Скорее счастлив, чем нет - Адам Сильвера

потому что у него оба родителя в тюрьме. Точно так же я вижу, что Томас – гей, хотя никто, даже он сам, мне об этом не говорил. Возможно даже, я ему нравлюсь – хотя это бессмысленно, он мог бы выбрать кого-нибудь получше, чем гетеросексуальный парень со сколотым зубом, у которого к тому же все серьезно с девушкой.

Но я боюсь за Томаса. Может, конечно, если он когда-нибудь признается моим друзьям, им будет все равно, но что, если?.. Если они не смогут принять, что Томасу нравятся парни и это так же естественно, как то, что А-Я-Психу и Деону нравится драться? А что, если они попытаются выбить из него то, что нельзя выбить?

Я вырываю страницу из тетради.

В последний раз смотрю на рисунок – Томас целует высокого парня, – сминаю и выкидываю.

Часть вторая

Счастье, но другое

1

С днем рождения его

Мы с Женевьев едем в лифте их дома, я зажимаю под мышкой ее багаж. Женевьев жмется ко мне:

– Поехали на будущий год вместе! Меня так классно научили делать тени, тебе для комикса тоже пригодится! И еще…

Мне бы порадоваться – она так уверена в нашем будущем, значит, я все делаю как надо. Если мы сейчас застрянем в лифте, я даже не испугаюсь. Даже если Женевьев будет дальше болтать про лагерь для художников, университет, район, куда мы когда-нибудь переедем, и прочие взрослые штуки.

Женевьев заходит в квартиру, проверяет, что отца нет дома, и впускает меня, продолжая рассказывать, с кем она там подружилась, как мерзко было в долгом походе писать в кустах… Потом говорит:

– У меня для тебя сюрприз.

Мы идем к ней в спальню, она достает из сумки картину тридцать на тридцать сантиметров.

Женевьев что-то дорисовала!

Темноволосая девушка направила серебристый бинокль в чердачное окно. А там оказался не склад поломанной ненужной мебели – в комнату вписана целая вселенная со звездами, и ярче всего сияет созвездие в виде тянущегося к ней парня.

– Охренеть, как круто!

Я сажусь, намереваясь рассмотреть картину в мельчайших подробностях, но Женевьев вытягивает ее у меня из-под носа.

Осторожно кладет картину на пол и садится ко мне на колени. Снимает с меня футболку, запускает пальцы в потихоньку отрастающие волосы на груди, обводит кончиком пальца челюсть.

– Мне так не хватало тебя, что я взяла себя в руки и рисовала как бешеная. Давай никогда больше не будем так надолго расставаться! – Она касается моего лба своим.

– Я тоже скучал.

Я смотрю ей в глаза, и все равно что-то не так. То есть я реально скучал – вроде бы скучал. Не до безумия, конечно – а должен был, – но я постоянно о ней думал. Ну, вроде бы постоянно.

Я заваливаю ее на кровать. Мы раздеваемся. Я вытаскиваю из кармана презерватив. Пока не надеваю – еще толком не настроился, слишком себя накрутил. Женевьев обнимает меня, и я закрываю глаза: если увижу, что разочаровал ее, – сигану в окно. Перед глазами вдруг встает Томас: вот он стягивает футболку, вот бежит через поливалки, отжимается… Я гоню картинки прочь, мне нужно сосредоточиться на моей красавице-девушке – и вдруг я завожусь…

Томас – не Женевьев, а Женевьев – не Томас, но мой мозг, по ходу, их путает. Дичь какая. Им принадлежит два разных места в моей жизни. Я помню об этом. Клянусь, помню.

Женевьев – моя любимая девушка, и я всегда буду безумно скучать по ней, если мы снова разлучимся. Томас – просто мой лучший друг, я во многом ему доверяю, но никогда не расскажу ему ничего такого, что скрыл бы от Женевьев. Какая разница, что с Женевьев не побегаешь по зрительским трибунам и не полежишь, считая проходящие поезда? Какая разница, что стоит мне учуять где-нибудь запах одеколона, как у Томаса, – и я тут же вспоминаю, как мы с ним тусовались?

И если бы я оказался на месте Хранителя Солнца и решал, кого спасти от дракона: девушку или лучшего друга… Да-да, в прошлый раз я ответил иначе, передумал, бывает, но дракон сожрал бы Томаса, а я бы и пальцем о палец не ударил. И я бы сделал свой выбор без тени сомнения, потому что Женевьев – моя девушка, я ее парень, а мы с Томасом просто друзья, и точка.

Это, конечно, не значит, что я не могу отмечать появление Томаса на свет в тот же день, когда моя девушка вернулась из трехнедельной поездки.

Он не заслужил, чтобы его два года подряд кидали друзья.

Я строго запретил Томасу подниматься на крышу, пока я его не позову. И, конечно, я единственный, кто пришел к нему с подарком. Вернее, еще Малявка Фредди спер у мамы из шкафчика три бутылки малиновой настойки (да, он мелкое ссыкло и зануда, но что-что, а возможность хорошенько нажраться он никогда не упустит). Надеюсь, Томас не будет смеяться над моим подарком (Женевьев, когда узнала, смеялась).

Я по наитию купил в комиссионке неподалеку несколько дешевых фонариков. Увы, его любимым оттенком зеленого горят только два. Мы врубаем через колонки плейлист для отвязных тусовок от Брендана. Вокруг Дэйва Тощего тут же начинает тереться наша соседка Кристал, а ее подруга жадно смотрит на торты, которые я купил по доллару в супермаркете. Вообще-то я хотел заказать в кафе, откуда он уволился, торт-мороженое в виде, скажем, киношной хлопушки или еще чего-нибудь этакого, но все это дохрена стоит. Грустно.

– Классная туса, – заявляет Брендан, настроив колонки. – Не думал, что ты на такое способен. Твоя пляжная вечеринка была не очень.

– Мне было двенадцать, а Орчард-бич – та еще дыра, отстань.

Я осматриваюсь. Женевьев пьет уже второй коктейль и минут десять подряд треплется с А-Я-Психом. Вообще-то провести столько времени с ним с глазу на глаз уже опасно для жизни.

– Слушай, спасешь Женевьев от этого ненормального? – прошу я и ухожу в другую сторону.

– А ты куда? – спрашивает Брендан.

– Приведу Томаса.

Мы сегодня еще не виделись. Я только позвонил ему в полночь – поздравить с днем рождения – и еще пару часов назад сказал, что мы скоро начнем все готовить. Каким-то чудом мне удалось провести всех на крышу, так что никто не подрался с