Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова - Сергей Иванович Валянский

руками. И мы знаем, что это — руки батраков, безземельных крестьян или мелких арендаторов, арендующих эту землю большей частью уже не один год. Очевидно, что при проектируемой вами реформе землевладения эти земли только перейдут в руки тех же батраков и мелких арендаторов, а прирезки никакой никому из посторонних не будет, раз каждый гражданин имеет право на все, что он обработал.

— Их тоже, как и монахов, придется выселить в Сибирь на свободные земли, — так же решительно ответил он.

— Но ведь это же будет что-то вроде изгнания мавров из Испании, — возразил я. — Где же тут гражданская свобода! И последствия такой земельной политики, боюсь, будут такие же печальные, как и для Испании, потерявшей на много веков всю свою первоначальную материальную и умственную культуру.

— Я думаю, как и вы, — заметил мне один из наших собеседников, — что изгонять всех в Сибирь нельзя. Но относительно того, что от отнятия помещичьих земель не будет прирезки окружающим крестьянам, я не согласен с вами. Она будет. Крупные помещики обрабатывают землю машинами, где один рабочий в день наработает за семерых земельных крестьян. При равномерном распределении земель тут будет прирезка и малоземельным.

— Но в таком случае вы уничтожаете раз навсегда применение машин к земледелию?

— Машины будут покупаться целыми обществами. Один год первая очередь на машину будет принадлежат одному, другой год — другому, а остальные совладельцы будут получать дальнейшие очереди.

— Вот и видно, что вы не земледелец, — сказал ему присутствовавший крестьянин. — У нас в общине попытки применения общественных машин не прививаются не от одной нашей глупости. Возьмем хоть конные грабли. Все мы ждем одновременно хоть двух-трех ясных часов, чтобы убрать сено, и дрожим пред каждой тучей. Пока один будет грести конными граблями, никто не будет ждать очереди, а все побегут работать в поте лица, чем попало. Так общественные грабли и будут оставаться каждый год за одним владельцем, а потом лежать целый год даром. То же и с остальными машинами. Другое дело у крупного землевладельца или когда не земля будет разделена на наделы, как-у нас теперь, а сами плоды земли после сбора будут делиться между всеми участниками. Тогда будет все равно, с какого места начать косить и каким кончить.

— Но тогда мы придем уже к коммунизму, — ответил я, — а коммунизм возможно осуществить только при предварительной социализации жилищ, т. е. начать с отобрания крестьянских изб в общее владение, на что ни один современный крестьянин не согласится, так как в глубине души он — частный собственник.

Без социализаиии жилищ, которая одна может сделать крестьянина пролетарием, т. е. человеком, которому все равно, где ни жить, ни общего уравнения земель по эквивалентам, ни общего пользования ими достигнуть невозможно. Тут возможна только такая полусобственническая община, какая у нас теперь есть.

— А она мешает, — заметил крестьянин, — не только применению машин, но и всякому усовершенствованию обработки. Например, я узнал года четыре назад, что в земстве продают для посевов крупное ржаное зерно высокого качества. Купил и посеял на своей полоске. Смотрю: выросло, как у всех других. Только тут и догадался, что ведь цветочную пыльцу разносит ветер. Мою, усовершенствованную, унесло на чужие полоски, а на мою нанесло плохой от них. Точно так же сколько раз я освобождал свою полоску от василька и ромашки, а они на ней и теперь везде растут, как у соседей. А выделиться к одному месту не дают односельчане, указывают самые худшие места.

Так продолжался наш частный послелекционный разговор, хотя по окончании лекции мы все похлопали оратору, не желая его сбивать и конфузить. Мы тут же перебрали и все остальные указанные им для крестьян приманки.

Оказалось, что удельные и казенные земли Европейской России почти везде, где они удобны для разработки, разработаны чьими-то руками; что болота, тундры, солончаки и пески делить бесполезно; что казенные и частные леса не только не надо делить для быстрого использования, а надо отдать под государственную опеку, так как их в большинстве губерний слишком мало, и что вообще девиз «Земля и воля» имел реальный смысл лишь в пятидесятые годы XIX века, когда он возник, т. е. пока он обозначал всем понятную вещь: освобождение крестьян от крепостной зависимости с наделом обрабатываемой ими земли. А теперь для надельных крестьян он является лишь миражем, так как переселить насильственно в Сибирь всех, кто до сих пор обрабатывал ежегодно и притом целиком в Европейской России все удобные монастырские, церковные, частновладельческие, удельные и казенные земли, фактически невозможно и не гражданственно, так что «Земля и воля» теперь не общекрестьянский, а исключительно батрацкий и мелкоарендаторский девиз. Только к этой части населения и можно с ним обращаться без обмана, да и то с оговоркой, что это мало облегчит их материально, так как все, что теперь землевладелец или откладывает в капитал, т. е. несет в банк, или употребляет на улучшение хозяйства, пришлось бы отдавать податями, поступающими государству на те же эволюционные функции, на которые работал и отложенный землевладельцами капитал. Иначе остановилось бы всякое культурное развитие страны. Да кроме того, и батраки не возьмут одной земли, без материального обеспечения им возможности продуктивно работать на ней. Недавно моя сестра говорила с одним из них, и вот его ответ: «Я взял бы ту часть помещичьей земли, которую мне дали бы ваши партии, только с условием, чтобы они же построили мне на ней и избу, и скотный двор, и амбар, и овин, и сеновал и дали бы мне корову, и лошадь, и телегу, и плуг, и сбрую, и все, что необходимо для хозяйства. А если предложат без этого, так я предпочту, как сейчас, работать и жить у помещика». Таково справедливое мнение батрака. Ну а сколько десятков или даже сотен миллиардов денег, целую их гору, надо раздобыть, чтобы устроить все это миллиону батраков, когда в государственном казначействе нет ничего, кроме многих миллиардов долгов? Ведь понимаете же вы, что при таких условиях Учредительному собранию будет немыслимо осуществить предложенную вами передачу права владения землей исключительно трудящимся на ней даже и через двадцать лет?

Я привел здесь разговор исключительно для характеристики того, как мало выяснили себе наши современные митинговые и листовочные ораторы и писатели брошюр для полуграмотного еще деревенского населения то, что они проповедуют так красноречиво.

Многие из тех, с кем я говорил после революции, смотрят, например, на земельную социализацию как на простое сохранение и насильственное распространение на всех земледельцев уже почти распавшейся фактически среднерусской крестьянской об-шины, создавшейся