Последняя сказительница - Донна Барба Игера

словно рухнула на землю после марафона.

Я притворяюсь, что рада снотворному, которое предлагает Брик. Заложив его за щёку, иду в туалет и быстро выплёвываю. Когда я возвращаюсь, Рыжий и Пушинка уже в ячейках. Я укладываюсь и засыпаю под тихое сопение Рыжего.

* * *

Лита сидит на одеяле, прислонившись спиной к сосне.

«Сhanguita. Иди ко мне», – улыбаясь, говорит она.

Её голос во сне как настоящий, будто она здесь. Седые волосы раздувает ветер. Я уютно устраиваюсь у неё на груди, мне не хочется уходить. Вообще. Что-то толкает меня в руку. Смотрю – черепаха тычется носом.

«Торопыжка!»

Я глажу рукой панцирь.

Торопыжка неожиданно прячет голову под панцирь.

К нам подходит человек в радужном головном уборе из перьев. Рядом с ним маленький пушистый белый кролик.

«¿Quieres escuchar un cuento?[27] – начинает Лита. – Знаешь историю о кролике и Кетцалькоатле?»

Она кивает в сторону подходящих к нам человека и кролика, настоящих, как и Лита.

Я думаю о радужном боге-змее и о кролике, спасшем ему жизнь.

«Да, знаю, – отвечаю я. – Кетцалькоатль пришёл на Землю в человечьем обличье. Но обессилел и чуть не умер, ведь он не знал, что людям нужно пить и есть».

«А кролик его спас», – шепчет она.

Кетцалькоатль шагает по пустыне, возродившись в странном сне, как в сцене из либрекса. Он падает передо мной и Литой. В воздух поднимается пыль. Кролик прыгает к нему, трогает перья и тычется розовым носом богу в лицо.

«Тебе нужно восстановить силы», – говорит ему кролик.

Я толкаю Литу.

«Это та часть, где кролик предлагает себя съесть, да?»

Лита кивает.

И, как в истории, которую я слышала раньше, Кетцалькоатля поражает самопожертвование и щедрость кролика. Кетцалькоатль не ест белого кролика. Он возносит его на небеса, и силуэт остаётся на поверхности Луны, чтобы всем напомнить о величии крохотного существа.

Но этого не происходит. Вместо следования канону, кролик поворачивается к нам.

«Иди за мной», – зовёт он.

А смотрит не на Кетцалькоатля или Литу. На меня.

«Я тебя спасу».

«Мне не нужны еда и питье», – отказываюсь я.

«Я предлагаю тебе гораздо большее, – сообщает кролик. – Риск и самопожертвование надо вознаградить».

Я понимаю, что он говорит о Лене.

«Мне кажется, я его не спасла».

Кролик прыгает в сторону гор Сангре-де-Кристо.

«Идём», – оглядываясь, зовёт он.

Кролик этого делать не должен. Я пытаюсь направить сон по мотивам сказания, однако ничего не меняется.

Я смотрю на луну.

«Петра, его там нет, – говорит Лита. – Вот он».

Она показывает на кролика, прыгающего по пустыне.

Луна без серой каймы светит, словно бледная мерцающая кожа Коллектива.

«Смотри, куда он ведёт», – спокойно советует Лита.

«Но я боюсь».

«Волков бояться…»

Я кричу, сама того не желая, и показываю на бескрайнюю пустыню.

«Лита, это не океан! Я умру, если пойду следом. Ты как-то сказала, что в мире полно обманщиков, кролик может быть из таких».

Я показываю на безжизненное тело Кетцалькоатля.

«Посмотри, что с ним стало. Он пошёл за кроликом и умер».

Тело божества превращается в пыль, поднимается вихрем и исчезает.

Живот сводит от страха.

«Так не должно быть. Лита, зачем ты меняешь истории?»

Она смеётся.

«Это не я, а ты».

Она кивает на кролика.

«Но если ты рискнешь довериться истории, глядишь, и найдёшь океан, который надо переплыть».

Кролик прыгает дальше к горам, моя черепашка Торопыжка бредёт к дереву, к дыре, вырытой между корнями. Кругом тихо и спокойно. Торопыжка уже там.

«Вернись», – зову я.

Но он ползёт в норку между корнями и исчезает.

«Лита», – поворачиваясь, зову я, но её тоже нет.

Я ищу глазами кролика.

Крохотная точка на краю пустыни исчезает вместе с горами.

В пустыне я одна. Дерево исчезло. Просто ровный слой земли. Ветер не нашёптывает о Лите… или о её истории.

Я испугана и растеряна. Свой шанс я упустила.

Земля трясётся. Пыль поднимается в воздух, как вокруг Кетцалькоатля.

– Лита! Вернись! – зову я, садясь в ячейке.

Даже проснувшейся, мне кажется, что я совершила большую ошибку и мне больше не подвернётся возможность последовать за кроликом. В ячейке наверху тихо храпит Рыжий. Я проснулась, и сон кажется таким глупым.

– Это просто сон, – шепчу я, глядя на потолок ячейки.

В комнате что-то щёлкает. Я сажусь и вижу, как закрывается дверь.

Глава двадцатая

Остаток ночи сна ни в одном глазу – в голове лишь мысль: кто заходил в спальню. Кто видел мой порыв?

Я, не торопясь, заплетаю косу, чтобы не выскочил ни один волосок, вешаю на плечо сумку с собранными образцами и встаю во весь рост первой в шеренге.

Мы выходим из лифта, и я иду через зал к парню с подносом. Дойдя до него, я не пытаюсь вызвать у него улыбку или обменяться взглядами. Откусываю сразу половину порции, словно это пончик, а не еда для лошадей.

Увидев Глиш, менее крупную версию Нилы, с той же самой утренней группой поглощающих биохлеб, подвигаюсь ближе и притворяюсь, что грызу остаток пайка.

– Кто будет следующим? – говорит она. – Разве Лен был менее полезен, чем я?

Я помню, как она говорила, что они с Леном были в одной творческой группе.

Человек с широко поставленными глазами, «рыба-молот», её толкает.

– Ты хочешь сказать, Глиш, что желаешь пожертвовать собой ради Коллектива.

Он оглядывается и понижает голос. Один человек откашливается и нервно уходит.

Рыба-молот продолжает:

– Без Коллектива были бы войны и голод. Наше единодушие и согласие во всём гарантирует, что мы никогда не вернёмся к распрям.

Он поднимает кусок биохлеба.

– Никогда не будем голодать, потому что Коллектив искоренил различия и завышенные требования.

Откуда ему знать? Он ведь никогда не был в музее и не видел произведений искусства от Сезанна до Сэвиджа, от Баския до Кало. Никогда не пробовал разнообразные кухни мира: от удона, японской лапши, до пасты букатини, от ирландской тушёнки до пепиан, гватемальского рагу. Повторяй, не повторяй бесконечно одно и то же вовсе не значит, что это истина. И неожиданно я понимаю, что такое догма.

Рыба-молот бросает взгляд через плечо Глиш. Я прослеживаю за ним, благо это недалеко. Нила и Брик смотрят и слушают за спиной Глиш.

Мне хочется её предупредить, но Глиш уже снова говорит:

– Ни одна из наших работ или служб не важна, если мы не пожинаем её плодов…

Она резко замолкает. И, повернувшись, видит тех, кто стоит за ней.

Нила кивает Брику, и тот уходит.

Окружающие цепенеют,