Скорее счастлив, чем нет - Адам Сильвера

– В «Королей»! – Да-да, карточная алкогольная игра без карт – самое оно.

– «Семь минут на небесах»! – предлагает Кристал, громко и мерзко хохоча. Честно, если она свалится с крыши, я и пальцем не шевельну.

– Я вообще хотела в «Две правды, одна ложь», – под всеобщие аплодисменты объявляет Женевьев.

Как играть в «Две правды, одну ложь»

Каждый рассказывает про себя три истории или три факта, а потом все по очереди отгадывают, кто в чем солгал. Классная игра, чтобы растопить лед.

Минус: кто научил этой игре мою девушку?

– Начинай, именинничек, – командует Женевьев.

Все собираются вокруг нас, а Томас загибает пальцы, раздумывая над ответом.

– Так, короче. Я преклоняюсь перед Уолтом Диснеем, перед Стивеном Спилбергом и перед Мартином Скорсезе. Все.

– Про Диснея соврал, – начинает Малявка Фредди. – Как можно преклоняться перед парнем, который делал мультики про принцесс?

– Как можно вообще преклоняться перед другим парнем? – встревает Брендан.

– Неправда – про Мартина Скорсезе, – вмешиваюсь я, пока никто больше не наговорил фигни. – Да, ты считаешь его классным, но его портрета у тебя в спальне я не видел.

Томас кивает и салютует стаканом.

– Моя очередь, да? – спрашиваю я у Женевьев.

Она залпом допивает коктейль.

– Ну давай, малыш, посмотрим, кто знает тебя лучше всех.

Лучше бы мы выбрали «Королей», «Переверни стакан» или даже бутылочку.

– Ну… я хорошо играю в крестики-нолики, обожаю кататься на скейте и ненавижу почти всю латиноамериканскую музыку.

– У тебя предки из Пуэрто-Рико, ты не можешь не любить латино, – говорит Деон.

– Ага, небось катаешься на скейте и качаешь бедрами в такт, – добавляет Дэйв Тощий.

– Неправда – про крестики-нолики, – чуть менее агрессивно говорит Женевьев.

– Ты катаешься не на скейте, а на роликах, – произносит Томас.

Я показываю на него и цокаю языком:

– Угадал! – И спрашиваю Дэйва Тощего: – Ты часто видел меня на скейте?

– Ни фига, ты плохо играешь в крестики-нолики! – орет Женевьев. – Я постоянно выигрываю!

– Мы на днях играли весь вечер, и я ни разу не выиграл, – возражает Томас.

Женевьев запускает ладонь в свои темные волосы. По ходу, ей резко поплохело, вот-вот блеванет.

– Томас, кажется, снова твой ход.

– Не-не, ходи ты.

Женевьев закрывает лицо рукой. Наверно, чтобы мы не увидели, когда она соврет. Или правда сейчас блеванет прямо на меня.

– Я готова. В детстве я хотела стать балериной, актрисой или медсестрой.

Учитывая, сколько она выпила, удивительно, как она так четко и уверенно говорит. Я бы поверил каждому слову. Все уже готовы начать угадывать, но она вытягивает руку:

– Пусть Аарон первый скажет. Малыш, где я соврала?

– Ты не хотела стать балериной. Легкотня.

– Ага, – к моему облегчению, отвечает она. Офигеть, я угадал.

Пока я раздумываю, кому бы передать ход, Женевьев, чуть пошатываясь, встает на ноги. Поднимает руку над головой и ведет ступней одной ноги по другой, пока не становится похожей на фламинго – фламинго-вхламинго.

– Так-то я дико хотела стать балериной! У меня даже колготки специальные были. – Она чуть не падает, ее ловит Малявка Фредди. – Но у меня ничего не получалось, и я начала смеяться над теми, у кого выходило лучше. – Она плюхается рядом со мной и пихает меня плечом. – Ты забыл, по ходу.

Два Дэйва, Тощий и Толстый, шипят, как тлеющая петарда.

– Ты попал! – встревает А-Я-Псих.

Я осматриваю всех по кругу.

Брендан завязывает шнурки.

Томас достал телефон и явно просто бесцельно нажимает клавиши.

Остальные либо уткнулись в стаканы, либо смотрят на меня с бесконечной жалостью. Или это они ее жалеют.

– Да ладно, это просто игра, – пожимает плечами Женевьев. – Томас, откроешь подарок Аарона?

Охренеть, у моей девушки яйца больше, чем у меня.

– Подарки! – кричит Томас, разряжая атмосферу.

Пьяная подруга Кристал кидает Томасу сверток в подарочной упаковке.

– Не жди чего-то особенного, – предупреждаю я.

Томас разворачивает упаковку и чуть не опрокидывается на живот от смеха:

– Обалденно!

– Это же игрушка! – недоумевает Женевьев.

– Это же Базз Лайтер! – Томас достает фигурку из коробки и нажимает кнопку на ее запястье. Загорается красная мигалка.

– Из «Истории игрушек»? – спрашивает Дэйв Толстый.

– Психу нравится говорящая копилка! – влезает А-Я-Псих.

Томас рассказывает всем, как ему было девять и его никчемный отец пообещал подарить ему Базза Лайтера, а вместо этого уехал навсегда.

– Я столько ждал Базза! Спасибо, Длинный! – Мы стукаемся кулаками. – Не. Мало. Вставай!

Я встаю, и он меня обнимает – крепко, двумя руками, не просто хлопнув по спине.

Почему мне сейчас так тепло:

1. Я быстро выпил свой стакан и почти ничего не ел.

2. На нас пялится вся крыша.

3. Я кое-что знаю.

– Ничего гейского.

– Ничего гейского, – отвечаю я.

Все пьют дальше, а Томас не отходит.

– Длинный, реально, это лучший день рождения где-то с моего шестилетия. Тогда я отмечал в «Диснейленде». Хотя ты своим подарком даже Микки Мауса уделал.

– Да ладно, Микки Маус вообще лузер.

– Мне ж теперь на твой день рождения отдуваться, чтоб было не хуже… Хотя я уже прикинул, что делать.

– Чувак, давай не будем соревноваться.

– Ну уж нет, я в игре, – улыбается Томас и уходит за новым стаканом.

Примерно через час алкоголь заканчивается и все потихоньку сваливают. Сначала я помогаю Томасу убирать, потом понимаю, что Женевьев совсем никакая и ей бы домой, и мы тоже уходим.

И вот теперь я уже пару минут пытаюсь поймать ей такси. Пока безуспешно.

Напряжение, повисшее между нами, можно резать ножом. Будь оно человеком, я бы еще свернул ему шею и потом запинал его.

– Я снова тебя теряю! – сквозь слезы произносит Женевьев.

– Нет, Жен, я рядом…

– Нет, теряю! Нет, черт возьми, теряю!

Она ревет все громче, и я без понятия, как ее успокоить. Наконец подъезжает такси, она берется за дверь.

– Поехать с тобой?

– Аарон, твою мать, было бы тебе не насрать, ты бы даже не спрашивал! – Я пытаюсь сесть в такси, но она выпихивает меня наружу: – Хватит на сегодня! Приеду домой одна, побью подушку, все такое. Завтра будем разбираться. – Закрывает дверь и уезжает.

Я бы, может, побежал за такси, но как-то не тянет. Я мысленно играю сам с собой в «Одну правду, одну ложь»: «Для меня важно счастье Томаса. Для меня важно счастье Женевьев».

Долго врать самому себе не выйдет.

2

Война внутри

Пару дней непрерывно льет дождь, и это совсем хреново. Во-первых, Женевьев говорит, что в плохую погоду мы не можем сходить погулять, хотя на самом деле просто не хочет меня