Ясновельможный пан Лев Сапега - Леонид Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сигизмунд признал перемирие с Московией, обещал передать половину Ливонии Литве и, не углубляясь в содержание, принял новый Статут. Это была одна из самых ярких побед в истории литовской дипломатии. За поражение на Люблинском сейме у поляков был взят реванш — да еще какой! Статут восстанавливал во всей полноте политические потери Литвы при унии. 28 января 1588 года росчерком пера Сигизмунд утвердил Статут 1588 года, тем самым узаконив существование Речи Посполитой как конфедерации двух государств. Литовский взгляд на унию победил. В тот же день литовское посольство от имени ВКЛ принесло присягу Сигизмунду Вазе как великому князю литовскому. В свою очередь и Сигизмунд дал клятву послам в сохранении и умножении прав, свобод и вольностей Княжества.
«Этот Статут права Великого княжества Литовского, заново исправленный, этим привилеем нашим утверждаем и всем сословиям Великого княжества Литовского к употреблению на все последующие времена выдаем», — эти слова звучали на всех площадях ВКЛ [60, с. 13].
Вечером поляки узнали о поражении Максимилиана. Но было уже поздно что-то менять. Дело сделано — Литва добилась своего. Хочешь не хочешь, но поляки вынуждены были смириться [71, с. 370–374].
На балу по случаю примирения сторон и коронации Сигизмунда к Сапеге подошел коронный канцлер и гетман Ян Замойский. Поздоровался, поскольку понимал, что подканцлер литовский имеет все шансы занять пустующее (после смерти Астафия Воловича) место канцлера великого литовского. Вероятно, придется работать вместе.
Замойскому, в очередной раз вырвавшему победу у судьбы на поле брани, не терпелось позлословить по поводу способа, которым Сапега добыл свою. Он произнес нечто изысканно-уничижительное. Сапега давно подготовился к такому словесному поединку: «Победы куются не только оружием, но и хитростью. И такие ничем не хуже полученных на поле боя. Как говорили в древности, где львиная шкура коротка, там можно удлинить ее лисьей».
Опытному политику неприятна и досадна была шутка молодого подканцлера. Замойский продолжал: «Ишь ты, яйца курицу учат. Ну хорошо, Сапега, пусть и твоя свинья войтом будет. Планы у тебя, как я посмотрю, грандиозные, только помни: с неубитой лисы шубы не шьют». Дожидаться ответа он не стал. Запускать шпильки они были способны в равной степени. Вряд ли мы ошибемся, если предположим, что в этот момент лукавая усмешка мелькнула на лице Сапеги.
Ян Замойский и Лев Сапега никогда не были друзьями и не могли ими стать. Причин тому множество: разный возраст, статус, влияние на государственные дела… Подобно одинаково заряженным полюсам магнита, они отталкивались друг от друга. Когда эйфория от удачной поездки в Краков прошла, Сапега увидел, что трудностей меньше не стало. В политических правах его страна была восстановлена, в территориальных — нет. Предстояло много и тяжело работать, чтобы мечты превратились в реальность. Однако первая судьбоносная для страны победа Льва Сапеги вселила в него веру в свои силы, придала энергии для дальнейших дел.
Глава 3.2. Лис на льду, или Издание Статута
Безрадостно началось царствование Сигизмунда Вазы. Велик и страшен был год 1588-й от Рождества Христова — именно так его описывают белорусские хронисты.
«В год 1588-й на Королевстве Польском шведский королевич Сигизмунд был коронован[4] в Кракове в день Вознесения Христова. В то же время похоронили тело короля Стефана Батория. Не много Господь Бог способствует, города умножает или спокойствие дарит в тех случаях, что начинаются не с Божьего благословения и знатных панов-рады наших, а из женского каприза.
Теперь же, в царствование государя нашего Сигизмунда, загорелись великие и знатные господа лютой ненавистью друг к другу, начался отход от веры, небывалые гонения обрушились на святую церковь Христову, а больше на веру православную, христианскую. Отбросив первенство Христа, Спасителя нашего, ставят на его место первым Петра и святейшего папу. Были в это время войны разные с государем валашским, с королем шведским, с казаками запорожскими, опустела земля, осиротела. Годы настали ненастные, неурожайные, кругом голод великий, дороговизна, моровая язва. Стало все неладно, безотрадно.
В Вильно, в Киеве и средь других народов великий мор свирепствовал.
В год 1588-й от седьмой субботы до Рождества Христова непогода стояла великая. Летом дожди не шли, а по осени — снега не было, только ветер с дождем лютовали. Осенью на Святые Покрова большое наводнение случилось, по лугам вода пошла, будто весной. До Рождества Христова самого на Днепре вода прибывала и из берегов выходила. В тот же год, января 18-го, после дня святого Афанасия на третьи сутки дождь полил, даже снег сошел. Было тепло по-весеннему — пастухи в бор скотину выгнали пасти, а потом через три недели снова лютая зима» [6, с. 226] (пер. наш — Л. Д.).
Напряженным этот год был и для Льва Сапеги. При избрании нового монарха подканцлер поначалу сделал ставку на Федора Московского. Дорого ему придется заплатить за эту ошибку. Кажется, после коронации Сигизмунда политической карьере молодого литвина придет конец. Между новым королем и его подчиненным неустанными стараниями поляков разверзается глубокая пропасть. Двусмысленное положение Сапеги среди панов-рады литовских исправлено им в последний момент. Только благодаря невероятным уловкам Сапега улучшил свои отношения с Радзивиллами — некоронованными королями Княжества.
Издание нового свода законов достойно хорошей награды, но Сигизмунд, которого провели как мальчишку, хорошо запомнил имена обидчиков. Вся злоба на литвинов из-за нового Статута, душившая поляков, была выплеснута на подканцлера. Настроениям поляков поддался и Сигизмунд. Он не хочет ни слышать, ни видеть этого литвина. Ему есть за что гневаться на Литву. Об атмосфере краковского двора Сапега сообщал Криштофу Радзивиллу Перуну: «Очень усилились паны-поляки победой над Максимилианом и стали особенно пренебрежительными к народу литовскому, говоря: чтобы эта новость пришла перед окончанием наших дел литовских и присягой королевской, не позволили бы нам ни тех постулатов наших, ни половины Ливонской земли. Пан Асецкий, посол от армии, именем гетмана и всего рыцарства доказывал, что мы (литвины) к земле Ливонской никакого отношения не имеем. Он достаточно уничижительно народ литовский вспоминал. Этого я не желал слушать, поэтому
