Последняя сказительница - Донна Барба Игера

«Боже мой», – визжит он.

Я же на девяносто девять процентов уверена, что он понятия не имеет, что такое люциферин.

– Брик, – предостерегает Нила.

Я оглядываюсь. Хотелось бы, чтобы мое волнение разделял кто-то другой. Да, вокруг меня есть люди. Но их лишили способности понять, как прекрасна и удивительна эта планета.

«Снимите шлем, Зетта-четыре», – кричит Канцлер, нарушая минутную тишину.

– Да, Канцлер, – отвечает тоненьким голоском Пушинка.

Мне требуется мгновение, чтобы понять, что происходит, но когда я оглядываюсь, девочка уже тянется расстегнуть молнию и снять шлем. Прежде чем я успеваю её остановить, Пушинка, не колеблясь, его поднимает. Я спешу к ней, готовая скинуть свой шлем и прикрепить к ней. Опоздала, она делает глубокий вдох. У меня по телу, словно армия ледяных пауков, бегут мурашки. Но она невозмутимо вдыхает и выдыхает воздух, не думая о том, что могло случиться. Надеюсь, мои учащённый пульс и дыхание не регистрируются корпомонитором. Я смотрю на Лена, с любопытством следящего из тени входного трапа.

Сами они не рискуют выходить на планету. Я пешка, но я им нужна. Пока.

Пушинка садится на землю и набирает почву в пакет для образцов. Совершенно очевидно, что с ней всё в порядке. Я расслабляюсь.

– Лен, – в голосе Канцлера никаких эмоций, – сними маску.

Я поворачиваюсь к шаттлу, где в конце трапа стоит Лен. Он не спешит, как Пушинка. Дрожащей рукой он медленно отстёгивает и снимает шлем.

Если Лен доверяет Ниле, и она говорит, что воздухом можно дышать, то я не понимаю его колебаний. Но потом вспоминаю вечеринку и разговор между Нилой и Бриком.

«Воздух подходящий. Воду можно обработать», – сказала она.

«Да, но вдруг нам может повредить что-нибудь ещё?» – спросил Брик.

Лен делает легкий вдох и ждёт. Он открывает глаза и нервно смеётся.

– Канцлер, воздух, кажется, нормальный.

«Зетта-один и три, снимайте маски», – требует Нила, сидя в безопасном корабле.

Если мой выбор между жизнью на Сагане или на корабле… То что я теряю?

Я опускаю стекло. Тёплый влажный воздух наполняет ноздри, совсем непохоже на горячий, сухой воздух Санта-Фе. Запах травы и чего-то благоухающего, как мамин сладкий горошек, наполняет воздух. Я думаю о стерильном затхлом воздухе на корабле. И меня больше, чем когда-либо, подмывает исчезнуть в джунглях и никогда не возвращаться.

Колючие красные цветы тянут лепестки к карликовому солнцу, как краб клешни. Пушинка стряхивает рукой в перчатке грязь с камня и кладёт его в мешочек. Рыжий с писклявым атмосферным определителем обходит озеро. Лен, в отличие от остальных, просто стоит и, похоже, радуется, что жив.

Я опускаюсь на колени на берегу озера, чтобы собрать образцы подводных растений, до которых не смогли добраться дроны. Из глубины, закручиваясь спиралью, плетутся к берегу подводные папоротники. Ветка какого-то растения веером спускается к кромке воды, так близко, что я могу дотянуться. Под водой из центра папоротника появляется светящийся фиолетовый рой. Он приближается ко мне. Я машу над ним рукой и бью по воде пальцем в перчатке. Радужный рой взрывается и разлетается фейерверком. В тусклом свете Сагана я вижу хуже, чем при ярком белом на корабле.

Но я смотрю на фиолетовое существо и отслеживаю его, пока оно не исчезает в спирали бурой водоросли. Я ахаю, сажусь, скрестив ноги, на самом берегу и жду, убрав руки на колени. Через минуту они вновь появляются фиолетовым созвездием. Один любопытный поднимается ко мне на поверхность воды. Он так близко, что я вижу крохотные люминесцентные плавники, как у бабочки, летящей к бледной лаванде, когда он приближается. Я накрываю его рукой, будто зонтиком, и он мерцает, словно тёмно-фиолетовый аметист.

Водяная бабочка грызёт водный папоротник. И это хороший знак. Я протягиваю руку и достаю лист, плавающий на поверхности. Маленькое существо бросается в безопасное место к своим. Я держу побег щипцами и навожу на него токситестер. Экран загорается: токсины не обнаружены. Я протягиваю руку за образцом побольше, и две водяные бабочки уносятся в безопасное место.

– Извините, – говорю я, опуская образцы во флакон и помещая в сумку.

– Зетта-один?

– Просто кое-что проверяю, – говорю я, раздражаясь, что не могу ни минуты побыть одна.

Но нужно играть роль, и вдобавок к четырём пакетам озёрных растений я наполняю, не говоря ни слова, два флакона озёрной водой и всё собираю в мешок.

Я отхожу от озера к лесу и кустарнику. Рыжий в двухстах метрах к востоку измеряет показатели атмосферы, а Пушинка около джунглей поднимает камень к солнцу. Они ничего не боятся.

Канцлер добивается этого с помощью кога и блокировкой нервной системы тоником. Я спешу к Пушинке и увожу её от чащи джунглей, притворяясь, что хочу что-то показать. И тут вижу его: прямо в центре цветка. Мне кажется, что это пчела. Правда, более яркая, насколько я помню. Она уносится быстрее, чем я улавливаю. Но я уверена, что это…

Только какой смысл? Наверное, на меня действует повышенное содержание кислорода.

– Ты видела? – спрашиваю я Пушинку.

– Что?

Я качаю головой.

– Ничего.

Пушинка идёт к шаттлу, и к ней подлетает дрон. Она прикрепляет пакеты с образцами к основанию, и дрон летит обратно к шаттлу, где всё ещё стоит Лен.

Я на мгновение задумываюсь о дронах. Даже самые обычные имеют свойство обнаруживать тепло. Выбросить отслеживающий модуль недостаточно. Если я соберусь бежать, меня не скроют даже джунгли.

Я поворачиваюсь обратно к джунглям и вздрагиваю. У левого ботинка сидит пушистое животное размером с полевую мышь, но с большими, как у шиншиллы, глазами и ушами и грызёт листья. Зверёк тихо пищит и, избегая растения с ярко-зелёными листьями с красной каймой, бросается прочь, исчезая в лесу.

Я замечаю, что на этом растении нет ни единого жука, ни следов зубов на поверхности, хотя оно распространено повсеместно. Я вытаскиваю из сумки токситестер и осторожно провожу по листу, чтобы не дотронуться перчатками. На экране высвечивается: летальность 50 процентов, и это при 0,001 нанограммов на килограмм. Ничего себе! Сердце бьётся учащённо, и я делаю несколько глубоких вдохов. Пометка для себя: эту гадость не трогать!

На Земле яд кожи у колумбийской золотистой лягушки гораздо слабее. Там летальности в пятьдесят процентов не было в помине даже при двух микрограммах на килограмм. Даже ботулотоксина, самого ядовитого, надо один нанограмм на килограмм, чтобы убить человека.

Этот листик опаснее всех земных ядов!

– Эй, зетты? Брик?

– Да? – в унисон отзываются Рыжий и Пушинка.

– Здесь есть ярко-зелёное растение, у которого листья с красной каймой. Не прикасайтесь.

– Хорошо, Зетта-один, – отвечает