Скорее счастлив, чем нет - Адам Сильвера

«Хранителя Солнца». И мне вдруг хочется, чтобы Томас читал его не на крыше, а здесь. Я кладу тетрадку на кровать и открываю дверь:

– Заходи.

– Я думал, ты не любишь водишь к себе друзей.

– Через пять секунд передумаю. Через четыре, три, две… – Я не досчитываю: Томас не смеется. – Да заходи ты, а то мне уже стыдно! – И Томас заходит.

Он осматривается, и я слежу за его взглядом. Мне уже стыдно за запах сохнущего белья. Вернее, это А-Я-Псих как-то сказал, что у нас им пахнет. Я привык и не чувствую. Когда ко мне впервые пришел Малявка Фредди, он сразу принялся искать спальню – было бы где искать, – чтобы посмотреть на кровать, где мы все спали. Слишком уж это странно – что все спят в одной кровати, – если у тебя самого есть своя комната. Хорошо, что Брендан никогда ничего на этот счет не говорил. И Томас тоже ничего не скажет. Он рассматривает диски с играми Эрика, потом мою коллекцию комиксов и наконец выносит вердикт:

– У тебя тут прямо пещера Бэтмена! Тоже хочу.

– Иди ты! У тебя своя комната есть.

– Я бы махнулся.

– Ну, если ты не против делить комнату с Эриком, я с радостью махнусь. – Мы жмем друг другу руки.

Томас хватает «Хранителя Солнца», мы садимся на мою кровать и углубляемся в чтение. Как же офигенно, когда кто-то смеется над шутками, в которых ты все время сомневался! Потом Томас долго хвалит сцену, где Хранитель Солнца выпускает очередь огненных шаров прямо в рубиновый глаз циклопа, машущего двумя мечами размером с гору. Я так долго сидел вырисовывал каждую деталь! Наконец он дочитывает до последней страницы – той, где Хранителю надо решить, кого спасти от дракона: девушку или лучшего друга.

– Спойлер дашь? – поднимает он голову.

– Понятия не имею, что ему выбрать. – Я развожу руками. – Завяз.

Томас несколько секунд задумчиво рассматривает картинку:

– Ну, может, Хранитель научится раздваиваться? Допустим, небесное королевство пробудило в нем новую способность. Тогда он спасет и Амелию, и Колдуэлла, а потом еще пару раз раздвоится. Ну, знаешь, если все его копии одновременно плюнут солнцем, можно и дракона убить…

Томас еще минут десять рассказывает, что будет дальше. Я достаю тетрадь и рисую первый эскиз василиска с бриллиантовым хвостом, которого он предложил ввести в сюжет. Когда он доходит до того, что василиск должен превращаться в старика с Альцгеймером, который сам не помнит, что он суперзлодей, я останавливаю его поток фантазии: надо же что-то приберечь для второго выпуска.

Томас уходит в туалет – я продолжаю строчить – и возвращается каким-то не таким. Увидел что-нибудь стремное? Мамин лифчик? Учуял запах грязного белья? Не знаю, в чем дело, он явно не скажет. Он не хочет, чтобы мне было неловко, но, похоже, не понимает, что я не могу тупо сидеть и делать вид, что все нормально. Значит, спрошу прямо:

– Что такое?

– Там ванна, – признается Томас. – И я теперь думаю… – Он может не договаривать. При виде ванны, где покончил с собой чей-то отец, любому будет не по себе. – Прости.

– Все нормально.

– Длинный, кто его нашел?

– Мама. Томас, я без понятия, почему он это сделал. Мама говорит, что у него всегда что-то не то творилось с головой, вспышки гнева и все такое. Но мне кажется, у него была какая-то другая, тайная жизнь, и случилось что-то, что его доконало. – Я утыкаюсь взглядом в колени, пытаясь воскресить в памяти все хорошие воспоминания об отце, а то только грущу и злюсь, надоело уже. – Мы даже на его похороны не пошли. Ну как смотреть на человека, который ушел от тебя по своей воле?

Томас садится рядом и обнимает меня за плечи. Несколько минут мы просто сидим и молчим, потом он рассказывает, как до сих пор иногда гадает, где теперь его отец. Конечно, это разные вещи: мой отец покончил с собой, его – сбежал, но, скорее всего, жив-здоров. И все-таки мы оба потеряли отцов. Наши жизни разделились на «до» и «после». У Томаса почти не осталось хороших воспоминаний об отце: только о том, как они один раз вместе рыбачили. Он постоянно думает, сколько упустил: папа мог научить его водить машину, болеть за него на хоккейных матчах, рассказать ему, откуда берутся дети…

– Как думаешь, мы теперь, без отцов, не вырастем нормальными? – спрашиваю я.

– Я думаю, мы свихнемся, пока будем гадать, почему они просто взяли и ушли, а так все, наверно, будет хорошо. Ну, точнее, у тебя, Длинный, все будет хорошо, если я научу тебя плавать и кататься на велике. Ты прямо не даешь мне облениться.

Я невольно улыбаюсь. Он продолжает обнимать меня за плечи. Никто из друзей никогда меня так не успокаивал. Это типа как бы вообще новое ощущение. Я совсем не бессердечный, как сказал Томас. И он тоже это понимает.

14

Мысли в четыре утра

Завтра вернется Женевьев.

Наконец-то.

Она поедет из аэропорта на такси и попросила встретить ее у их дома. Конечно, я приду. Я три недели не видел свою девушку и очень соскучился.

Мне так не терпится уже с ней встретиться! Видимо, из-за этого я никак не могу уснуть, хотя все уже спят, даже Эрик. Его наконец-то доконали двойные смены, и он вырубается через час после того, как приходит домой.

Я сажусь на кровати и пялюсь в окно. Снаружи как будто все вымерло.

Я бы хотел сейчас с кем-нибудь поговорить, но на такую тему, что с кем попало ее не обсудишь. Лучше всего подходит ровно один человек, но именно из-за этого человека мне и нужно с кем-то поговорить. Я решаю порисовать: если выпустить мысли на бумагу, станет легче. Реально легче.

Я на скорую руку набрасываю портреты друзей и то, что им нравится. Дэйв Толстый любит бороться, так он может хотя бы представить, что он качок. Малявка Фредди обожает бейсбол, хотя его отец хочет, чтобы он занимался футболом. Брендану нравилось быть сыном своих родителей, а сейчас он только внук своего деда. Деон обожает драки. Дэйву Тощему для полного счастья нужен только косячок и лестница, которую можно обоссать. Женевьев полностью счастлива, когда работает над картиной, даже если не знает, как ее дорисовать. И, наконец, Томас любит парней.

Некоторые вещи даже рассказывать не нужно – их и так видно: например, всем ясно, что Дэйв Тощий любит курить травку, а Брендана засасывает пучина наркоторговли,