрелищного номера, включавшего выяснение, кто сможет оставаться под водой также долго, как бегемот. Это состязание привело к тому, что мама была свергнута с трона. Но, очевидно, ненадолго. Богов ужасно трудно убить. В конечном счёте, именно Осирис положил конец соревнованиям между Сетом и Гором, угрожая затащить всех в преисподнюю, если они не перестанут соперничать. Правда, отец сказал немного иначе.

— Прекращайте или обоих посажу под домашний арест.

Мы едем молча, пока показываются горы и не принимают нас в свои извилистые объятия.

— Так не можешь или не хочешь? — Спрашивает Рио.

— Что? — Отвечаю я, прижимаясь лбом к оконному стеклу. Я пытаюсь втягивать его холод в голову, позволяя ему высушивать всю воду, оставшуюся в моей душе.

— Ты говоришь, что не можешь, потом говоришь, что не хочешь. Так что из этого?

— Не могу. Не буду. Не хочу. Всё равно что. Давай помолчим, хорошо? — Если так тяжело обрывать всё в зачатке, то я, даже боюсь представлять, что со мной позже может сделать конец всего этого. Я просто хочу домой и спать.

В последнее время спать не особо и получается.

— Нет, вообще-то, не всё равно что. Если ты не хочешь, в смысле, если я искренне не привлекаю тебя, не можешь думать обо мне иначе, чем о друге, и тебе противна мысль о прикосновении ко мне, тогда я бы понял, и я бы больше не стал поднимать этот вопрос. Но ты же не думаешь так.

— Откуда тебе знать? — Резко спрашиваю я.

— Потому что я симпатичный.

Я быстро поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него. Он улыбается так, будто чрезвычайно доволен собой.

— Не такой уж ты симпатичный.

— Я симпатичен тебе. Я вижу всё так. Дело в том, что ты не хочешь, чтобы я целовал тебя бессмысленно. Идея бессмысленности пугает тебя.

— Ты невероятен.

— Конечно, а как иначе?

— Невероятно высокомерен.

— Не высокомерен. Уверен в себе. Это разные вещи.

— Но разницу ты точно не усёкаешь. Давай ещё раз. Не важно, какие у меня причины, потому что они мои, и они не изменятся. Так что ты можешь либо стать моим другом, либо проваливай из моей жизни.

— Хмм. — Он уклончиво поднимает брови. — Что говорила твоя мама?